Сборник "Русская фантастика 2010" - Артем Белоглазов

К нему – вот молодец! – подбежал давешний репортер. Что, попался? Попробуй оттолкни. Заткнуть рот свободной прессе не удастся. Изволь отвечать, сколько лет жизни отобрал сегодня!

Однако репортера прогнал человек в камуфляже и теперь что-то втолковывал Николаеву. От чрезмерного любопытства я высунулся по пояс, не обращая внимания на огонь. А он уже облизывал балкон, развевался на ветру багровым стягом, жег открытые участки кожи.

Надо уходить! Спасаться самостоятельно. Я здесь как между молотом и наковальней. В комнате, словно в горне, ворочалось пламя, и невидимый подмастерье раздувал мехи! Забраться на крышу? Перебежать к торцу здания, где огонь не так силен? Меня заметят и снимут. Сидеть, забившись в угол, и в конце концов получить ожоги третьей или четвертой степени вовсе не хотелось. А если сюда ворвется Николаев?! Я лучше спрыгну и разобьюсь, чем позволю ему приблизиться!

Внизу безутешно, с надрывом закричала женщина. Она вырывалась из рук санитаров и голосила, голосила…

Будто откликаясь, на кухне соседней квартиры лязгнула форточка, распахнулась под напором горячего воздуха. Из нее повалил дым; на подоконник легли оранжевые отсветы. Стекла дребезжали. Громыхнуло – утробно, мощно, и я дернулся как ужаленный – еле слышимый, словно издалека, донесся детский рев. По-настоящему, взахлеб. На меня точно спикировал десяток разъяренных ос. Я присел, закрывая лицо от ядовитых жал, в глазах потемнело. Ситуация донельзя напоминала… А, черт! Николаев вот-вот пойдет на второй круг! Спасать, как же. Взрослые – ерунда, их жизнь давно испорчена, у них, ха-ха, есть выбор. Да или нет. Николаев обязан спросить, если человек в сознании. Правда… никто еще не отказывался. Но ребенок?!

Кто живет в квартире? Хоть убей, не вспомню! Дежурные "здрасте – до свидания – соль не одолжите?", а встретишь в магазине – и не узнаешь. Сколько у них детей, один? Какого возраста? Почему ребенок не догадался выйти на балкон? Взрослых нет дома?

Спину обдало жаром: дым накатывал волнами, частички гари – осиная стая – роились, отблескивая угольно-рдяными брюшками. Полотенце высыхало, и дышать становилось всё труднее.

Что же творится у соседей? Или всё не так плохо? Лаврецкий, не оправдывайся! Ясно, что поджилки трясутся: геройствовать на словах – совсем не то, что на деле. Раз у тебя горит, значит, и там. Стало быть, надо лезть. Достану, потом – на балкон, выберусь на крышу… А если не сумеешь? Погибнете вместе! Тем более… вдруг их двое? Я лихорадочно пытался вспомнить – и не мог. Мысли расползались драной ветошью.

Зачем тебе лезть за детьми? Зачем?! – потому что тогда их спасет Олег! Врагу такого не пожелаю.

Я прикинул расстояние между балконами: прыгнуть не сумею, не спортсмен. Однако допустить, чтобы этот негодяй… Я расшвырял барахло и, поднатужась, выдрал из-под матраса доски. Перекинул на соседний балкон. Чертовски ненадежная опора, но что делать? Поборов страх, я залез на перила.

Мир ухнул в тартарары, под ногами разверзлась пропасть: тянула в себя, засасывала.

Заставив себя не глядеть на землю, я сосредоточился на балконе. Тот был почти пуст, в углу приткнулась кособокая самодельная этажерка, на обшарпанном табурете стоял таз с прищепками, хорошо видными отсюда.

Прикрыв глаза, я ступил на шаткий мостик.

Только не смотри вниз, не смотри… Шажок. Другой. Ме-едленно. Та-ак, молодец. Доски – шампуры громадного мангала – предательски гнулись.

От напряжения я весь взмок. В голове плескались обрывки дурацких мыслей: сорвусь, упаду… если не умру сразу, то… Боязнь шла рядом, окатывая зябкой дрожью, от которой стучали зубы. Жутко хотелось повернуть назад.

Мог бы – влепил себе пощечину. Трус! Слабак!

Прилив злости стряхнул оцепенение. Я будто начал двигаться быстрее… не знаю почему – так казалось.

12. Олег

Сегодня быстрый слой держался недолго – часа полтора по внутреннему времени. Снаружи прошло минут шесть. Я был готов к отключению и последнего из спасенных – мужчину лет уже… сорока – не отдал напарникам, а вынес из подъезда самостоятельно. Чутье не подвело: секундой позже меня выбросило в нормальный, "медленный" поток. Мужчина был с девятого, я не успел обследовать этаж до конца.

Потерявшего сознание человека забрали санитары, а я без сил упал на газон – внезапно, резко начался откат. Дело привычное, однако сегодня пришлось особенно туго. Я действительно устал. Доктор прав: нельзя нарушать режим. Но кто бы спасал людей, попавших в огненную ловушку? Ясно, что друзья-товарищи. Вопрос в том, скольких бы успели.

