Вилла загадок - Дэвид Хьюсон

Это было точное наблюдение. Усадьба находилась в добрых ста метрах от больших прочных ворот и напоминала виллу имперского периода – одноэтажный дворец с открытым внутренним двориком. Ведущая к дому дорожка была уставлена классическими статуями. В конце нее находились большой пруд для разведения рыбы и фонтан.

Ракеле д'Амато смерила взглядом Косту; Перони стоял рядом и ухмылялся.

– Вас я не знаю. Раз Лео назначил вас его напарником, значит, вы совершили что-то исключительно плохое.

– Ник Коста, – протянул он руку. – Люблю сложные проблемы.

– Я тоже, – проворчал Перони.

– Ну, с формальностями покончено, – заключила она. – Я здесь потому, что без меня вы ничего не сделаете. Увы, дела обстоят именно так. У Уоллиса есть свое прошлое. Сейчас он меня не беспокоит, но у него есть прошлое. И он знает людей, которые меня беспокоят. Этого достаточно?

Коста взглянул на лицо, появившееся на экране видеофона: среднего возраста негр, приятной наружности, безупречно говорит по-итальянски.

– Полиция, – сказал Фальконе, подняв свое удостоверение. – Нам нужно поговорить.

– Что вы хотите? – спросил негр.

– Речь идет о вашей падчерице, синьор Уоллис. Мы нашли тело, и теперь требуется его опознать. Будьте добры.

Коста следил за лицом человека на экране. Слова Фальконе причинили ему боль.

– Входите, – бросил Верджил Уоллис, и тут же зажужжал замок на воротах.

За те три года, что он проработал заместителем Терезы Лупо, Сильвио ди Капуа многое узнал. Она показала ему метод вскрытия, о котором никогда не говорят на медицинском факультете. Научила едким замечаниям на тот случай, если полицейских начинает тошнить или рвать. Внедрила его в полицейский участок, представив нужным людям, так что он стал ее глазами и ушами, источником всех свежих сплетен. Но самое главное, Тереза познакомила ди Капуа – воспитанного монахами добропорядочного католика, человека, который в свои двадцать семь лет не знал близости с женщиной, – со всеми богатствами языка, освобожденного от ограничений, налагаемых традицией и правилами приличия.

До знакомства с ней он полагал, что итальянский – это тот структурированный, цивилизованный язык, который он знал по книгам, газетам и разговорам с товарищами по учебе в монастырской школе. Тереза Лупо за несколько недель развеяла этот миф, заполнив его голову всякого рода пристрастиями и жаргонными выражениями, столь цветистыми и сочными, что охваченному благоговейным страхом наивному ди Капуа показалось, будто он вступил в некий прекрасный новый мир.

Даже спустя три года ему чрезвычайно нравилось слушать ее живую, образную речь, открывавшую потаенные глубины родного языка, сильно отличавшегося от того, что он знал в детстве. Теперь он тоже ругался как извозчик, не всегда уместно и в отличие от нее не всегда вовремя. Иногда он ошибался, что приводило к неловким ситуациям, а как-то раз один гориллоид в форме едва не побил его, приняв дружеское подтрунивание за некий смутный намек на нетрадиционную ориентацию.

Иногда он представлял себе роман со своей начальницей. В его мечтах это происходило самым целомудренным образом, исключающим физическую близость, которую Сильвио ди Капуа читал столь же непонятной и ненужной, как и в тот день, двенадцать лет назад, когда ему впервые рассказали о ней в школьном дортуаре.

Но подобные мысли не особенно его донимали, поскольку ди Капуа прекрасно сознавал свои недостатки. Прежде всего он был значительно ниже Терезы. Его редкие черные волосы начали выпадать, когда ему едва исполнилось восемнадцать, и теперь лишь окаймляли лысый череп, причем он ленился их даже нормально постричь. Его срывающийся фальцет многих чрезвычайно раздражал. Он был склонен к полноте. Его круглое лицо казалось настолько невыразительным, что ему все время приходилось заново представляться. Наконец, он выглядел лет на десять моложе своего истинного возраста. Жизнь Сильвио ди Капуа была всего лишь случайностью в общем потоке человеческой истории, и он прекрасно это понимал. Тем не менее его восхищение Терезой Лупо граничило с обожанием, и это чувство с каждым днем нынешней жаркой весны крепло все больше.

Была еще кличка, которую в прошлом году дал ему один словоохотливый гаишник и которая приклеилась к нему намертво, постоянно раздражая. Никто не смел в глаза называть Терезу Лупо "Бешеной Терезой", а вот положение Сильвио ди Капуа было не столь прочным, так что ему приходилось откликаться. Иногда даже Тереза Лупо использовала это проклятое прозвище.

