Упыриная наука. Дилогия - Екатерина Романова

Злобно отшвырнув нож и клок волос, я уничижающее глянула на табурет-предателя и обругала его на этот раз самыми недобрыми эльфийскими ругательствами. Такими темпами и до тролльих дойдет, о коих знала не понаслышке, собирая разведданные о тролльем быте для курсовой. Тролли, стоит заметить, встретили меня подозрительно приветливо. Определили помощником учителя тролльего языка в единственную школу. Впрочем, вскоре такой приветливости нашлось веселое объяснение. Учитель сделал меня учебным пособием по тренировке родной речи маленьких тролльчат. Признаться, взрослые особи, по сравнению с малолетними сорванцами кажутся интеллигентными эльфийскими профессорами. Эта курсовая – своеобразная отчетность для моего учителя, который беспощадно мучил меня денно и нощно, желая слепить великий светоч науки. Бывало, разбудит в четыре утра и начнет спрашивать двенадцать отличий эльфа от полукровки. Зря он меня в логово троллье посылал,… не те слова приходили мне ночью, ой не те…

Подойдя к зеркалу и привстав на цыпочки, я решила взглянуть на себя, чтобы оценить масштаб катастрофы. Успела только испугаться. Больше ничего – свеча погасла с коварным шипением, спася меня от нервного срыва. Аласс учил во всем видеть знаки, уверяя, что мы натыкаемся на них везде. Это ли не самый большой и самый натыкаемый? Но учитель, проворчав под нос ругательства, скажет, чтоб не выдумывала. Закусив губу, я с сожалением посмотрела на клок роскошных красных волос на полу и ощупала жалко торчащие на лбу обрубки. Ничего другого не оставалось, как отправиться досматривать навеянный моей домашней любимицей – феей Аличкой и прерванный, как всегда на самом интересном месте сон.

Как ни звала – возвращаться сон не собирался, а как в пять утра завопил петух, так и вовсе спрятался в глубины подсознания, заверяя, что никогда оттуда не вылезет. В нос ударил запах утренней свежести: росы, сосновой смолы и хвои. Ну, и еще пряной мочи соседской собаки, коя облюбовала кусты около нашего домика. Потянувшись в надежде, что хотя бы это доставит мне удовольствие, я обнаружила, что в комнате, хоть и сумрачно, но вполне достаточно света, чтобы разглядеть себя в зеркало и немного поколдовать. В переносном смысле, ведь на входе в аудиторию стоит «магический душ», как мы его называем. Он снимает со всех входящих любые заклятья и шепотки.

Проковыляв до зеркала (предварительно убедившись, что стул не находится в сговоре с табуреткой) я в который раз набралась духу. Н-да… помочь мне мог, разве что нож хирурга или хор-роший маг-косметолог. Под глазами, от бессонной ночи, словно отягощенные неведомым грузом свисали внушительные синеватые мешки, в центре лба, местами став иссиня-бурым, светился синяк, как знак моей бесславной битвы с полом. Над синяком в великом ужасе от картины стояли дыбом сантиметровые красные волоски предполагаемой челки. Думаю, экзаменационная комиссия примет мешки под глазами за знак бессонного трудолюбия, а синяк-шишку за печать наработанной мудрости, ну а челку…. Пожалуй, за странное чувство прекрасного!

Решив не истязать себя думами о своей внешности (сделаю-ка ставку на интеллект), я присела на смятую простынь, которая лежала на кровати подобно умирающему в страшных конвульсиях приведению. Подобное сравнение меня слегка позабавило, а очередной истошный крик петуха вынудил высунуться в окно и проорать ему в отместку пару тролльих словечек. Довели-таки! После пребывания в славном тролльем лагере, меня так и подбивает вставить в речь меткое по смыслу словцо. Сдержаться бы на экзамене, хотя интересно посмотреть на багровеющее лицо директора и мгновенно стать авторитетом школы.

К моему удовольствию петух умолк, но проснулся учитель и, без стука войдя в мою комнату, вопросительно, даже негодующе на меня уставился. Я коряво улыбнулась, благо зубы пока в порядке, тьфу три раза. Негодование учителя сменилось благоговейным трепетом, не преминувшем отразиться на его речевых способностях:

– Ты… ты… Раэль, что ты… сделала с собой?

