Атлантида для одинокой девчонки. Рассказы - Лена Любимова

И, напротив, квартира Тани, все больше становилась именно домом. Старинная мебель, доставшаяся от маминой профессорской семьи, хоть и занимала много места, но все же давала ощущение именно дома. Мама еще купила дорогой габардин, и сама сшила плотные шторы. Все словно было закрыто от меняющегося мира благородной стариной.

У Тани появилась университетская любовь – Михаил.. Признаться, она сначала хотела, чтобы все у них произошло в том самом номере. Тогда это было бы… логично. Номер, который с самого детства ее манил, он обрел бы самое личностное, самое сакральное значение. Но теперь Таня даже боялась. Единственное, что давало ей чувство защищенности – это ее дом. Как у Елены в «Дни Турбиных» – вечность за кремовыми шторами. Ей не хотелось никаких гостиниц. Там все царапалось и крайне остро…

Татьяна теперь считала глупым, что ей мог показаться привлекательным тот гостиничный свет за окном, а свой дом казался чем-то слишком привычным и не успевающим за жизнью. Есть она, есть мама с папой, есть человек, который ее любит. А все остальное – это просто призрачный свет, который, хоть и кажется теплым, на самом деле, таит много не добрых тайн. Татьяна, как никто другой, понимала это.

Подходила к концу Танина учеба. Она ждала от Михаила предложения, но он что-то медлил. Она чувствовала, что ей хорошо с ним. Они хорошо знали родителей друг друга, и даже порой слышали от них намеки на внуков. А предложения все не поступало… Возможно, Миша тяжело переживал увольнение с дипломатической службы своего отца, Романа Николаевича. Раньше он был сыном дипломата, завидным женихом, будущим загран переводчиком. Вся жизнь, казалось, будет как приятная прогулка на яхте по спокойной реке с красивыми берегами.

Татьяна видела, что ее Мишку это сильно беспокоит. Она предпочитала не говорить об этом напрямую, но стремилась показать, что Мишка ей нужен сам, а никак сын дипломата, перспективный жених и все остальное. Но, наверно, она не слишком очевидно это показывала…

Изменения в стране шли полным ходом. Уже два года Ленинград стал называться Санкт – Петербургом, появилось много нового. Казалось, что машины стали ездить быстрее. Гостиница напротив была переименована в отель. Как будто от этого она изменилась. Если и изменилась, то отнюдь не в лучшую сторону… Раньше была скромная вывеска – «Гостиница на Заневском проспекте», но было аккуратно прибранное, открытое, без подвоха, внутреннее убранство. Теперь же все было наоборот. Ее окно теперь выходило на отель «Заневский», и она видела, что за громкой вывеской скрывается весьма непривлекательное содержание. Перемены, хоть и происходили быстро, но не всегда к лучшему.

Татьяне хотелось проводить как можно больше времени дома. Не то, чтобы она боялась перемен, нет. Ничто на свете не вечно. Но… Ей не хотелось потерять то светлое, что таилось за тем окном, в новом времени. Этот свет был далеко не призрачным. За ним была жизнь. За ним был свет. И люди.

Татьяна получила диплом, и перед ней остро встал вопрос о работе. Татьяна даже жалела, что пошла изучать французский в своем Герценовском институте. Даже те, кто изучал английский, теперь могли хоть как-то устроиться – теперь все хотели изучать английский, и ее однокурсники с английского отделения теперь неплохо зарабатывали даже частными урокам. А французский мало кому был нужен. Татьяна знала английский, но почему-то всем надо было диплом с английским.

Несмотря на то, что она была юна, красива, с красным университетским дипломом, ее жизнь словно не хотела идти вперед. Она как будто жила в комнате, окно которой имеет старую добротную оконную раму, которая пропускает свет, но защищает от ветра перемен.

Первый год после окончания вуза Татьяна провела дома. Она пыталась найти работу, но ее, без опыта, никуда не брали. Что вы хотите? – вчерашние профессора дворниками работают, а вы думаете устроиться сразу на денежное место? Не было предложений – ни работы, ни руки с сердцем. Парадоксальные чувства – на многое способен, есть молодой задор и желание творить, а куда все это направить – не знаешь.

Спасали ее друзья и друзья ее родителей. Они приходили и, как прежде, собирались на кухне и болтали обо всем попало. Как и раньше. В этой легкой болтовне на кухне чувствовалась невероятная свобода. Окно кухни выходило не тесный узкий двор. Не такой узкий, как в старых дворах – колодцах, но все же узкий. Из окна кухни было видно больше окон соседнего дома, но не гостиницы. Но как легко лилась их беседа за кухонным столом! Они, своей, уже бывшей студенческой компанией, пили чай и говорили о прочитанных книгах, о том, что они могли бы сделать в жизни, или даже просто болтали на французском. В их разговорах чувствовалась свобода и жизнь…

Весной у Тани все же появился шанс начать трудовую жизнь. Переводчицей на Ленинградский северный завод.

