Расплата - Поль Монтер

Тем временем в полумраке комнаты, где спала девочка, послышались легкий шорох, глухой шепот и тяжелое дыхание. И промозглую комнату наполнил запах болотной травы и мускуса. На полу возникло темное бесформенное пятно. Словно живое, оно двинулось к стене, то сжимаясь, то выбрасывая в стороны причудливые завитки. Вскоре пятно поднялось по отсыревшим панелям на высоту человеческого роста и превратилось в женский силуэт. Тень отделилась от стены, и незнакомка медленно подошла к корзине. Даже в скудном лунном свете, что пробивался сквозь ставни, видно было, как прекрасна ночная гостья, стройная молодая красавица в платье из черного бархата, щедро обшитом золотистым кружевом. Ее длинные и темные волосы свободно спадали до самого пояса. Да, лицо незнакомки было прекрасно, но хищный блеск глаз и ярко – карминовые губы делали его неестественным и вызывали страх.

– Добро пожаловать в мир тьмы и греха, маленькая хромоножка, – торжествующе прошептала женщина.

– Отчего ты так торопишься, Атенаис? – Раздался насмешливый голос.

Ночная гостья вздрогнула, и ее красивое лицо исказилось от злости. Перед ней стояла монахиня в простой рясе из грубой ткани и кармелитском скапулярии4

– А, это ты, нудная святоша, сестра Элен! Чего явилась, видно, ваш хозяин не дает мирно спать по ночам? – Оскалившись, произнесла ведьма.

– У нас нет хозяина, у нас есть Отец! – Спокойно улыбнулась монахиня.

– Не начинай свои вечные проповеди, Элен, мне жаль тратить на них время.

– Хм, с чего бы тебе торопиться, Атенаис, в этом доме хватает черных душ, зачем тебе малышка?

– Ну и простофиля ты, сестра – святоша, за невинную душу я получу больше.

– Видно, не в этот раз. Лишь взрослый человек делает выбор, на чью сторону встать, и не тебе решать за младенца, которому нет от роду и дня.

– Ах, избавь меня от своих поучений, зануда! Девчонка – калека, что хорошего может ее ждать? Она наверняка погрязнет в злобе и зависти, и ненависть разъест ее сердце.

– Откуда ведьме знать, как любовь и милосердие спасают даже заблудших. Пожалуй, тебе придется убраться ни с чем.

– Проклятая святоша! Непременно явлюсь посмотреть на твою постную физиономию через несколько лет, когда душа хромоножки станет чернее сажи из очага, если, конечно, она останется в живых. – Злобно хихикнула ведьма.

– Не беспокойся, приспешница темных сил, за жизнь малышки молится викарий Фонтенельского аббатства. – Усмехнулась монахиня.

Ведьма грубо расхохоталась, встряхнув шелковистыми локонами.

– Как же, надейся, серая церковная мышь! Если старик викарий и молится, то только о том, как бы получить наследство кузена. Можешь поверить на слово, блеск золота намного привлекательней, чем жизнь жалкого младенца.

– Скоро начнет светать, Атенаис, лучше бы тебе убраться, пока твоя красота не превратилась в прах. Девочка пройдет тот путь, который ей уготовила судьба. Тогда и посмотрим, на чьей стороне будет сила.

Монахиня осенила крестом корзину с ребенком. Атенаис злобно зашипела, искры пробежали по ее темным волосам, лицо скривилось, и огромная летучая мышь вылетела прочь, унося с собой запах болотной сырости и гнилой воды.

Сестра Элен склонилась над малышкой и прошептала:

– Спи спокойно, дитя, и постарайся набраться сил, видно, они тебе понадобятся.

Силуэт монахини стал таять и вскоре превратился в лунный свет, что пробивался сквозь ставень.

Меж тем в голове повитухи сложился отличный план, пожалуй, ей удастся урвать такой кусок, что остаток жизни проведешь припеваючи. Ну и простофили господа, выболтали за один присест все тайны. К тому же порядочности и благородства в них ни на грош! И Нинон, скорбно поджав губы, начала убеждать баронессу и господина Фернана, что младенец родился слабеньким и вряд ли доживет до утра. Уж ей – то не знать. Слава Пресвятой Деве, она достаточно повидала ребятишек.

А когда госпожа Флоранс и ее братец готовы были завыть в голос от досады и злости, Нинон, сложив руки на животе и опустив глаза, пробормотала постным голосом:

– Вот наказание видеть эдакую несправедливость. У прекрасных знатных людей родится калека, а у никчемных голодранцев – чудесный здоровый ребенок. И каково ему будет расти, бедняжке, зная, что он – круглая сирота.

Злые слезы отчаяния в прекрасных голубых глазках Флоранс мигом высохли, она быстро переглянулась с братом.

– О ком ты говоришь, Лартиг? – Стараясь придать голосу равнодушие, спросил шевалье.

