Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки - Кейтлин Моран

По иронии судьбы тот, кто невольно разбил мое сердце на газоне возле собора Св. Петра, заставил меня потерять 25 кг веса и показал мне настоящую меня: «штучку» с ножками.

Вечер пятницы. Мы направляемся в пивной бар, находящийся у черта на куличках, и танцуем по пять часов подряд. Мэтт каждый день разводит меня на пачку сигарет, и у меня не остается денег на обед – полезно.

За полгода я превратилась из бесформенного куля в девочку– подростка, которая может пойти и купить платье в нормальном магазине. Короткое с цветочками, чтобы носить его с кардиганом, ботинками и подводкой для глаз. Я уже могу сойти за «нормальную», если тщательно одеваюсь, но я все еще не рискую применить слово «худая» по отношению к себе.

Но гораздо более важно, что на крошечном танцполе – сигаретка в одной руке, сидр в другой – я чувствую эйфорию: я поняла, что у меня есть тело. Оказывается, оно было у меня все это время! Кто бы знал?

И теперь я могу вертеть им, как мне хочется, прыгать, не бояться быть смешной, играть им. До потери девственности еще далеко, но я уже понимаю, как это здорово– иметь такие руки, такие ноги и такой плоский живот.

Это начало процесса длиною в жизнь: моему телу предстоит еще много интересного – беременность и роды, безудержный секс и многокилометровые прогулки. И вот мне 35 лет, и я могу сказать, что мне нравится мое тело – так же, как моя голова. Мой мозг не нарядишь в прекрасное платье, это удовольствие – привилегия тела, и я рада, что мы с ним друзья. Мы делаем успехи – договариваемся насчет некоторых вещей, например, о «разумном» количестве чипсов, о том, должна ли я подниматься пешком по эскалатору (да).

Я не воображаю сейчас (как часто делала, когда мне было 15 лет), как здорово было бы стать жертвой серьезной автомобильной аварии, чтобы меня пришлось собирать по кирпичикам и в процессе сборки половина строительного материала потерялась бы.

Я без страха, трезво и с радостью смотрю на себя в зеркала примерочных.

Но почему я стала толстой? Почему я ела до тех пор, пока мне не становилось плохо, и относилась к собственному телу как к чему-то отдельному от меня, интересуясь им не более чем состоянием рынка жилья в Буэнос-Айресе? Ведь очевидно, что нецелесообразно разбухать до такой степени, чтобы однажды застрять в сиденье карусели на ярмарке и выбраться только с помощью бывшего директора школы господина Томпсона.

Сегодня полнота – это очень стыдно. Это настоящая трагедия. Все равно что переспать с нацистом и при этом быть избитой им.

Обратите внимание: женщины с удовольствием жалуются, что слишком много тратят («…и тогда мой управляющий банком взял мою кредитную карту и разрезал ее пополам!»), слишком много пьют («…а потом я сняла свои туфли и уселась прямо на асфальт…»), слишком много работают («…так устала, что уснула, упав лицом на клавиатуру!»), но никогда не признаются, что слишком много едят. При этом обжорство как способ снятия стресса – настоящий секрет Полишинеля: невозможно долго скрывать привычку поедать по шесть батончиков «Кит-Кат» в день.

Семь лет назад моя подруга рассталась с поп-звездой, у нее началась булимия, и она отправилась на лечение в крутую специализированную клинику.

Я посадила в коляску мою малышку и пошла навестить подругу. Мной двигали одновременно любовь и любопытство – что это за клиника такая. Мне казалось, что это нечто похожее на пятизвездочный отель, но с чудодейственными лекарствами, полный опустившихся знаменитостей, карабкающихся к нормальной жизни в великолепных интерьерах.

Оказалось, что знаменитая клиника выглядит и пахнет как дешевая провинциальная гостиница. Выцветшие ковры и запах столовки.

И, как моя подруга сказала мне, сидя на краю постели и куря одну сигарету за другой, пребывание в заведении, переполненном неуравновешенными наркоманами, оказалось совсем не веселым времяпрепровождением.

– Здесь свои порядки, – вздохнула она, кусая ногти. Она жгла ароматическую свечу, чтобы скрыть последствия только что извергнутого завтрака, но запах задержался дольше, чем она рассчитывала.

– Героиновые наркоманы смотрят свысока на коксовых, коксовые – на алкоголиков. И каждый думает, что люди с расстройствами пищевого поведения – жирные или тощие – хуже всех.

