Я – твой сон - Евгения Грановская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И не спорь! Тебе всего восемнадцать лет, а в восемнадцать лет все девушки – дурочки.
Аня хмыкнула и, иронично покосившись на бабушку, поинтересовалась:
– А в семьдесят?
– В семьдесят женщина обретает вторую зрелость, – объявила Маула.
Аня вздохнула. Она знала: если бабушка что-то вбила себе в голову, переупрямить ее трудно, почти невозможно. Если идти напролом. А вот если применить хитрость и мягкость…
– Бабушка, – с улыбкой проговорила Аня, – я знаю все о твоих травах. Я с самого детства рядом с тобой. Все слышала и все видела. И травы собирала вместе с тобой. И заговоры за тобой повторяла. Разве плохо будет, если я получу медицинское образование? Представь себе, какой хорошей врачевательницей я стану!
– Чушь, – сказала старая Маула. – Ничему хорошему тебя в твоих институтах не научат. А вот я – научу.
– Но…
– И не перечь! – повысила голос бабушка. – В общем, так. Сейчас ко мне придет Матвеевна. Ты знаешь, от чего она страдает. Грудью слаба и дышит с хрипотцой. Полечишь ее сегодня вместо меня. А я рядышком посижу да посмотрю, как ты справляешься. Ежели понадобится – советом пособлю. Если все получится, то так мы и будем дальше действовать. Ты лечишь – я приглядываю. Через год к тебе весь поселок будет ходить, попомни мое слово.
Аня вздохнула, но возражать не стала.
3Матвеевна, черноволосая, сухая, как палка, шестидесятилетняя женщина, к новым правилам отнеслась настороженно.
– Это что ж? – приподняла она брови, увидев, что подле нее села Аня, а не старая Маула. – Твоя внучка тоже стала лечить?
Бабушка улыбнулась:
– Вот, пытаюсь ее учить. А у нее голова другим забита. Да ты, Матвеевна, не тревожься. Я рядом буду сидеть и наставлять ее. Снимай кофту-то.
Матвеевна недоверчиво посмотрела на Аню. Аня в ответ простодушно улыбнулась и намеренно глуповато похлопала ресницами. (Она надеялась, что этот «сеанс» будет первым и последним, поскольку, увидев, что она ни на что не годится, бабушка оставит, наконец, ее в покое.)
Между тем Матвеевна стащила с себя кофту и, оставшись в одной рубашке, выжидательно посмотрела на старую Маулу.
– Приложи ладони к ее груди, – распорядилась бабушка.
Аня сделала, как она велела.
– А теперь прикрой глаза. Вот так. И попробуй увидеть ладонями.
Аня послушно закрыла глаза. Бабушка некоторое время выждала, а затем сказала:
– Прислушайся. Слышишь, как бьется сердце?
– Слышу.
– А теперь попробуй услышать шорох крови, которая течет по ее жилам.
Аня попробовала услышать «шорох крови», но у нее ничего не вышло. Лишь глуховато колотилось сердце Матвеевны, запертое в костяной клетке.
– Я не слышу, бабушка.
– Тихо. Сосредоточься.
Аня вздохнула и сделала вид, что сосредоточилась. Прошла секунда, другая, потом еще одна, и еще… И вдруг Аня явственно ощутила ладонями что-то вроде легкой вибрации, сопровождающейся тихим, едва различимым шелестом.
– Кажется… я слышу, – удивленно проговорила она.
– Молодец, – одобрила бабушка. – Ты слышишь ее кровь. А теперь услышь свою. Ну же. Сосредоточься.
Прошло еще полминуты, и вдруг Аня явственно ощутила присутствие еще одной теплой вибрации, и эта вибрация исходила от нее самой.
– Слышу, – сказала Аня чуть севшим от волнения голосом. – Бабушка, я слышу!
– А теперь представь, что две реки слились в одну. И ты слышишь шум одного потока. И можешь им управлять.
Голос старой Маулы звучал гипнотически, и Аня, не в силах ему противиться, напрягла все пять органов чувств, пытаясь услышать, уловить то, о чем говорила бабушка.
И что-то начало происходить. В абсолютной темноте, стоявшей перед зажмуренными глазами Ани, замерцали какие-то всполохи, подобные тусклым разноцветным молниям. Потом она услышала что-то вроде отдаленных раскатов грома. Затем тьма перед глазами стала наполняться бликами, тенями, шорохами, и наконец Аня с удивлением поняла, что видит перед собой вечерний лесной пейзаж. Поднявшийся ветер прокатился по кронам деревьев, плеснул в лицо влажным холодом.
– Как свежо, – тихо сказал кто-то.
Аня повернула голову и увидела Матвеевну. Женщина стояла рядом с Аней, держа ее за руку. Аня облегченно улыбнулась, поняв, что оказалась не одна в этом сумрачном лесу, но спустя секунду улыбка покинула ее губы – она поняла, что женщина выглядит как-то странно. Матвеевна была очень бледна, и на этом бледном, скорее даже белом лице черными дырами выделялись глазные впадины. И тут Аня явственно ощутила, что пальцы у Матвеевны холодные, как лед. Она хотела отдернуть руку, но твердые ледяные пальцы сжали ее ладонь сильнее.