– Вообразите, господин Робер, не далее, как вчера я приняла малютку у нищенки Эмон. Ужасная семейка. Самого Эмона прибили дружки после попойки, он и так был никудышным работником, но после его смерти семья и вовсе пошла по миру. У его вдовы, бедняжки Катарины, из всей родни только старик отец, такой же пьяница и гуляка, как ее покойный муженек. Да еще мальчонка, старший сынок Эмона. Но ему всего – то лет восемь и все, что он может, это пасти гусей. С таким заработком не прокормишь три рта. Несчастная Катарина еле ноги таскала. Когда она родила девочку, была так плоха, что, пожалуй, успела отдать Богу душу. Вот жалость, видно, малютку отдадут в сиротский приют. А девочка – просто ангелочек, такая здоровенькая и ладная, должно быть, вырастет настоящей красавицей.

– Да, занятная история, Нинон. – Протянул Фернан, раскуривая трубку и подкручивая тонкие усики.

Пройдоха Лартиг рассчитала все точно. Не прошло и пяти минут, как господа попросили ее помощи в таком щекотливом деле. Повитуха притворно отказывалась, поминутно осеняла себя крестом, твердила о грехе и боязни попасть в ад. Но стоило ей, наконец, согласиться, начался ожесточенный торг. Баронесса, позабыв о слабости и дурном самочувствии, вопила, словно рыночная торговка, стараясь умерить слишком большой аппетит Нинон. Ишь, чего захотела, не слишком ли изумрудные серьги за такую услугу? Вскоре в спор ввязался Фернан – да, повитуха наглая, как все простолюдины, но на кону все огромное состояние проклятого барона.

Все трое битый час вопили, ссорились, мирились и торговались. И вновь никому из них не было никакого дела до маленькой хромоножки. Наконец, троица угомонилась. Повитухе пришлось согласиться на скромное колечко с жемчужиной и клятвенные заверения, что после вступления в наследство, она получит пятьсот экю серебром. Видно, господа в жадности превзошли саму Нинон, но в голове у проныры повитухи поселилась удачная мысль, как еще выгадать деньжат на этом деле.

Итак, решено, девчонку голодранцев Эмон представят как наследницу барона де Кольбе. Да, но что делать с хромоножкой? Несмотря на заверения повитухи, что бедняжка и до утра не протянет, младенец вовсе не собирался помирать.

– Ах, дорогой брат, – капризно протянула Флоранс. – Девчонка доставила мне кучу неприятностей, но я вовсе не желаю, чтобы младенец скончался здесь. Нельзя ли пристроить бедняжку в приют или еще куда – нибудь?

– Какое доброе сердце у нашей госпожи! – Льстиво проворковала Нинон. – Мадам пережила столько страданий и все равно заботится о других.

– Вот еще дело! – Раздраженно воскликнул шевалье. – Оставить корзину у дороги, и дело с концом. Пусть Святые позаботятся о хромоножке, может, ее подберут крестьяне, если дикие звери их не опередят.

– Ох, господин Фернан, ведь обрекать невинное дитя на погибель – страшный грех! – Повитуха закатила глаза и вновь осенила себя крестом. – Я знаю чудесное местечко, где возьмут малютку. Всего в полутора лье живет славная женщина, что берет осиротевших ангелочков и растит их, словно родных.

– Ну вот, Нинон, сделай одолжение, отвези к ней девчонку. Если она помрет в дороге, на нас уже не будет греха. – Проворчал шевалье.

– Да я с радостью готова услужить славным господам, – пряча жадный блеск глаз, произнесла повитуха. – Но доброй женщине придется заплатить.

– Час от часу не легче! Ты нас по миру пустить хочешь, негодница! – Возмущенно воскликнула баронесса.

– Мадам должна смириться, что добрые поступки за спасибо не делают. Вдруг дитя не отдаст Богу душу еще неделю, ее придется кормить. А молоко стоит денег. Да и папашу Эмона надо умаслить, чтобы без разговоров отдал внучку.

– Вот дьявол! – Прошипел Фернан. – Пока что вместо огромного наследства одни расходы.

Дождавшись рассвета, повитуха и шевалье уселись в скромный нанятый экипаж, и маленькая хромоножка отправилась в свое безрадостное путешествие. Родная мать даже напоследок не пожелала взглянуть на бедняжку и проститься. Вот еще нежности.

В жалкой лачуге Эмонов, что стояла на краю деревни и одним своим видом вызывала жалость, толпились несколько сердобольных соседей, что пришли обрядить в последний путь беднягу Катарину. Покойница лежала на лавке, уложить ее на колченогий стол никто не решился. Папаша Эмон, неопрятный старик в засаленной блузе и повидавшей виды шляпе, был пьян еще со вчерашнего дня. Возле умершей матери сидел бледный, худенький мальчик и машинально покачивал старую рассохшуюся колыбель.