Лечь на амбразуру - Фридрих Незнанский

Быстро пройдя через двор, он выбрался в арку подворотни, где было совершенно темно, зато впереди, на широком центральном проспекте, ползли автомобили с прыгающими огнями фар, светили затянутые снежной сетью фонари, переливались разноцветными вспышками яркие витрины.

Несколько умелых и быстрых движений — и вот уже черная куртка киллера, вывернутая наизнанку, превратилась в отличный и модный белый пуховик. Вместо киллерской шапочки на голове появился белый же меховой картуз с опущенными ушами. А вот с теплыми галошами-бреднями, приспособленными к подобной погоде, хоть было и жалко, пришлось расстаться. Одна, снятая с ноги, полетела аж в самую середину закутанного снегом палисадника, другая — в противоположную сторону и тоже утонула в глубоком снегу.

Еще минута — и по проспекту торопливо двигался в сторону ярко освещенной центральной гостиницы высокий и вполне элегантный мужчина, похожий на многих других, спешивших укрыться от ледяной сибирской вьюги…

— Ну, мужики, вы даете! — весело просипел он швейцару местного «Хилтона», предупредительно отворившему вторые, не автоматические двери в шикарный холл отеля. — На таком ветру запросто дуба дашь!

Швейцар уже приметил этого общительного и симпатичного молодого человека. Тот прибыл из Москвы, видать, по делам бизнеса, поскольку значительных вещей с собой не имел. Часто уходил и снова появлялся в отеле, всякий раз не оставляя такого не обязательного для знакомства человека, как обычный швейцар при дверях, без своего внимания. И кивал, и подмигивал, и шутки шутил вроде как сейчас.

— А вы как-то не шибко по-нашему! — с укором показал швейцар на легкие с виду ботинки жильца отеля. — Тут у нас в такой обувке долго не протянешь!

— Ну а я про что? — словно обрадовался постоялец. — А вы видели, так хоть бы сказали! — Нет, он не унывал, этот весельчак. — Вот, пяти минут не прошло, а уж решил, что околею! До угла не добрался! Надо же! Не-е, пойду утеплюсь! — И он, подмигнув швейцару, вытащил из кармана тяжелый гостиничный ключ с допотопной грушей — специально, чтоб постояльцы не таскали ключи с собой, а сдавали в рецепшн. — Во! И про гулю эту совсем забыл! Это у вас, наверно, нарочно такая здоровенная — чтоб от волков отбиваться, да? — И, наклонившись к швейцару, добавил: — Ну когда в чистом поле срать сядешь, а? Слыхал анекдот?

Кто ж в Сибири не знает старого анекдота про национальный сортир? Два кола — на один кафтан вешаешь, а другим, подлиннее, от волков отбиваешься. Швейцар учтиво захихикал: не, веселый мужик, с ним не соскучишься…

Минут через пять «утепленный», то есть сменивший ботинки на сапоги с меховой подкладкой, постоялец сошел к дверям. Покровительственно махнул ладонью швейцару.

— Во! — показал на свою обувь. — Совсем другой коленкор! Ну, пойду, отец, поищу приключений на свою буйну голову.

— Так этого добра, — словно раскрыл большой секрет швейцар, — не наруже бы искать, а вон там, внутри! — Он кивнул в сторону дверей, ведущих в ресторан.

— Не, спасибо, — засмеялся постоялец, — за целый день насиделся. Накурился — во! — Он чиркнул себя по горлу. — Хочу наконец свежим воздухом надышаться. Ну, пока! — И ушел.

Увлекаясь по молодости всякими приключениями и детективами, он не забывал одно из верных замечаний писателя Юлиана Семенова про то, что в памяти человека, с которым ты имеешь мимолетную встречу, всегда остаются твое последнее действие или фраза. И это — самое лучшее алиби для того, кто захочет скрыть то, чем он занимался прежде. Вот и швейцар этот, если вдруг возникнет такая нужда, легко подтвердит, что симпатичный и общительный мужик из такого-то номера — ему подскажут, или он сам проверит — весь день сидел в номере, а после выглянул на улицу, да назад вернулся: испугал его сибирский-то морозец, такой обычный для своих.

Что и требовалось доказать…

Собственно, ради одной этой фразы и разыгрывал только что короткий спектакль гость белоярского «Хилтона». И вовсе ему не было холодно на продуваемых всеми возможными ветрами площади великого бывшего Учителя народных масс и проспекта одного из основателей города Белоярска. И не приключений на свою лихую забубенную головушку искал он, а шел на свидание с очень симпатичной ему женщиной, с которой намеревался хорошенько расслабиться перед возвращением в Москву.

Джип ожидал его в том месте, где проспект вливался в площадь, иными словами, в той стороне, откуда он пришел, после того как выполнил свою работу, свой заказ.

