Обитель - Дмитрий Леонтьев

— Так вы его так наказали — послушанием эконома? — догадался я.

— Ну что вы... Трудом наказывают в концлагерях. А отца Кирилла я очень люблю. Он помогал нашему монастырю, когда еще был в миру крупным чиновником. Просто власть — это другой мир, там другие приоритеты, другое мышление... А из отца Кирилла получится замечательный монах. Просто не всё сразу... Позвольте, я присяду?

Смущенный, что не предложил это раньше, я придвинул ему стул.

— Может, хотите чаю? — спросил я, заметив дымящийся на буржуйке чайник.

— Нет, благодарю вас... Вы ведь писатель? Были писателем?

— Как вы узнали? — удивился я.

— У вас очень характерная мозоль на правом безымянном пальце. От написания простых документов такую не заработаешь... Ну и прочая, хоть и незначительная, но все же совокупность признаков.

«Интересный батюшка,— восхитился я про себя.— В полутьме разглядеть такие мелочи, проанализировать... Мне бы в его возрасте сохранить такую ясность ума... Интересно, кем он был до пострига? Сыщиком?»

— Да, я по старинке пишу от руки. Стиль получается более легким, живым. На машинке или компьютере и стиль выходит механический, мертвый... Впрочем, кого это сейчас волнует... Люди перестали читать. По статистике, в Англии — стране Шекспира, Мильтона, Байрона и Вальтера Скотта — пятьдесят процентов людей гордятся тем, что после колледжа не прочитали ни одной книги. Да и у нас... люди теперь ложатся на диван и берут в руки «женский детектив», чтоб ни о чем не думать... Понимаете? Людям стало скучно разговаривать с Гете и Достоевским.

— Женский детектив? — удивился старик.— Незна­комо, но забавно... Не принимайте это за трагедию. Думать — всегда было уделом немногих.

— Но раньше стремились узнать больше. А сейчас оправдывают тем, что «сил от работы не остается, от­дохнуть бы да отоспаться». Никто ничего не хочет. Ус­тали. От всех этих бесконечных войн, революций, перестроек так устали, что, кажется, сдались... Была бы хоть надежда на что-то хорошее впереди — был бы смысл стремиться...

— Надежда на что? — склонил он голову набок.— Вы говорите о какой-то непонятной, эфемерной надеж­де. Вы сформулируйте свою мечту.

— Чтоб вся эта неопределенность кончилась,— по­думав, ответил я.— Стабильности бы лет на пятьдесят, чтоб хоть начать восстанавливать все рухнувшее... Бла­гополучия...

— Вот именно,— грустно сказал он.— Благополучия... У нас смещены «точки отсчета» — вот в чем наша беда. Телега не ставится вперед лошади. Не бывает такого, чтоб сперва для тела, а потом для ума и души. Все важ­но, но есть приоритеты. В основе всех войн, революций и перестроек лежат не перераспределения благ или борь­ба идеологий, а борьба духовного с материальным. У нас утеряна правильная «точка отсчета». А без нее невоз­можно построить ни дом, ни семью, ни государство. Чуть сдвинешь её, и все рухнет. К тому же Бог — существует...

— В это-то как раз я верю, но почему в мировом котле событий варится все время именно Россия?

— Потому что именно у нее еще есть шанс. Старцы говорили о скором возрождении России. Великом воз­рождении. Надо только поверить и начать идти, меряя все от правильной точки отсчета.

— Так как же понять, где правильная-то? Все о сво­ей правде говорят. Вот и тащим этот воз, как крылов-ские лебедь, рак и щука.

— А вы не на слова смотрите, а на плоды. На результаты. Как много и красиво говорили Ленин, Гитлер, Горбачев, а что вышло? Вряд ли я покажусь вам ориги­нальным, если скажу, что правильной точкой отсчета было, есть и будет христианство. Задумайтесь на секун­ду: какая другая религия мира дала столько людям? Книг, живописи, архитектуры, музыки, философии? Да и вообще — воспитания человека, его системы взглядов, мышления, жизнеустройства. А это — единственный, не­опровержимый аргумент. И, как я уже говорил, надо помнить о том, что Бог — существует, а это весомейшее основание для надежды. Любое наказание рано или поз­дно заканчивается. А смерти вообще нет... Ну, разве что для атеистов, и то... спорный вопрос... А Россия... За но­чью наступает день, за зимой — лето. За духовным обнищанием — духовная жажда. И только вера может объединить людей. Вера, а не партии, национальности и государства. Хотя это и не понравится хозяевам мира сего...

— Вы о сатане?

— Да нет, о банкирах... Владельцах транснациональ­ных компаний. О «людях денег». Это они пытаются стать «князьями мира сего». Они уже не провоцируют ни вой­ны, ни революции, а просто потихоньку покупают мир. А люди продают.

— Но деньги же не отменишь..

