Гонщик - Б. Б. Истон

нормально. Как будто, когда твой друг детства совершает самоубийство, а ты помогаешь рожать своей лучшей подруге, истекающей кровью, и все это в один и тот же день, это тоже нормально. Как будто, когда твоя первая любовь внезапно вступает в Корпус Морского Десанта, а ты тут же узнаешь, что он, похоже, изменял тебе с геем, это тоже нормально.

Так вот, все это – ни фига не нормально. Это тяжело. Общий вес всех этих травм тянул меня вниз, и я была слишком слабой, чтобы выплыть из-под него на поверхность. Слишком усталой. Вместо этого я уселась там, внизу, глубоко на дне, прикидывая, на сколько мне может хватить дыхания. И, хотя глаза щипало от никотина, а не от хлорки, мои замедленные движения, вес, давящий на меня сверху, перемежающиеся приступы паники и отчаяния были все такими же.

Я тонула.

Просто недостаточно быстро.

Не раздумывая, я потушила сигарету и поднялась. В моих заплаканных глазах плясали звезды, а поле зрения угрожающе сужалось, но я, ведомая яростью, прорвалась сквозь тошноту. Схватив со столика злосчастную выпечку, я кинулась в родительскую ванную в поисках облегчения.

По привычке я швырнула кекс в унитаз и спустила воду, уничтожая следы преступления. Раньше я не жрала, чтобы быть худой и красивой, как Кейт Мосс. А теперь не жрала потому, что ни хрена не могла жрать.

Потому что это меня пожирали.

Я торопливо распахнула мамин шкафчик для лекарств, готовясь проглотить все его содержимое, которое только найду, просто для того, чтобы заглушить эту боль.

Но там было пусто.

Я распахнула вторую половину двойной зеркальной створки, открывая папину часть. Пусто. Все рецептурные опиаты, успокоительные таблетки, мышечные релаксанты, которые были там всегда, куда-то исчезли. Даже обезболивающие и сиропы от кашля, которые продают без рецепта, словно растворились в воздухе. И, сколько я ни рылась во всех ящиках, полках и шкафах, я не нашла ничего, кроме салфеток, косметики и туалетных принадлежностей.

Нет.

Нет.

НЕ-Е-ЕТ!

Мое сердце заколотилось, а комната начала вращаться вокруг своей оси. Я бежала сюда, рассчитывая найти выход из кошмаров, а вместо этого оказалась в западне. Выхода не было, вокруг меня сжимались стены.

Задыхаясь, я ухватилась за край раковины и закричала:

– Мам! Ма-а-а-а-ам!

Еще до того, как я услыхала ее шаги по скрипучим ступеням лестницы, ноги перестали держать меня.

– Господи, Биби, – сказала мама, войдя и обнаружив свою истощенную дочь на коленях возле раковины, прижавшуюся лбом к шкафчику под ней. – Что стряслось?

Все. Все, что можно, на фиг.

– Я не могу найти аспирин, – выдавила я.

– У тебя болит голова, детка? – спросила мама своим милым, сочувственным голосом, от которого мне всегда хотелось залезть к ней на ручки и поплакать.

Зажмурившись, я кивнула и уперлась головой в шершавую деревянную стенку.

– Бедная детка. Наверно, это мигрень? Сейчас я найду тебе экседрин.

Вместо того чтобы открыть шкафчик или ящик, мама открыла свой шкаф в спальне, позади меня. Обернувшись, я увидела, как она отодвинула висящие на вешалке платья в сторону и стала вертеть направо-налево ручку сейфа. Я не видела, что мама делала внутри, когда сейф открылся, но слышала знакомый шорох лекарственных упаковок, которые она перебирала в поисках нужного.

Наконец мама протянула мне две белые таблеточки, а я спросила обвиняющим тоном:

– А почему все лекарства теперь там?

Мама обвела ванную взглядом и начала наматывать на палец длинную рыжую прядь. Она всегда так делала, когда чувствовала себя неловко.

– Ну, детка, – сказала она, грустно улыбнувшись и наконец поглядев на меня своими зеленовато-карими глазами. – Этот психолог, к которому мы тебя водили, сказал, что было бы неплохо спрятать все лекарства в доме… И оружие тоже. Ну, знаешь, пока тебе не станет лучше.

Эти слова вышибли из моих легких даже то небольшое количество воздуха, которое там было. Я смотрела на мамино лицо, и по моим впалым щекам катились слезы. Ее слабая улыбка не могла скрыть боль в измученном взгляде. И тут я, к черту, не выдержала. Вся тяжесть ситуации обрушилась на меня, и все мое тощее тело затряслось в громких всхлипываниях.

Мама только что спасла мне жизнь.

Сев на пол рядом со мной, мама притянула меня к себе и принялась утешать.

– Знаешь, – сказала она, гладя меня по плечу шершавой от рисования, лепки и красок рукой. – Мне кажется, тебе стоит перестать пить эти таблетки. Я тут почитала, одной из побочек антидепрессантов у подростков могут быть суицидальные мысли.

– Правда? – спросила я, вытирая подолом майки нос и глаза. Я надеялась, что она права. Если в том, что я почти натворила, виноваты таблетки, то я не такое уж чудовище, каким себя чувствую.

– Правда. Знаешь, детка, я думаю, тебе просто надо пережить это. Ты не хочешь сходить к психологу? Или порисовать? Ты раньше любила рисовать. Или, может, начать писать? Знаешь, я читала, что писать людям письма и потом рвать их – тоже хорошее средство от депрессии. Или я видела это по телевизору?

Сидя на полу, прислонившись спиной к шкафчику под раковиной, натягивая на лицо майку, в которой спала несколько дней подряд, я кивнула.

– Может быть, я попробую, – пробормотала я в мокрую от слез ткань. А потом, сделав глубокий вздох, подняла голову и, ради мамы, выдавила улыбку. – Когда мы купим мне машину.

Конечно, прежде, чем я смогла забрать свою машину, мне пришлось отстоять двухчасовую очередь в Отделе регистрации экзаменов, сделать попытку запарковать мамин «форд таурус» на глазах у апатичной тетки с блокнотом, провалиться и снова отстоять очередь, чтобы сделать свою фотографию с бритой головой и ввалившимися глазами.

Никому не нравятся их фоточки на права, но на мою было просто больно смотреть. Я выглядела на ней как раковый больной. Или тяжелый наркоман. Казалось, я вот-вот умру.

Потому что я умирала.

Из-за парня.

На самом деле все, что я делала до сих пор, так или иначе было ради парней. Одно из моих самых ранних воспоминаний