Черный троллейбус - Дмитрий Глебов

Костет не соврал по поводу своих шашлыков — промаринованные, сочные, отлично поджаренные, разве что сладковатые слегка, но это им только прибавило. Вовка с Жекой чуть ли не давились от восторга. Дожили почти до семнадцати лет и не подозревали, какими шашлыки, оказывается, бывают. Каждый про себя удивлялся, откудова у Костета (он ведь даже пельмени не мог отварить без приключений) такие кулинарные сверхвозможности. Шел бы тогда уж не на судоремонтника, а сразу в повара, причем в шеф. Хотели спросить, но как-то не получалось, — рот то шашлыком был занят, то водкой, то грубой какой-нибудь шуткой.

Сам повар ел вместе с ними, но при этом хитро щурился, держал правую руку в кармане ветровки, а загадочно-зеленые усы его будто пульсировали. Потом он возьми да и брякни, что да, Настюха эта — пальчики оближешь. Жека с Вовкой решили, что шутка удачная, и заржали. Они давно знали Костетову бабу, еще до того, как та стала Костетовой бабой (что случилось недавно). Хоть жирновата, но весьма аппетитная в сексуальном смысле. Как говорится в народе, «ябвдул». Отсмеявшись, выпили, закусили шашлыком, еще раз выпили, еще раз закусили, и еще раз и то и другое. А затем Костет вдруг сразу осунулся, побледнел, а редкие и длинные усы его почернели, как раньше.

— Смотри, Вовка, — поразился Жека, ткнув товарища локтем в ребра. — Что это с ним? Смотри, лицо у него как всегда сделалось. И прыщей меньше стало — как звезды потухли. А усы... Усы у него больше не зеленые.

Вовка присмотрелся — и действительно. Костет наклонил голову набок, скорчил жалкую капризную рожу и затрясся, как от холода. Потом чихнул, да так горестно, что чих этот, казалось, на целую неделю приблизил осень. Крик улетающих на зиму птиц и шелест опавшей листвы услышали Вовка с Жекой в этом чихе.

— Пацаны, — простонал Костет. — Вы только не психуйте, но вы сейчас и вправду Настюху съели. Из нее шашлык был. Со мной что-то странное творилось. Я только сейчас как-то в себя пришел. А ведь мог и вас запросто порешить. Думал об этом, ножик специально в кармане держал.

В подтверждение он достал нож, вымазанный в чем-то за-сохшем-бордовом.

Когда Костет выложил еще кое-какие подробности, Жека с Вовкой окончательно убедились, что он не шутит, и, конечно же, охренели. Не выходя из этого состояния, налили водки себе и покаявшемуся повару-душегубу. Выпили, не чокаясь, — правда, закусывать стали теперь не шашлыком, а маринованными огурчиками с помидорками. Лицо у Костета в очередной раз изменилось, и Жека с Вовкой испугались, что, блин, на тебе, сейчас проблюется. Но Костет блевать не стал, а принялся рыдать с протяжными завываниями.

— Ну, ты это, не плачь, мужик же, — принялись утешать его пацаны, то похлопывая, то поглаживая по ритмично вздрагивающей спине.

— На-а-а-астенька! — мычал Костет.

— Нету ее больше, — внушали Жека с Вовкой. — Была, да сплыла. Все там будем.

— Лю-лю-любил ее... — прохлюпал Костет.

— Не, ну ты же не специально, — сказал ему Жека. — Тем более что по любви. Это вообще фигня какая-то — людей за непреднамеренное сажать. Если они случайно убили, то са-жать-то их зачем? Им самим, небось, от своих дел херово. К тому же у тебя усы только сейчас обратно почернели. А всю дорогу зелеными были. Как-то это все связано. Жопой чую.

— А меня теперь еще и посадят, да? — поднял покрасневшие глаза Костет.

— Ну, а ты как думал? — не выдержал Вовка. — Ты ее убил, расчленил, в маринаде замочил, а потом шашлыки пожарил. Это ж почти как в песне «КиШа»: «Если мясо мужики, пивом запивали.» Еще, возможно, и нас за соучастие приплетут.

— Я вообще только сейчас все понял. все, что наделал. после водки. — пробубнил Костет, высморкался в салфетку и перестал плакать.

Почувствовал вдруг, что плакать сейчас не время. Пацаны правы — Настюху уже не вернешь, а в тюрьму ему не хотелось. Костет ведь и сам догадался, что в этом деле был лишь жертвой, как и она. Оба они стали жертвами запредельной мистической силы, и усы его позеленели не случайно — это Жека точно подметил. То, что Костет влип в историю — это да, но когда и с чего эта история началась, не знали пока что ни он, ни его кореша. А между тем история эта началась даже не с позеленевших усов, но с золотого уса.

3. Любовная коллизия

Если верить Википедии, золотой ус, или каллизия душистая — это ничего особенного, подумаешь, «крупное растение с двумя типами побегов. Одни прямостоячие, мясистые, до 2 метров высоты, с нормально развитыми листьями длиной 2030 сантиметров, шириной 5-6 сантиметров. Другие — горизонтальные с недоразвитыми листьями, длинными трубчатыми, облегающими побег влагалищами, ресничками по краю. От ствола уса отходят горизонтальные коленчатые побеги — усы, заканчивающиеся молодыми розетками. Этими розетками каллизия и размножается. Цветы мелкие и ароматные, в свисающих соцветиях».

Если же верить Костетовой мамаше, Инге Петровне, то золотой ус — это средство от всех болезней, включая рак и СПИД. И если бы не происки врачей-вредителей из коварного Минздрава, то благодаря золотому усу уже давно бы построилось царство божие на земле. Вот она и кормила своего сына Костю этим чудесным растением в разнообразных видах — сушеном, вареном, тушеном и остальных.

Костет не верил в чудесные свойства уса и употреблял его, чтобы скандалов лишний раз не было. «Ну как ты не понимаешь?! — визжала порою мамаша, пробивая его молчаливое сопротивление. — Это не ты не хочешь кушать золотой ус, это врачи-вредители внушили тебе, что он невкусный! У них бизнес, а нам болеть!» После этих слов Инга Петровна обычно принималась рыдать, то ли от бессилия, то ли напротив.

В последнее время скандалов не было вовсе, поскольку мамаша наконец-то нашла ключик к сердцу своего сына, чтобы пустить в него ус. А ключик этот заключался в настаивании уса на спирту. Этот рецепт был у Костета любимым. Жека и Вовка тоже его оценили и частенько захаживали к другу на рюмку уса. Так что все были довольны, а Инга Петровна просто счастлива. Она ведь твердо знала, что от такого богом данного растения, как ус, плохо быть не может, даже если он на спирту.

Когда в одну из соседних квартир заселилась россиянка корейского происхождения Тамара Цой, Инга Петровна сразу к ней прикипела. Так же, как и она, Цой была повернута на золотом усе и знала множество малоизвестных народных корейских рецептов из него. Она-то и подарила Костетовой мамаше большой сушеный листок неимоверно редкого подвида уса. Который растет только в одной деревне Кореи, и о котором почти никто не знает. Потому что ботаники из остального мира добираются туда редко, а если добираются, то местные жители дают им по шее, чтобы поворачивали оглобли.