Первый парень на «горшке» - Тата Кит

Кажется, я слишком долго терпел и держал в себе обиды и травмы, показательно сверкая выбеленной улыбкой. Может, оно и к лучшему, что всё это дерьмо выплёскивается сейчас в поле, а не среди тех, кто привык видеть меня с улыбкой, которая стерпит всё.

Когда кулак начинает саднить, обхватываю руль руками и утыкаюсь в него лбом. Закрыв глаза, пытаюсь усмирить дыхание и заходящееся бешеным ритмом сердце, которое, похоже, тоже решило отыграться за всё, стуча по рёбрам.

Когда не остаётся сил даже на злобы, выхожу из машины, уже не заморачиваясь о том, что по щиколотку в грязи. Смотрю по сторонам, взвешивая решение просто пойти пешком до города. И плевать, что до него тащиться около семидесяти километров. Ночь длинная, луна яркая…

Хлопаю дверью и краем уха улавливаю тарахтящий звук, который, очевидно, приближается ко мне.

Вскидываю подбородок и смотрю туда, откуда доносится звук. Оттуда я приехал и сейчас оттуда же едет что-то, что, наверное, является трактором или подобного рода сельскохозяйственной техникой.

Приходится ждать и надеяться на то, что приближающееся «чудо» техники выдернет мою машины из грязи и, хотя бы, оттащит с проезжей части, чтобы её не смогло переехать другое подобное «чудо» техники.

Опираюсь задом о багажник, скрещиваю руки на груди и просто смотрю вдаль, ожидая появления техники.

Вот появляется свет прожекторов. Так ярко фары в глаза не лупят и они точно не должны находиться на крыше.

Хотя, кто знает, как тут на селе у простолюдинов всё устроено?

Слегка сощурившись, наблюдаю за приближением трактора. Очень громкого трактора. В таком, наверное, нужно сидеть в специальных наушниках или в шлемофоне, либо молиться о том, чтобы барабанные перепонки не полопались.

Вот трактор оказывается передо мной полностью и, кажется, не торопится сбавлять скорость, когда до меня остается несколько десятков метров. Руки скрещенными на груди уже не получается держать. Ноги напрягаются, а взгляд сам собой лихорадочно мечется по сторонам в поисках направления, в которое я вот-вот прыгну, чтобы меня не переехало этой махиной, за рулем которой, походу, какой-то бухой придурок.

Но, когда я уже почти прыгнул в ту сторону, где пшеница еще не скошена, с мыслью о том, что, в случае чего, в ней же и спрячусь, как трактор останавливается, а громоподобный движок постепенно затихает и вовсе глохнет. Только свет прожекторов на его крыше всё так же бьёт в глаза.

По блику сбоку трактора понимаю, что кто-то открыл дверь. По глухому короткому удару о землю понимаю, что этот кто-то с него спрыгнул. В свете прожекторов, от которого уже начинают слезиться глаза, замечаю силуэт щуплого мужика в висящей на нем рубахе и в кепке, что сидит на его башке как тазик.

– Слушай, мужик, – обратился я к нему первый, силясь определить, где у этого силуэта могут быть глаза. – Оттащи меня на трассу. Или, хотя бы, из этой грязи дёрни.

– Мужик? – фыркает недоразумение в кепке, и я понимаю, что голос у него очень даже женский. – У тебя глаза грязью закидало или городские мальчики, разъезжающие на красных машинках, не знают, как выглядят девочки?

– Я думал, ты мужик, – опешил я на секунду.

– А сейчас что думаешь? – спросила она, подойдя ближе.

Теперь под козырьком кепки мне стало видно её лицо. Обычное. Сразу видно, что деревенское: чуть пухлые щеки, будто ещё с утра не дожевала взятый с печи пирожок; губы – нижняя пухлее; нос чуть вздёрнут, будто бы надменно; и глаза, что смотрели на меня со злостью и раздражением. В общем, на любителя тёлка.

– Может, водителя позовёшь, и я с ним переговорю? – кивнул я в сторону трактора.

– А я смотрю, ты не сдаешься, – хмыкнула колхозница. – Тупишь до последнего.

– В смысле?

– Трусы свисли, – бросила она резко и вздохнула так, будто её уже утомил этот разговор. – Я и есть водитель этого трактора.

– Ты?! – выплюнул я скептически и окинул её оценивающим взглядом.

– Я, – ответила она беспристрастно и тут же скрестила руки на груди, смерив меня взглядом, в котором чётко читалась угроза. – Что-то не так?

Походу, она чёкнутая. Не уверен, что с такой стоит связываться, особенно тогда, когда на часах почти полночь.

– Да не, – качнул головой. – Всё нормально.

– Ну, и? – спросила девка с нажимом, а я рефлекторно напрягся, ожидая возможного нападения неадекватной.

– Что, и?

– Мне переехать твой красный обмылок или, всё-таки, выдернуть из грязи? Ты ведь об этом просил мифического мужика или передумал?

– Можно и выдернуть. Только моя тачка не заводится.

– Боже, – выдохнула она устало и, кажется, даже закатила глаза. – Трос есть? Хотя… – махнула рукой. – Кого я спрашиваю? – резким движением почесала лоб под кепкой. – Садись за руль, сейчас дёргать буду. Припаркую тебя у своего дома.

– Зачем? – кажется, я начинаю реально её бояться.

– Это же очевидно: чтобы разобрать тебя и твою машину по запчастям, а затем продать.

– Не смешно.

– Поэтому никто и не смеется, – бросила она и двинулась к трактору. Где-то на подножке добавила. – Постарайся не дёргаться и не попасть мне под колёса, и найди место, за которое можно зацепить трос.

Молча проследил за тем, как она взобралась в трактор, хлопнула дверью и оглушила громоподобным движком всю округу.

Машинально встал грудью на защиту машины. Мысль о том, что она меня переедет, никуда не делась, а лишь окрепла после нашего корявого диалога.

Но, к счастью, ненормальная объехала меня по дуге и встала напротив капота моей тачки. Не заглушая тарахтящий движок, спрыгнула с подножки трактора прямо в лужу, даже не заморачиваясь о грязи и брызгах. Конечно, ей-то чего бояться в вещах, снятых с пугала? Сорвала трос с заднего крюка и подошла к моей машине, выжидательно глядя.

– Что? – спросил я непонимающе, тоже подойдя к капоту.

– Ты трос в зубы возьмёшь или, может быть, уже прицепишь к машине?

Почему в каждом её слове я слышу, что я идиот?

Не желая вступать с ней в дальнейший диалог, выхватываю из её руки трос и цепляю