– Матвеевна… – взмолилась Аня.
– Тихо! – хрипловато перебила та, продолжая вглядываться в лесной сумрак. – ОН тебя услышит.
– Кто услышит? – не поняла Аня. – О ком ты говоришь?
Женщина не ответила, продолжая напряженно вглядываться в темноту. Где-то в невидимой, черной глубине леса заплакал ребенок. И одинокий детский голосок прозвучал так неожиданно и странно в этом страшном сновиденном лесу, что Аня испуганно вздрогнула.
– Матвеевна, вы слышали? – дрогнувшим голосом спросила она. – Ребенок плачет.
– Да, – так же тихо отозвалась Матвеевна. Она медленно повернула к Ане свое белое лицо и добавила странным голосом: – Это твой ребенок.
Сердце Ани учащенно забилось.
– Что вы, Матвеевна, – с натянутой улыбкой проговорила она. – У меня нет ребенка. Мне всего восемнадцать. Мне еще рано.
Матвеевна посмотрела на нее бесстрастным взглядом, усмехнулась и снова перевела глаза на лес. И вдруг стала тихо напевать:
– Миром позабытый мелкий городок,В нем сотни лет одно и то же:Толпы горожан, чей срок давно истек,Снуют, на призраков похожи…
Аня глядела на Матвеевну с изумлением и страхом. А та продолжала напевать тихим сипловатым голосом:
– И нет эмоций никаких,Лишь память направляет их…Заполонили улицыЖивые мертвецы…
Аня хотела спросить, что это за страшная песня, но тут ее внимание привлекло какое-то движение в ночном сумраке. Девушка вгляделась в темноту и увидела двух собак. Обе были черные, но не по масти, а, скорей, от облепившей их грязи. Одна собака лежала на земле, тихо поскуливая и высунув язык. Из раны у нее в боку текла черная мерцающая кровь. Вторая собака стояла рядом и с жадностью слизывала эту кровь, но слизать успевала не все, часть вытекшей из раны крови достигла земли и потекла по ней тонкой струйкой, как черная мерцающая змейка. Огибая кочки, ручеек крови побежал к бурому, поросшему вялой травой холму с черной дырой в середине.
«Заброшенный рудник!» – вспомнила вдруг Аня, и сердце ее забилось еще сильнее из-за неприятных ассоциаций, связанных с этой старой шахтой.
Ручеек тем временем достиг черной дыры и исчез в недрах холма. И тут что-то произошло: Ане показалось, что черная тьма провала ожила, зачавкала, поглощая кровь, отозвалась зловонным звериным дыханием. Это продолжалось несколько секунд, а затем резко оборвалось, словно черный холм замер, почувствовав на себе взгляды посторонних глаз. А потом холм вздрогнул и зашевелился, словно голова гигантского чудовища медленно поворачивалась к Ане и Матвеевне.
– НЕ СМОТРИ НА НЕГО! – отчетливо прозвучал в голове у Ани бабушкин голос.
Аня вздрогнула от неожиданности. А потом с усилием отвела взгляд от черной плотоядной дыры. Она увидела Матвеевну. Женщина завороженно, вытаращив глаза и приоткрыв рот, словно загипнотизированная чужой враждебной волей, смотрела в черный провал шахты.
– Матвеевна! – позвала Аня дрогнувшим от страха голосом. – Матвеевна, не надо!
Но женщина не услышала ее; должно быть, она слышала ДРУГОЙ ГОЛОС, беззвучный, но властный и непреодолимый.
– СЮДА! – приказал этот голос. – ПОДОЙДИ КО МНЕ!
Матвеевна тронулась с места и сделала робкий шаг по направлению к черному провалу.
– Матвеевна! – снова окликнула Аня. – Я тебя сюда привела! И мы уйдем отсюда вместе!
Она протянула руку, чтобы схватить Матвеевну, забрать из этого страшного леса, увести подальше от заброшенной шахты.
– ПРО-О-ОЧЬ! – взревел страшный хор голосов.
И в тот же миг чудовищная сила взметнула Аню в воздух и отшвырнула от Матвеевны. Больно ударившись о землю, девушка успела увидеть, как Матвеевна, пошатываясь, зашагала к шахте, а затем – проснулась.
* * *Бабушка выжала мокрое полотенце в тазик с водой и повернулась к Ане. Увидела, что та открыла глаза, и тревожно спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
Маула внимательно и хмуро вглядывалась в ее лицо, и от этого Ане стало совсем не по себе.
– Как-то… не очень, – честно призналась она и поморщилась. – Виски ломит. И слабость.
Старая Маула обтерла полотенцем ее лоб, щеки.
– Бабушка, что со мной случилось? – сипло, с испугом спросила Аня. – Почему я в постели? Где Матвеевна?