След Заур-Бека - Владимир Дружинин

Аппарат молчал. Только шорох эфира раздавался в эбонитовых тарелочках. Я хотел было вернуть наушники, но в ту же минуту почувствовал удар по голове и потерял сознание.

Очнулся я…

Но раньше расскажу, как действовали мои товарищи — Чубинский и Гаенко. Если бы не они, история приняла бы менее благоприятный оборот. Во всяком случае, Карху на этот рае ускользнул бы.

Оглушив меня, он выбежал из землянки и начал заваливать вход камнями и песком. Он делал это, как я узнал после, с лихорадочной поспешностью. Только когда от сосен, стоявших вблизи, отделились два человека и приблизились, — он обернулся.

Уже светало, и Карху отлично разглядел два пистолета, направленных на него.

Враг поднял руки.

Чубинский привёл меня в чувство. Я открыл глаза и увидел совсем близко плечо с лейтенантским погоном: Чубинский сидел около меня на корточках, а над ним возвышался Гаенко, и в руке его что-то блестело.

Я приподнялся.

— Лежите, лежите, — сказал Чубинский.

— Нет, — сказал я и оттолкнул его. — Карху! Где Карху?

— Успокойтесь, товарищ капитан, — ответил он. — Они у нас. И Карху и она.

Блестящий предмет шевельнулся, и я увидел наушники с никелированной дужкой. Она была помята, потому что по ней пришёлся удар Карху.

Чубинский докладывал. Арестовав Марту, он оставил её под стражей и вместе с Гаенко двинулся по пятам за мной и Карху. Чубинский пытался осторожно, не привлекая внимания Карху, подать мне весть о себе, но это не удалось. Оба проследовали до землянки я здесь встали в дозоре.

Словом, я напрасно сетовал на них.

Досказать осталось немного.

Вы спросите, верно, — что же спугнуло Карху? Дело в том, что он достучался-таки до своих. Где-то за нашей морской границей, на судне, услышали Карху, который требовал немедленно взять обратно агента, засланного на советскую землю, и сам рассчитывал спастись вместе с ним. И Карху принял ответный сигнал. Это был сигнал тревоги для Карху, сигнал, означавший, что он в ловушке, что лазутчик из Бонна провалился. Когда морзянка умолкла, Карху передал мне наушники. Он хотел убить меня и бежать.

На допросе Карху признал это. Надо прибавить, — его позывные и ответ из-за рубежа слышал ещё один человек, радист сторожевого пограничного катера, которым командует лейтенант Троян. Лейтенант приказал усилить наблюдение. Но море было пустынно, один иностранный бот, маячивший далеко на западе, вскоре ушёл за черту горизонта. Во всяком случае, как ни взывал Карху о помощи, его друзья не решились сунуться к нашему берегу. Они предоставили ему выпутываться самому.

Есть у вас, вероятно, ещё вопрос — о личности Марты… Могу сказать. Марта оказалась племянницей Карху. Я тотчас узнал её, когда её привели — передо мной была Валентина. Ещё в сентябре 1941 года Зайдель отправил Марту через линию фронта с заданием — втереться в доверие к инженеру судоверфи Казанцеву и вручил ей документы расстрелянной санитарки и ключ. Да, ключ Сергея был у неё. Но тогда — в начале войны — она не пустила его в ход, так как инженер оставил службу на верфи и потерял интерес для вражеской разведки. А после шпионка боялась выступить с ключом, — ведь в семье Казанцевых появилась санитарка Луковская, которая действительно находилась вместе с Сергеем на островах и могла бы разоблачить Марту. Тогда она решила сблизиться с Луковской и через неё проникнуть к Казанцевым. Луковская по беспечности и не подозревала, кого ввела в дом.

Кроме ключа, у Марты при обыске нашли «посылку», о которой говорил Карху, — ампулы с ядом. Злодеи намеревались, коли не удастся купить или выкрасть проект, убить учёного и этим задержать создание скоростного корабля.

Вот и всё как будто.

Нет, лучше сказать — пока всё. Последняя точка ещё не поставлена.

— Видите, как получилось, Саблуков, — сказал мне Лухманов. — Враг, который был в ваших руках, напоследок извернулся и напал на вас. Урок вам на будущее. Сделаем ещё вывод. Помните, провал лазутчика стал очень скоро известен на той стороне. Каким образом? Похоже — не всех мы выловили из шайки Карху. Успокаиваться мы не должны, тем более, что Кромби не примирится с неудачей. Нам придётся ещё встретиться с его агентами, разоблачить их, какие бы ключи они ни подбирали.

ЭЛЬЗА

В вахтенном журнале дозорного катера, которым командует лейтенант Касьянов, есть короткая запись:

«Задержан моторно-парусный бот, нарушивший государственную границу у о. Кривого».

Вахтенный журнал немногословен. Он не откроет ни национальности непрошенных посетителей, ни цели их вторжения. Судя по тому, как изогнулась в одном месте последняя строка, можно предположить, что море было в тот день неласковое. Впрочем, об этом имеется пометка — «волнение до 9 баллов». К тому же у острова Кривого мелко, а на мелководье известно, какая волна, — частая, злая, не качает, а колотит, подбрасывает, душу вытрясти хочет. Новичок в такую погоду не вывел бы как следует и двух слов. Заметьте ещё, что рука лейтенанта Касьянова, державшая перо, закоченела от холода и всё на нём промокло до нитки.

Хотя Касьянов и называет себя в шутку самым молодым лейтенантом в дивизионе, — ему уже за сорок. В офицеры его произвели недавно, в мае — из уважения к его долгой мичманской службе и опытности.

Если верить матросу Стаху, командир заранее предвидел встречу с нарушителями. Но Стах — здоровенный горец с Карпат — большой фантазёр. Просто-напросто Касьянов приказал усилить наблюдение, а это необходимо в ненастную пору. Стаху, стоявшему на носу, лейтенант сказал:

— Видишь, как «два рыбака» подпоясались.

«Два рыбака» — это две острые скалы, торчащие из воды у входа в бухту. С утра их стянуло белыми кушаками пены. Кушаки эти становились шире и поднимались выше, потому что ветер, набирая силу, гнал воды в бухту.

Были и другие приметы надвигавшегося шторма. Солнце всё реже показывалось среди туч, стремительно набегавших с севера. Очертания туч делались резче. Когда солнце скрывалось, синие лужицы, заброшенные волной на песчаный берег бухты, чернели и как будто проваливались, сгустки водорослей на песке теряли свой тёмнозелёный цвет, казались коричневыми и будто острее пахли плесенью и горькой морской солью.

К полудню вода в бухте поднялась настолько, что труба «Меридиана» — госпитального судна, потопленного в начале войны фашистскими бомбами, — погрузилась вся и только мачта возвышалась над поверхностью.

Вокруг затонувшего судна кипели буруны, каруселью кружились воронки. Рыбачьи ладьи обходили его. Перегоняя их, нёсся пограничный катер, посланный с базы для усиления дозора. Стах с удивлением смотрел на отважных людей в ладьях. Идти на промысел в такой скорлупке!