Вокруг Света 1996 №07 - Журнал «Вокруг Света»

— Зевса прятали здесь, пока он не подрос, потом перевели в пещеру Ида, что в центре Крита. Его воспитывали две нимфы, кормили диким медом и поили молоком козы Амалфеи. У наших коз очень жирное молоко. Поэтому Зевс и вырос таким сильным. Он всегда возвращался на Крит, к родной пещере и сюда же привез свою жену Европу, которая родила ему трех сыновей: Радаманта, Сарпедона и Миноса — мудрейшего из всех царей Крита...

Далеко в море качался на зеленых волнах белый катер — или это плыл белый бык, похитивший финикийскую царевну? Я думал о неслучайности Мифа. Зевс, обернувшийся быком, чтобы очаровать и украсть Европу. Посейдон, пославший Миносу в знак его царственной власти белого красавца-быка. Минос, нарушивший обет принести быка в жертву. Пасифая — жена Миноса — воспылавшая к этому быку порочной страстью. И плод роковой страсти — Минотавр, получеловек, полубык — проклятие царя Миноса, кровожадный затворник Лабиринта...

Лабиринт царя

В этот день в Кноссе, некогда столице острова и резиденции царя Миноса, было особенно многолюдно. У Южных Пропилей — остатков древней постройки с колоннами и выразительной фреской на стене — все время толпился народ, и мне никак не удавалось сделать снимок. Когда, наконец, люди схлынули, обнаружилось, что один турист, как назло, все еще маячит между объективом и фреской. Этому седому, прилично одетому европейцу было, очевидно, невдомек, что я уже потерял полчаса: он то подходил к фреске, то отступал. Новая волна туристов уже приближалась, и я почувствовал, что закипаю. Из двух доступных мне языков международного общения — английского и французского — я выбрал второй, решив, что он больше подходит для человека, потерявшего терпение.

— Эй, месье, — крикнул я довольно грубым голосом. — Не могли бы вы хотя бы на минуту взять правее!

Он обернулся и, смерив меня презрительным взглядом, отошел в сторону. Я, торопясь, снял общий план, затем план покрупнее, и — отдельно — фреску. Все это время справа доносилось недовольное брюзжание на чистом французском:

— Покоя от туристов нет! Кто их тащит сюда — лежали бы себе на песке и грели брюхо... — И что за страсть фотографировать декорации!

Последняя фраза задела мое профессиональное самолюбие — я повернулся к французу.

— Декорации?

— А что же еще? Оригиналы фресок, вернее, то, что от них осталось, — в музее, колонны, пропилеи — все ненастоящее. — Француз сделал возмущенный жест. — Вот задачка, которую я постоянно решаю: что в Кноссе подлинное, а что нет!

Я понял, что передо мной не просто турист.

Вы, вероятно, хорошо знаете Крит? — спросил я.

— О, да! Я бываю здесь раза три в

году. Меня зовут Патрик Фор. — Старик выжидательно взглянул на меня. — Вижу вы никогда не интересовались Критом... Иначе бы знали фамилию Фор. Поль Фор — мой счастливый однофамилец — провел на Крите 20 лет.

Его знал здесь каждый пастух, каждый крестьянин. А я мог только следить за его путешествиями да читать его книги. Судьба, увы, не позволила мне стать археологом.

— Но вы отлично разбираетесь в археологии! — польстил я старику.

— Вы правы. Я могу судить... И вот что я вам скажу: Эванс совершил археологическое преступление, превратив Кносс в туристскую Мекку!

Я вспомнил скромный бронзовый бюст у входа в Южные Пропилеи и надпись «Сэр Артур Эванс». Гиды всегда говорили о нем с почтением: Эванс раскопал Кносс, восстановил дворец царя Миноса (он же Лабиринт), обнаружил древнейшую на Европейском континенте высокоразвитую культуру и дал ей название: «минойская».

— Однако нужно отдать ему должное, — сказал француз примирительно.

— Если бы не Эванс, мы, скорее всего, не имели бы даже того, что имеем. Проблемы, стоявшие перед ним, были огромны, но и искушение тоже велико... Он прекрасно понимал, что за объект ему предстояло раскопать. Ведь он не был ни первым, ни вторым... Кажется, вы уже не торопитесь?

Я закрыл объектив фотоаппарата и приготовился слушать. Патрик Фор благосклонно продолжил:

— Перспективы раскопок Кносса уже обсуждались археологами в то время, когда Эванс только мечтал об археологии, работая специальным корреспондентом «Манчестер Гардиан» на Балканах. Судьбе было угодно, чтобы к тайнам царя Миноса первым прикоснулся человек, в самом имени которого звучало предназначение. Это был критянин Минос Калокэринос — переводчик при британском консульстве в Кандии, торговец и археолог-любитель...