Работа была интересной. Татьяна, такая гуманитарная девочка, никогда не имела дел с производством. А тут такие цеха, и для чего – оружие!

Бесконечная техническая документация ее не пугала. Наоборот – она чувствовала себя нужной, когда находила на французском слова, которые с трудом понимала на своем родном русском. Все в целях обороны.

Родители Тани старели. Татьяна была поздним ребенком. Но все же казалось, что они никогда не постареют. Татьяна винила в этом время, а не своих родителей. Ее мама могла объяснить, что происходило за окном гостиницы того времени, но она абсолютно не понимала, или абсолютно не принимала тех людей, которые селились сейчас.

Миша тоже потерялся в этом новом времени. Он все больше уходил в себя. Во время их болтовни на кухне он, по большей части, тихо сидел в угу, иногда курил. Таня пыталась хоть как-то втянуть его в разговор, но он только отмахивался.

Так они и шли через эти лихие девяностые. В окне напротив никогда не горел свет. Опасность была везде и нигде. Опасно было открывать бизнес, опасно было вечером выходить на улицу. Но была работа, был дом, и жизнь умеет добавлять день ко дню. Все шло как шло.

Многие Танины подруги мечтали уехать за границу. Их «кухонная» компания постепенно редела. Татьяна не то, что не мечтала и даже не то, чтобы не хотела, просто не понимала, для чего. Ведь если есть то, что тебя держит на определенном месте, для чего стоит уезжать?

Но (ирония судьбы) именно Татьяна и уехала. Случается, что от жизни получает нечто тот, кто меньше всего этого хочет. А может, это просто награда за то, что человек каждый день делает, что должен?

Татьяна вышла замуж и уехала в Палм Бич, во Флориду. Ее мужа (опять ирония) – звали Майк. Большой, красивый дом с видом на океан. Смотришь на это бурлящее чудо волн, и даже не верится, что в ее Ленинграде была маленькая квартира, построенной окно-в-окно с гостиницей. Стекло и свечи в ее просторной гостиной – красота, за которой никто не следит. Они с Майком много путешествуют, останавливаются в больших красивых отелях, в номерах которых много окон, если не комнат.

О чем же сердце скучает? О том маленьком окне гостиницы, которую сложно назвать отелем? Нет – о той маленькой девочке, которая смотрит на этот мир из окна своей комнатки и видит большой мир людей, приходящих и уходящих из того гостиничного номера. Таких постояльцев больше не будет, ровно, как и той маленькой девочки.

Атлантида для одинокой девчонки

По какой причине – не знаю, но именно зимой это манит особенно сильно.

Я сижу в заснеженной Москве, и при мысли о том, что этот снег скоро растает и станет частью того мирового водного пространства, о котором я никогда не устану мечтать, меня просто бросает в оторопь. Ничего не могу с собой поделать.

Ведь это только внешне у меня все нормально – девушка как девушка, далеко за тридцать, с квартирой в центре мегаполиса, одинокая, но ведь сейчас много таких. А внутри я, быть может, давно страдаю маниакально-депрессивным психозом, и мне, наверно, пора запастись антидепрессантами.

Оглядываясь на прошлое, мне кажется, что я на этом свете как – будто и нежилец. Именно так (надо же!) и сказал батюшка, когда меня крестил. Меня окунали в воду во время обряда крещения, я была вся синюшная после этого.

Но из воды всегда выбиралась. Никогда не могла понять – то ли это меня она выталкивает тихой, подспудной, но все же силой, то ли я сама, вопреки некоему водному притяжению, выбираюсь на сушу.

На суше я вроде бы и не существую. Когда захожу в лифт, мне порой приходится попрыгать, чтобы эта машина почувствовала мой вес и поехала. Когда подхожу к автоматически открывающейся двери, она тоже не всегда распахивается, потому что ее датчик меня просто не замечает.

У меня мало подруг. Пишу я с большим количеством ошибок, не могу ясно выразить свою мысль. Окружающие считают, что я витаю в облаках. Мне уже давно за тридцать, я не сделала карьеру и у меня нет семьи. Я чувствую, что не могу держаться на плаву этой жизни. Но когда меня спрашивают, есть ли что-то, что меня интересует, определенно могу сказать, что только она – Атлантида.