Вот вам негласная иерархия – ясно и четко. Все пристрастия, которые могут разрушить вашу жизнь, имеют какой-то пусть извращенный, но флер– все, кроме обжорства.

Возьмем, например, Дэвида Боуи. Он принимал столько кокаина, что хранил бутылки с мочой в холодильнике, потому что боялся, что злые духи «могут ее украсть». И все же факт хранения своей мочи рядом с ветчиной не мешал ему считаться крутым. Напротив, люди находят привлекательным то, что Боуи называет свой мозг «продырявленным, как швейцарский сыр» от злоупотребления коксом. Это же Дэвид Боуи!

Или вспомним о Ките Ричардсе, который нюхал, курил, кололся, пил и трахал все, что попадало в поле зрения. Все его любят! Даже если быть рядом с ним было полным кошмаром – параноик, трясущийся, непредсказуемый, большую часть времени в отключке, – мы все еще испытываем восхищение, когда слышим эти истории.

Но представьте, если бы вместо того, чтобы колоться героином, Кит начал бы переедать и стал жирным. Или если бы он увлекался спагетти или, скажем, выходил на сцену, с мясным сэндвичем длиною в фут и в паузах между песнями откусывал от него. Длинные, сумасшедшие, пьяные ночи после концертов, сексапильные куколки валяются по всему гостиничному номеру, а Кит в центре надувной кровати гигантского размера, покрытой шелковыми простынями, поедает картофельные чипсы и кремовые пирожные.

И, конечно, все это время, Кит вел бы себя как паинька: просыпался в восемь утра в идеально чистом номере, благодарил персонал отеля за услуги и внимание. Жалкое зрелище, не правда ли?

Итак, люди переедают по той же самой причине, по которой они пьют, курят, трахают все вокруг или принимают наркотики. Я не имею в виду переедание, которое просто является веселым излишеством – разновидностью раблезианства. Это своего рода чувственное наслаждение от вина, хлеба, мяса. Я не говорю о людях, которые встают из-за стола с чувством глубокого удовлетворения и словами: «Это было великолепно!» Сидящие перед камином, пьющие портвейн и поедающие трюфели безо всяких неврозов. Они находятся в содружестве с едой, и им нет дела до лишнего веса. Как правило, они «несут» свою полноту весело и с достоинством – как меховое манто или жемчужное ожерелье, ничего не скрывая и не перед кем не извиняясь. Эти люди не «толстые» – они просто… роскошно большие. У них нет проблем с едой – если только не заканчивается трюфельное масло или особенный соус для моллюсков.

Я говорю о тех, для кого еда не удовольствие, а мука. Для кого мысли о пище и последствиях ее приема – ежедневный кошмар. О тех, кто думает об обеде во время завтрака и наборе веса при поедании чипсов, кто входит на кухню в состоянии, близком к панике, и, задыхаясь, поедает хлеб с маслом, кусок за куском, – не распробовав, даже не прожевав как следует – пока паника не потонет в жевании и глотании.

В этом состоянии, подобном трансу, вы можете найти приятное, временное облегчение на 10–20 минут, пока наконец физический дискомфорт и огромное раскаяние не заставят вас остановиться. Переедание – дешевый, смягченный вариант самоудовлетворения и самоуничтожения. Вы получаете все то же временное удовлетворение, что от пьянства или наркотиков, но с важной составляющей – никто не пострадает от вашего порока, кроме вас самих.

В двух словах: выбирая еду как наркотик, вы в состоянии приготовить обед на завтра, закончить все, что нужно сегодня, присмотреть за малышом, заглянуть к матери и всю ночь ухаживать за заболевшим мужем – все то, что не получится, если вы регулярно отовариваетесь гигантскими упаковками пива или доходите до ручки от бутылки скотча.

Переедание – это привычка людей, которые должны о ком-то заботиться, и именно поэтому оно считается самым низким из всех зависимостей. Это один из способов гробить себя, все еще оставаясь полностью функциональным. Толстые люди не предаются «роскоши» самоуничтожения. Вместо этого они медленно разрушают себя, никому не доставляя неудобств. И вот почему обжорство – удел женщин. Все эти втихаря переедающие матери. Шоколадные батончики в офисных ящиках. Ночи, освещенные только светом холодильника.

Я надеюсь, что рано или поздно придет время, когда женщины перестанут скрывать свое обжорство и начнут относиться к нему как ко всякой другой зависимости. Так, чтобы, придя на работу, вы могли сказать: «Народ, вы не поверите, что за ужин был вчера. Картошка поднялась до бровей к десяти вечера. Я чуть не лопнула!»