Искрящее сердце - Юлия Шолох
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я видела профиль – выпуклый лоб, нос, крупный подбородок. Совершенно неженственные черты лица – и от этого хотелось подобраться ближе – и смотреть… смотреть…
Изучить каждую чёрточку его лица, притронуться пальцами к коже, понять, чем мы отличаемся.
Он вдруг дёрнулся, настораживаясь. А потом разочаровано выдохнул, подумал, протянул руку вбок и достал на свет гитару, весьма необычную – формой как половинка груши с длинным грифом и блестящими в отблесках костра струнами.
Взяв гитару в руки, мужчина рассеяно принялся перебирать струны… как будто это действие помогало ему думать.
Раздавшиеся мелодичные звуки вдруг что-то задели во мне, так глубоко, как я думала, меня вообще не существует. Понять, что ты куда глубже, чем ожидала, на самом деле прекрасно. И печально.
Проснувшись утром, я долго не открывала глаз, прислушиваясь к отголоскам звучавшей в ночи музыки.
Плеер в этот день я не включала, боялась испортить или нарушить память о таинственном гитарном переборе – слишком тонком, чтобы пытаться повторить с моим отсутствием слуха.
Этим же днём закончилась еда. Остались, правда, витаминизированные таблетки, разбухающие в желудке, но на одних таблетках долго не протянешь, поэтому я нашла и попробовала ягоды, похожие на те, что в путеводители экстремального туриста обозначены как съедобные. Они были такие мелкие, не как на картинке… но зато ими было усыпано всё вокруг, и оказалось, ничего вкуснее я никогда не ела. Здравомыслящие люди заявили бы – это просто последствия голодания, но я уверена – дело действительно во вкусе.
Впрочем, важно ли это?
Ночью я увидела его лицо, хотя и прикрытое сумерками.
Его волосы прядями падали на лоб, прикрывали уши и спускались к плечам. Неухоженные, свободные. Глаза как серые влажные камни, широкие скулы, прямой подбородок.
Казалось, он посмотрел мне прямо в глаза – настороженно, изучающе, недоверчиво. А потом, через несколько секунд, улыбнулся.
Я никогда не видела ничего прекраснее. А уж красивых лиц в городе хоть штабелями складывай.
– Хочешь, я тебе сыграю? – тем временем спросил он негромким, гудящим голосом. Я не могу представить женщину, которая бы так говорила. Его голос уже звучал лучше, чем любая песня, хватило бы и этого волшебного звука, чтобы заставить меня дрожать, но я кивнула.
Он протянул руку, как вчера, и достал из-за спины гитару. Не глядя на гриф, заиграл. Его пальцы на ощупь перебирали струны и каждый звук прокатывался по моей коже мурашками. Потом он запел…
С тех пор мне казалось, я жила только для того, чтобы спать. Кроме ягод я научилась собирать грибы и съедобные корешки, в этом деле оказался просто незаменим путеводитель – сборник, которому уже более двухсот лет. Оказалось, с тех пор ничего не изменилось.
Мыться пришлось в озерах или даже в ручьях. Сначала я пыталась стирать одежду с помощью увлажняющего крема, но потом поняла, что проще тереть её песком, да и крем слишком быстро закончился, а заменить его было нечем.
И каждый день я шла. Шла, останавливаясь только затем, чтобы собрать еды на ужин, и на ночлег. Городские высотки давно уже бесследно растаяли на горизонте, значит, я забрела так далеко, что дороги назад не найти. Была у меня, правда, вещь, которая помогала не паниковать – спутниковый телефон, который всё ещё показывал наличие связи. Это – мой единственный, последний, настоящий, ощутимый противовес того волшебства, с которым я сталкивалась по ночам.
Уставала я теперь много меньше, а вот к насекомым так и не привыкла. Но ничего не имело значения, кроме вечера, времени, когда перекусив своеобразным пюре из зелени, корней и размятых витаминизированных таблеток, я сворачивалась клубком, прятала лицо и голые руки под куртку, и засыпала.
– Как тебя зовут? – спросила я однажды, слушая, как он задумчиво перебирает струны.
– Тонго.
Тишина.
– Почему ты не спрашиваешь, как зовут меня? – не сдержалась я.
Он улыбается и говорит:
– Скажи мне, как тебя зовут.
– Но почему ты сам не спрашивал? Тебе не интересно?
Он болезненно прищуривается, а потом снова улыбается:
– Я иду за тобой много дней – а ты не становишься ближе. Дома хворый отец, но я не мог остаться, потому что ты вошла в лес. Я узнал об этом в ту же секунду. И теперь ничего не изменить.
Сердце тут же щемит.
– Я не хотела, чтобы тебе пришлось бросать отца.
Тонго дёргает плечом.
– Не переживай, он понял, почему я ухожу. Потому что не могу иначе.
– Я не хотела так… – моя голова опускается, хотя я этого не вижу. Но во сне всегда знаешь, что происходит, даже если тело твоё отсутствует. – Не хотела, чтобы у тебя отсутствовал выбор.
Он косится на меня и придерживает струны, прижимая их ладонью к грифу. Тишина – только сверчки оглушительно стрекочут.
– Ну что ты, Ника, у меня был выбор. Я мог не идти.
Я вскидываю голову.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Через секунду его пальцы снова перебирают струны, пощипывая нижнюю, самую жалостливую.
– Я всё о тебе знаю, – наконец, говорит он. Музыка сопровождает его голос, будто окутывает его, покачивая на волнах и дополняя. – Потому что я тебя ждал. Знаешь, как год за годом среди нас тает надежда, что твоя женщина решится бросить всё, к чему привыкла, только для того, чтобы быть с тобой рядом? Знаешь, как страшно стариться и умирать с осознанием того, что она так и не рискнула? Что ты не стоишь риска? Как гложет тебя мысль, что она не смогла, не поверила… в магию.
– Я верю, – говорю сквозь сон. Музыка обволакивает и усыпляет, и сон тает, оставляя во рту карамельный привкус. Музыка остаётся со мной…
И утро – как одно из тысячи таких же. Они следуют друг за другом, меняясь, но оставаясь одинаковыми, пока однажды ты не перестаёшь вести им счёт.
Наши встречи (если их так можно назвать) мимолётны и неестественны, по утрам они тают и начинают казаться не тем, чем были. Хотя… чем они были?
– Тут нет зверей, – говорю я, когда Тонго делает перерыв. Он может играть очень долго, увлечённо, но иногда всё-таки останавливается. – Почему тут нет больших зверей? Хищников?
– Они есть.
Он немногословен, не знаю, почему. Может, устал, может, всегда такой. Скорее, второе.
– Я иногда боюсь, что меня кто-нибудь съест.
На моих губах улыбка, но она искусственная – мне совсем не смешно.
