Аристократы - Баса

— Проверенная хоть информация? — долго напрягать мозг будет, лучше бы Польски пришел, его бы послал.

— Мои глаза — лучше всяких доказательств. Мне она всегда говорила НЕТ! Всегда! А ему … слушай, хватит. Я здесь пью и если тебе нечем заняться ранним утром, то поддержи компанию, только мне встать лень, — показал на бутылку на столе.

Энергия вряд ли поможет, сигареты с трудом переместил, а алкоголь точно уроню.

Виталик молчаливо прошел уверенной, твердой походкой к столу, я так вряд ли смог бы.

Когда я засну все-таки? Хочу отрубиться, чтобы мозг вырубило, перестали мысли раздирать изнутри, вытащить их из черепа, больше никаких напоминаний о Бастарде. Прочь из моей памяти, мелкая тварь.

* * *

Мне очень хотелось бы узнать, зачем я здесь? Солнце в глаза светило неимоверно, приходилось отворачиваться спиной к окну и прятать голову в сложенных руках на парте. Лопатки жгло особо настырно, периодически раздраженно поднимался. А преподавательница монотонным бубнением мешала спать. Слева Виталик повторял точно мою позу.

Это была его глупая идея с утра пойти на лекции, мы закончили пить два часа назад.

Меня как будто в мясорубку завернули и раз десять перевернули в ней, почти в фарш превратили. Это так похмелье сказывалось или что? Отчего-то хреново.

— В первом тысячелетии Бастарды занимали чуть больше половины страны, пятьсот лет назад противостояние двух видов достигло апогея… — и здесь Бастарды. Их всего пять тысяч, зачем столько о них говорить? — Более того, их постоянные эпидемии сказывались и на нашем благополучии…

Еще можно найти миллион причин. Ответ прост — мы не хотели делить власть. Мы — сила, они — слабое звено, которое слишком много требовало внимания. Чтобы возвысить наш вид надо было уничтожить их — тех, кто тормозил наше развитие.

Я, наконец, в последний раз разогнул спину, выпрямляясь на стуле, и громко прервал вдохновленную речь преподавательницы:

— Да… да… поэтому мы их, как крыс, собрали в огромной яме и распылили вирус, глядя как они медленно подыхают, день за днем перестают дышать, умирают от заражения крови, — я улыбнулся женщине, мою речь не смели перебить.

— Да. Это же вы отдавали приказ, ваша семья, Дмитрий Сергеевич?

— Мы, Вильмонт и еще десятки семейств убивали низшую расу, — может ну его лекцию, лучше на работу? Телефон разрывался от сообщений, хотя мозг в состоянии желе, и вряд ли что-нибудь дельное наработаю.

Настроение — отвратнее, чем вовремя реабилитации, когда руки пришивали. Три дня не вставая, ощущал постоянную, ноющую боль от наращивания мышц, вен, кожи на обрезанную плоть рук в районе плеч. Казалось с ума сойдешь от адского шума боли во всем теле, больше не в состоянии был ни на что отвлечься. Это были самые долгие дни. И самые запоминающиеся.

И в тот момент понял одну важную для себя вещь — если не ты, то тебя. Поэтому я никогда не сожалел о содеянных поступках, делал так, как было нужно.

Дверь в аудиторию открылась немного скрипуче. Зажмурился от этого звука — сегодня мой персональный ад, что ли.

Трески!? Только его рожи не хватало, раньше надо было уходить.

— Доброе утро, извините, ночка выдалась жуть, какая напряженная! — с довольной мордой это существо поднималось по направлению нашего последнего ряда. Виталик слева от меня поднял лицо, у него на правой щеке отпечаток линии от тетради. Смешно, только смеяться ни хрена не охота.

Догадался сесть не к нам за длинный ряд, а спереди на шестой. И развернулся, спиной к преподавательнице, пока та продолжила лекции. Руки этот урод положил на спинку стула и смотрел, тварь, на меня, как будто умыкнул из-под носа добротную жилу или какой-то важный договор.

Я пальцами нехотя забарабанил по столу, на что Виталик отреагировал, чуть вздрогнул слева.

— Что надо? — разговаривать я заново научился, ночью не мог связать и двух слов.

— Да так, — насмешливо ответил Макс, поиграл брови, приподнимая вверх-вниз. Клоун на выгуле.

Но Трески не отвернулся от нас, достал телефон из кармана, изучил насмешливо экран и внезапно нагнулся ко мне. Протянул предмет связи перед лицом. — Оживший мертвец — Вильмонт? Слышал? — уточнил, ткнув в меня свободным пальцем.

Вырву, если не перестанет указывать в мою сторону пренебрежительно. С удовольствием возьму его хлипкие пальцы и заставлю жалкие кости хрустеть, а суставы выкручиваться.

— И что? — глухо спросил я, пальцами перестал стучать по столу, самого стало раздражать. — Мне срать, что там с Вильмонт.

Макс засмеялся, чем привлек наше удивленное внимание с Виталиком и даже преподавательницы. Через несколько секунд вроде перестал смеяться, и озвучил, правда с жутким прищуром узких глаз:

— Ты свою девочку не научил групповым игрищам?

Когда придавило грудину стальной плитой и разорвало селезенку такого шквала эмоций не получил. С трудом сидел с непроницаемым лицом. Я мастер переговоров был не в состоянии найти подходящую для диалога фразу.

А Макс со смешком продолжил давить, сука, плитой на грудь:

— Она поначалу сильно кричала, плакала… — почесал свой нос собеседник, по которому хотелось с ноги ударить, разбить в мясо. — Кстати тебе звала… но потом ничего, вроде привыкла… Сладкая девочка… пришлось зашивать с утра, к врачу ехать.

Легко, спокойно, без надрыва я встал с места, стул чуть скрипнул, отъезжая назад. Нормально, как адекватный человек, без лишних слов и действий прошел мимо Виталика, тот молчаливо проводил взглядом мое перемещение.

Очень вальяжно я покинул аудиторию перед глазами преподавательницы, но кто бы знал каких трудов стоило не выбить к Бастардам эту дверь позади себя!

Вышел в пустой коридор поднял руки, хотел взлохматить волосы, а там почти лысо, забыл, что подстригся. Ладони все в каплях пота, запястья, все тело стало влажным, липким. Брезгливо сморщился от собственного отвратного, должно быть вида. Пора успокаиваться, приводить себя в порядок.

* * *

POV Вильмонт.

Это второй день, когда я дома. И только сейчас стояла перед зеркалом в душе, под ухом шумела вода, пар застилал глаза и периодически приходилось протирать зеркало тыльной стороной руки, а второй — держала желтую губку и терла.

Терла. Терла до покраснения, аккуратные уголки нарисованной наклейки, стирала каждое за ветвление, каждую черточку, что связывала с Арзонтом. Любое напоминание о нем. Об этом городе.

Нажимала с такой силой, что кожа начинала болеть вокруг глаза, синяков не боялась только бы избавиться от любого напоминания о том месте и том времени в обличии Бастарда. Я, наверное, пыталась губкой пробраться в голову через висок и очистить память