— Ине надо. Деньги сами по себе не страшны. Страшно отношение к ним. Если никто не будет про­давать — что же они купят?

— Если б от нас это зависело,— невесело усмехнулся я.— Стоящие у власти делают что хотят, и мы ничего не решаем...

— Это кто вас в этом убедил? — приподнял он бровь.— Или напомнить о тех временах, когда наша зем­ля под чужим игом стонала? Если б люди тогда так ду­мали... А ведь тогда куда как безнадежней было... И опас­ней. Есть старый рыцарский девиз: «Делай, что должен, и будь, что будет». Об остальном Бог позаботится. А вот отчаяние — грех смертельный. Хуже неверия. Потому что так вы и в Бога не верите, и в себя. А если никто ниче­го делать не будет, то как все изменится? Вы только не теряйте надежду. О, вы еще увидите, как изменится Рос­сия. Как удивятся вокруг этому, казалось бы, уже невоз­можному преображению... Вы — счастливчик, вы дожи­вете до этого... А я слишком стар... Я уже сполна потрудился, пора и на покой...

— Ну, зачем же так пессимистично?..

— Почему же «пессимистично»? Когда умирает мо­нах — это событие торжественное, а не трагичное. Апос­тол Павел, вслед за Платоном, говорил, что смерть — это приобретение, а не зло. Даже Апокалипсис кончается Царством Божиим, а уж смерть и вовсе не конец, а на­чало нового. И тот самый пресловутый «конец света» — это победа над злом, и боятся его только те, кто знает, что они воскреснут в последний день лишь для новой смерти. Плохо у нас знают свою веру, вот и маются суевериями. Сейчас я даже порой от священнослужителей слышу, что «согласно Библии христианство проиграет антихристу». Такое ощущение, что конец Святого Писания у них мыши сгрызли.

— Вы — оптимист.

— Ну что вы. Я с юности был лишен права на подобное заблуждение. И когда был офицером разведки, и когда сидел в лагерях, и позже, когда стал священно­служителем. Я — реалист. Потому и монах.

— В разведке?! — восхитился я.— Это еще в советские времена?

— Почти... Это долгая история... Вы слышали про Иуду Искариота?

— Все слышали. Предатель Христа. Сейчас, говорят, нашли древнюю рукопись — «Евангелие от Иуды».

— Да, я слышал... Бред. Гностическая фантастика. Таких «откровений» много... Забавно, что этот персонаж всегда появляется во время смуты. Во время обострения схватки между духовным и материальным. Словно кто-то раз за разом вытаскивает его из небытия и поднимает на знамена. Так было и в мои времена, теперь и в ваши... Мы с ним давно знакомы... И у меня к нему старые счеты,— чему-то улыбнулся он.— Я имею в виду «Евангелие от Иуды». Не эту, «филькину грамоту» третьего века, которую сейчас рекламируют, а настоящее «Евангелие».

— Вы его видели?

— Хотите посмотреть?

— Спрашиваете!

Он достал из складок рясы и положил на стол толстую, по всей видимости, очень старую тетрадь.

— Но это не пергамент и не папирус,— обиженно посмотрел я на шутника.

— Здесь больше. Свиток тоже есть... Но это вам будет куда интереснее... Вы ведь понимаете английский?

— Да.

— Вот и посмотрите. Мне недолго осталось трудиться на этой земле, а это дело надо закончить. Если пони­мать, что происходило раньше, станет понятно, что про­исходит сейчас. Потому так опасны для некоторых история и Библия.

— Странное совпадение, не находите? — задумчиво глядя на тетрадь, спросил я.— Вам, судя по всему, нужен был именно писатель, чтобы дать ему прочитать это... Но вы не удивились, и не обрадовались, узнав о моей литературной деятельности... И вы все время носите с со­бой эту тетрадь?

Настоятель едва заметно улыбнулся.

— Не ищите во всем мистику. Ведь «случайности — это всего лишь непонятые закономерности». Да и сущес­твуют такие сферы, в которых случайности — не случай­ны. К тому же я просто слишком стар, чтобы чему-то удивляться...

— И монах на дороге просто так стоял? Он ведь ниоткуда не возвращался. Багажа у него не было...

— Вы устали,— сказал он и поднялся.— Вам надо от­дохнуть, а то в суеверие впадете. Не стану отнимать у вас время, отдыхайте, пейте чай, если интересно — по­смотрите записи. Завтра мы увидимся, и вы скажете — за­интересовала вас эта история или нет...

Благословив, он вышел, а я налил себе крепкого, пахнущего травами чая и открыл пожелтевшую от времени тетрадь. Почерк был мелкий, убористый, но аккуратный и хорошо читаемый. Буквы ровные, старательно выведенные, словно усердный школяр упражнялся в чисто­писании. Во всяком случае, с этой стороны препятствий не предвиделось. Я придвинул свечу поближе и принял­ся за чтение...