Он только что сунул тело, вытащенное из болота, обратно в "душ", как это называют в морге, когда в дверях возник мордоворот из следственного отдела. Внимания ди Капуа теперь ожидал лежавший на столе мертвый наркоман. Немного поработав с этим грязным волосатым трупом – обычная проверка на передозировку, – Тереза с коротким напутственным словом передала его ди Капуа, а потом схватила пальто и исчезла. Погрузившись в свои мысли, Сильвио склонился над компьютером – надо было внести кое-какие данные.

– Эй, Монашек! – гаркнул полицейский. – Тебе надо войти в "Гугл" и набрать там слово "жизнь". А пока скажи мне, где Бешеная Тереза? Фальконе велел, чтобы отчет о вскрытии лежал на его столе как можно скорее, и я не хочу его расстраивать.

Оторвавшись от экрана, ди Капуа мрачно посмотрел на придурка:

– Доктора Лупо нет на месте.

Полицейский в это время принялся перебирать инструменты, трогать скальпели и так далее – в общем, соваться куда не следует. Принюхавшись к трупу, он осторожно приподнял щипцами серый, дряблый пенис мертвеца.

– Послушай, сынок! Не надо мне дерзить. Мне хватает и одной Терезы. Что случилось с этой женщиной? Каждый день она словно выходит на баррикады. Только не говори мне, что у тебя та же самая проблема.

Ди Капуа встал и протиснулся между этим ничтожеством и трупом.

– Нельзя приближаться к наркоманам, не сделав соответствующих прививок, – сказал он. – Есть теория, что можно схватить СПИД даже через запах. Ты об этом знаешь?

– Ты шутишь! – отшатнулся полицейский.

– Нисколько. Ранние симптомы те же, что и у гриппа, который сейчас распространяется. Боль в горле. Насморк. – Он выдержал паузу. – И в носу так свербит, что все время хочется его почесать.

Потянув воздух, полицейский обтер лицо грязным носовым платком. Ди Капуа указал на плакат, висевший над секционным столом.

– Ты, наверное, не знаешь латынь?

Полицейский уставился на надпись. "Hic locus est ubi mors gaudet succurrere vitae".

– Почему же? "Чтобы здесь работать, не обязательно быть психом, но это помогает".

– Не совсем: "Это место, где смерть торжествует в назидание живущим".

– Что это еще за бред?

Ди Капуа окинул взглядом труп. Бескровный Y-образный надрез, сделанный Терезой, – от плеч к середине груди и далее до самого паха – выделялся на коже мертвеца темными тонкими линиями. Точно такая же линия очерчивала скальп, который можно было сдвинуть для облегчения доступа внутрь черепа. Обычно ди Капуа звал кого-нибудь на помощь, но теперь, когда Тереза куда-то ушла, а остальные болели гриппом, помочь было некому. Кроме полицейского.

– Так говорят патологоанатомы, – ответил Сильвио и, твердой рукой достав вибропилу, отвернул скальп и начал аккуратно вскрывать свод черепа.

Полицейский побледнел и икнул.

– Только, пожалуйста, смотри, чтобы тебя не вырвало в морге, – предупредил ди Капуа. – Это плохая примета.

– Черт! – выдохнул несчастный, следя выпученными глазами, как электропила прокладывает себе дорогу.

– Предварительный отчет лежит вон там, – кивнул ди Капуа в сторону стола Терезы, где рядом с компьютером лежала канцелярская папка. – Обрати внимание на слово "предварительный". И в следующий раз, между прочим, называй меня "Сильвио". Или "доктор ди Капуа". Ты понял?

– Ага, – выдохнул полицейский.

Ди Капуа смотрел, как этот идиот освобождает помещение, одной рукой прижимая к себе отчет, а другой зажимая рот.

– К чему так суетиться? – усмехнулся он. – Господи, ведь это всего лишь мертвое тело!

А вот кое о чем действительно стоило побеспокоиться. Например, о Терезе. О том, куда она ушла в таком бешенстве, что он даже не посмел задать ей вопрос. О том, почему она сует нос в работу полиции. Причем не в первый раз. А самое главное – почему не замечает его чувств?

– А вы знаете, какой сейчас месяц? – спросил Верджил Уоллис. – Месяц Марса. Вам известно, что это означает?

Они сидели в центральной комнате похожей на крепость виллы. Обстановка была довольно странной – полувосточной, полуримской. Рядом со статуями имперского периода (возможно, копиями) стояли хрупкие фарфоровые вазы, расписанные в японском стиле: хризантемы и деревенские пейзажи, богато населенные застывшими фигурками. Чай подавала стройная восточная девушка в длинном белом халате. Уоллис едва замечал ее присутствие.