Киллер шагал неторопливо, аккуратно переставляя ноги по заснеженному асфальту: было скользко. Подняв голову, увидел, как фары джипа дважды мигнули ему. Помахал рукой издали. А когда подошел к машине вплотную и уже взялся за ручку дверцы справа, мимо, сверкая красно-синими огнями и яростно завывая, промчались две милицейские машины, за ними — микроавтобус с мигалкой на крыше и белый «рафик» «скорой помощи».

Он невольно опустил руку и посмотрел вслед этой громкой и тревожной кавалькаде. Но дверца открылась сама, и из-за руля выглянула весьма привлекательная черноволосая молодая женщина, плечи которой окутывал мерцающий белый мех. Она внимательно и даже с почти неуловимой иронической улыбкой внимательно посмотрела на мужчину, после чего низким грудным голосом спросила:

— Есть проблемы?

Он, задумчиво глядя вслед умчавшимся автомобилям, лишь отрицательно покачал головой.

— Так тогда что ж ты медлишь, Максим?

— А? — Он перевел взгляд на нее. — Нет, ничего, просто, видимо, накопилась некоторая усталость за прошедшие дни. А ты не беспокойся, дела у меня в полнейшем порядке… — И вдруг словно опомнился: — Ну, так что ж это мы? Встретились — и как чужие? Здравствуй, Лидка!

Он легко вскочил в салон, захлопнул за собой дверцу и обеими руками схватил голову женщины.

Поцелуй был захватывающе долог и страстен до такой степени, что оба едва не задохнулись.

— Ты свободен? — воскликнула она. — Все? Окончательно?

Лидия откинулась на спинку сиденья и двумя руками поправила свою замысловатую прическу. Максим же, не отрываясь, смотрел на нее, словно изучал заново нечто давно и хорошо известное ему, открывшееся вдруг и с неожиданной стороны. Ах, до чего ж хороша!

А ведь, увидев ее два дня назад на экране телевизора, там, в гостиничном номере, поздним вечером, он не сразу и поверил, что это та самая Лидка Горбатова, с которой он был знаком практически с раннего детства, если таковым возможно назвать пребывание в детском доме. Он был постарше, похулиганистей, она обещала стать настоящей красавицей, гордой и, разумеется, неприступной. Но эта ее нарождающаяся неприступность оказалась однажды раз и навсегда дерзко разрушенной им, Максимом. К которому, как уже позже призналась Лидия, она с малолетства испытывала странное притяжение.

Потом они разъехались: он — в военное училище, она — в столицу, на журфак МГУ. Как-то получилось, что надолго потеряли друг друга. Хотя следует сказать, что после взаимно пережитых плотских радостей, которыми они и отметили свой уход в большую жизнь, оба как-то не ставили задачи дальнейшего совместного существования. Несколько бурных ночей, проведенных в одной постели, открыли каждому из них свое. Максим, скорее всего, удовлетворился очередной к тому времени сладкой победой, а жениться там или что-то продолжать в том же духе не очень хотел, поскольку испытывал тогда к Лидке скорее даже родственные чувства. Все-таки детский дом и совместное в нем проживание взрослеющих молодых людей больше напоминает семью, семейные отношения. Ну раз-другой, как говорится, еще куда ни шло, но жить, по сути, с сестрой — это все же не очень… Так он думал, чувствуя, что уже походя, как бы между делом, намечает себе очередную приглянувшуюся пассию.

Возможно, нечто сходное испытала в конце концов и Лидия. Но прежде всего она открыла для себя… себя же. И ей это очень понравилось. А Максим? Что ж, он талантливо разбудил ее! Она даже исподволь, может быть, догадывалась, что все именно так и случится, потому и тянулась к нему. И вот наконец произошло, а дальше?…

Пожалуй, она бы не отказала ему еще и еще, и так до бесконечности, условной, разумеется, ибо все обязано иметь свой конец, но разбуженная первым ее мужчиной страсть уже рисовала перед нею грешные, но такие восхитительные перспективы, отказываться от которых она в дальнейшем просто не желала.

Таким вот образом их тяга друг к другу сама собой утихла, уступив место искренним товарищеским отношениям. А потом они и вовсе расстались…

Увидев — ну конечно же Лидку! — восхитительную ведущую на телевизионном экране, где руководитель белоярского телеканала, как она была представлена телезрителям, вела диалог с губернатором Гусаковским о перспективах губернаторской гонки, надвигающейся на этот сибирский край с добрыми старыми традициями, Максим не сумел удержаться от соблазна и позвонил на студию, в справочную службу. Разумеется, передача шла в записи, о чем сообщили ему, но это его не смутило. В ответ на самые категорические возражения какой-то суровой тетки он постарался-таки упросить ее самое позвонить госпоже Горбатовой и просто передать ей, что здесь в городе, проездом, совершенно случайно оказался ее почти родственник, — и Максим назвал себя. Он ничем не рисковал. Если Лидка захочет, она перезвонит сюда, в гостиницу. Ну а не захочет, — что ж, значит, не судьба.