Вероятно, лавры Шлимана, продолжал рассказывать мой собеседник, не давали и ему покоя. Ну, в самом деле, почему Гомер, подсказавший Шлиману своими описаниями, где искать Трою и Микены, — почему он должен был оказаться недобросовестным, упомянув Крит, Кносс и царя Миноса? Калокэринос не усомнился в прозорливости гения, и в 1879 году заложил на холме Целепи Кефала, что в пяти километрах от Ираклиона, двенадцать траншей глубиной от двух до трех метров. Целепи Кефала в переводе означает «Холм Господина». Здесь до Калокэриноса копали многие, но именно ему повезло: в толще земли обозначились контуры громадного сооружения.

Раскопки удачливого грека и собранная им коллекция привлекли внимание археологов мира. Среди них был, разумеется, и Шлиман. Он прибыл на Крит в 1886 году, когда ему исполнилось 63. «Труды своей жизни я желал бы завершить раскопками Кносса», — писал Шлиман, не замечая со свойственным ему высокомерием ни Калокэриноса, нашедшего Кносс, ни американца Штильмана, предположившего еще в 1881-м, что раскопанные руины — это и есть руины Лабиринта. Приезд Шлимана на Крит был самой большой угрозой Кноссу после природных катастроф, потрясших остров в 1700 и 1470 годах до Рождества Христова, — так считали многие археологи. Они не могли простить ему того непоправимого ущерба, который он нанес своими раскопками Трое и Микенам.

— И если бы Шлиман получил возможность раскапывать Кносс, будьте уверены, сегодня на холме Кефала мы с вами ничего бы не увидели...

Француз умолк, достал из кармана бумажную салфетку, вытер пот со лба.

— Жарко. Пойдемте под навес в Тронный зал.

Мы спустились на этаж ниже и зашли в небольшую комнату-нишу с мощным потолочным перекрытием и остатками фресок на стенах.

— Вот трон царя Миноса, — сказал Патрик Фор с грустной усмешкой. — Тоже, разумеется, копия. Если бы здесь оставили оригинал, туристы давно бы уже стерли его до основания своими задницами.

Так что же все-таки помешало Шлиману? — спросил я.

— Шлиману помешал сам Шлиман, — отвечал француз. Боги, по-видимому, хранили Кносс. Дело в том, что главным препятствием для всех археологов, желавших заняться раскопками Лабиринта, была цена, которую турецкие землевладельцы установили за территорию Кносса. После находок Калокэриноса стоимость квадратного метра сразу же подскочила в десятки раз, но для Шлимана деньги не были проблемой. Он уже договорился о покупке всей площадки Кносса вместе с оливковыми деревьями, которые на ней росли. Олив, по договору, должно бы ло быть 2500. Дотошный Шлиман не поленился пересчитать деревья и обнаружил, что их всего 889. Взбешенный тем, что его — Шлимана! — надувают, он расторг сделку, тем самым отказавшись от возможности раскапывать Кносс!

— Эта амбициозность кажется невероятной, — заметил я.

— Да, но таков был Шлиман. — Патрик Фор помолчал, словно собираясь с мыслями. Дальнейшие события в его изложении выглядели не менее драматично.

...Эванс приехал на Крит спустя несколько лет после Шлимана. Он тоже познакомился с коллекцией Миноса Калокэриноса и даже купил клочок земли Кносса, впрочем, без особой надежды на осуществление серьезных раскопок. Тем не менее он не оставлял попыток выторговать Кносс у турецких властей.

В 1898 году вместе с британским консульством сгорела коллекция Калокэриноса. Но тогда же Крит получил автономию, и Эвансу удалось, правда, не без помощи Джозефа Нацидакиса, греческого общественного деятеля, купить весь Кносс за 122 000 пиастров.

То, что началось после этого на Кноссе, меньше всего напоминало археологические раскопки. Эвансу не терпелось показать миру плоды своего труда: на площадках работало одновременно до 200 рабочих — мужчин, женщин, детей — разумеется, любителей. Десятки тысяч найденных предметов были сложены на складах — разобраться со всеми этими сокровищами у Эванса так и не достало ни времени, ни сил. За последующие полвека большинство находок исчезло, насекомые и крысы уничтожили этикетки на оставшихся, но в годы раскопок Эванс мало думал о будущем: им владело вдохновение. Чтобы уберечь ветхие стены дворца от разрушения под солнцем и дождями, он, не задумываясь, укреплял их бетоном; те стены, что казались ему позднейшими, ломал, другие надстраивал, формируя облик дворца в соответствии со своими представлениями. С одной стороны, он, конечно, спас Кносс, но с другой, — никто теперь не знает, каким был Лабиринт на самом деле...