Даст бог, на девятом никого больше нет, а с нижних я вытащил всех. Остальных снимут с балконов. В голове звенело, перед глазами расплывались цветные пятна. Я с трудом перевернулся на спину, уставившись в низкое свинцовое небо: там бугрились тучи. Или это дым марает облака? Попытался сесть и не смог. Тело отказывается служить, жесты – медленные, неуверенные, как у пьяного, любое движение отдается болью в висках и затылке.

Подбежала толстая докторша, начала щупать пульс.

– Нормально, – просипел я. – Живой.

Она отошла к носилкам для пострадавших; возле "скорых" с распахнутыми дверцами хлопотали врачи, фельдшеры и медсестры. Полураздетых, чумазых от копоти людей в обгоревших лохмотьях отводили, закутав одеялами. Куда – я уже не видел.

Моя группа продолжала работу вместе с отделениями газодымозащитников. Как и всегда.

Что-то худо… наверно, отрублюсь. И в больницу, с сиреной… к доброму доктору Айболиту Ивановичу…

Над головой возник микрофон со знакомой "пятеркой" на ободке и бледное лицо репортера. Оператор за его плечом навел на меня камеру. Оранжевые блики на объективе, рев пожара в стороне. Газодымозащитники борются за людские жизни, а чмо в модном, с искрой, пиджаке красуется перед зрителями.

– И вот, наконец, мы видим героя после работы. Видим, как он отдыхает, развалившись на травке, точно свинья в грязи.

– Пшел вон! – чья-то рука оттащила юнца, исчез и оператор. Я узнал Костин голос. – Плотный огонь на девятом с левого угла дома, – сообщил он, на миг зависнув надо мной. – Посередине и справа – чуть меньше. Но там пусто, ни одного человека. Продолжаем эвакуацию с фасада.

– Уверен? – прохрипел я.

– Судя по внешнему осмотру…

– Внутри, Костя!

– А ты разве не?..

У носилок, а мне показалось – над ухом, раздался женский крик.

– Ребенок, мой ребенок!

И проклятая память отозвалась давним: "Дети, где мои дети?!", тасуя воспоминания, как шулер колоду карт. Я не мог слышать тот отчаянный стон, узнал только со слов Кости. Но подсознание считало иначе: твой приговор, Феникс. Плати!

Утешая женщину, вклинилась пухлая докторша:

– Вы не переживайте, мы всех найдем. Кто у вас, мальчик? девочка?

– Мальчик! – рыдала женщина. – Семь лет…

– Какой этаж?

– Девятый, семьдесят вторая квартира! Первый подъезд.

– Девятый этаж, мальчик, семь лет… – говорила врач в сторону. – Нету? Как нету? Посмотрите в третьей машине! И там нет? Женщина, вы уверены, что ребенок…

– Да, да! Боже, спасите его! – Несчастная бросилась к подъезду; ее перехватили. Горький плач матери рвал душу.

Память, гадина, тотчас выдала ложную картинку. У меня свело скулы, многие так при упоминании лимона кривятся.

13. Игорь

Полотенце, размотавшись, сползло с лица. Хотел поправить и чуть не соскользнул с узкого мостика: доски угрожающе закачались – мир под ногами ходил ходуном. Чувствуя, что падаю, я оттолкнулся и прыгнул вперед и вверх. Уцепился за протянутый на крышу кабель и, с грохотом опрокинув таз, шмякнулся на балкон. Тело взорвалось болью.

Доска проскребла по бетону, улетая вниз, следом – вторая. Звука падения я не услышал, но там закричали. Кое-как поднялся, осмотрелся – вроде цел. Ладони ссадил, да ноет ободранное колено. Ерунда. Подобрал полотенце. Хоть в этом везет: без тряпки – никак.

Пошатываясь, а кренило меня изрядно – непонятно только, с чего? – приник к закопченному окну, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Постучал – нет ответа. Дети где-то в глубине квартиры: прячутся, глупые. Так двое или один? Я шарахнул каблуком по балконной двери – рама хрустнула, и дверь слегка приоткрылась. Из щели вырвались мглистые струи. Я ударил снова: дверь распахнулась. Со звоном брызнуло матовое от наполнявшего комнату дыма стекло. Горячий поток выметнулся навстречу, чуть не сбив с ног, – и я уткнулся в пол: поверх длинным языком разворачивалась огненная полоса. Полотенце на лице было едва влажным, но идти назад… отступить? Нет! Прикрыв голову, я на четвереньках ввалился в обжигающее марево.

14. Олег

Превозмогая слабость, я оперся на локоть, сел. За милицейским оцеплением, задрав головы, толпился народ; кто-то громко ахнул, указывая на дом. Я обернулся. На верхотуре, балансируя на узкой доске, с балкона на балкон шел мужчина. Видимость из-за дыма отвратительная, ничего не разобрать, но этаж был… девятым. Окна – прямо над горящим участком восьмого. Девятый и сам уже полыхал, хотя бойцы расчетов старались вовсю.