– Не нравится? – притворно надув губки, изумилась я. – Решила сменить не только страну, но и имидж…

Маг, нервно огладив лицо, начиная со лба и заканчивая кончиком недлинной бороды, отчаянно вздохнул:

– Собирайся, тебе пора выходить. И постарайся произвести впечатление на комиссию!

– О, за это можете не волноваться! – иронично кинула я, направляясь на кухню за стаканом молока и ватрушкой, оставшейся в тайном месте еще с позавчерашнего завтрака.

Плюхнувшись на лавку напротив мага, я налила из графина молока, хапнула с тарелки ватрушку и смачно откусила половину…

– Мантыр собачий! – ругнулась я.

– Вот плата за курсовую по тролльему быту! – возопил учитель, присаживаясь на лавку. – Что на этот раз?

Я выплюнула на ладонь запеченную вместе с ватрушкой монету. Кроме монеты выпало нечто белое в красном соленом соусе. Как сейчас помню, позавчера плюшки были сладкие!

– Хороший знак – счастливая ватрушка! А я все думал, куда она подевалась, мы же все съели, – обрадовался маг.

– Остаться без зуба – очень хороший знак, – гневно пробурчала я, боясь упомянуть ненароком оставшиеся невредимыми части своего тела. – Все! Я никуда не иду!

– Это исключено, – отрезал он.

– Но я уже взрослая и сама могу решать!

– Взрослая ты будешь, когда тебе исполнится восемнадцать! – корректно напомнил учитель местные законодательные положения.

– Это завтра…

– Правильно! А экзамен сегодня. Так что немедленно отправляйся, не то опоздаешь!

Кинув зуб и монетку в печь, а заодно припустив туда и ватрушку, я крайне осторожно допила молоко (не дай бог еще стакан окажется с каким-нибудь счастливым лезвием или удачной пуговицей). Десна начала постанывать. Аличка порывалась заговорить ее, но не хватало, чтобы перед жаждущим обнаружить хоть какие-то зачатки знаний в моей голове лицом профессора щека в считанные секунды раздулась до размера футбольного мяча. Уж лучше опущусь до травничества и знахарства.

– Раэль, время поджимает! – суетился маг, собирая мне обед в дорогу. – Иди, одевайся!

– Хоть бы раз в жизни оно расширяло, а то все поджимает и поджимает, – недовольно бурчала я, возясь с травами.

Вот тебе и настой травяной. Пришлось заглядывать в свой негустой гардероб и выискивать нечто более-менее похожее на приличный наряд. Нашлась иссера-бежевая почти свежая блузка и черная юбка. Замечательно. В этом сойду за ботанье. Мурлыкая себе под нос, и страшно шепелявя, я утюжила блузку тяжелым железным утюгом, из которого валил такой пар, что закрой окна и можно зарабатывать неплохие деньги на услугах сауны. А снабди заведение пивной лавкой, так и вовсе разбогатеешь в считанные дни и никаких тебе экзаменов, билетов, фолиантов…

На плече, искрясь розовым светом и усиленно порхая стрекозиными крыльями, восседала Аличка, придерживаясь за мои волосы, как за лианы. Феечка бдительно наблюдала за процессом, чтобы я и здесь чего не напортачила. Почему-то она искренне верила, что я обладаю талантом попадать в неприятности… Процесс, тем временем, шел оперативно и близился к завершению. Досрочно завершиться ему помогло флегматичное замечание Алички:

– Кажется, Барсик жует твою гербарную книгу!

Я метнула бешеный взгляд на дымчатого толстого кота, зажавшего в зубах корень валерианы. Кот, как партизан, сначала застыл на месте и сощурил глаза, затем присел, прижав уши к голове и хвост к туловищу. Пару секунд мы обменивались взглядами, а потом я носилась за котом, пытаясь отобрать у него свое домашнее задание! Я столько ждала, пока корешок подрастет, созреет, будет в самом соку, сушила его, изучала, описывала и как же я заявлюсь на экзамен с пробелами в книге?

– Барсик, зараза, отдай немедленно!!! – рычала я, прыгая за ним под стол, на кровать, на стул, наводя основательный бедлам в своей комнате. Но Барсик, проявив чудеса акробатики, скакнул на кровать и юркнул через открытое окно на улицу, жалобно мяргнув при приземлении. Ни секунды не мешкая, я проследовала его же траекторией и… менее грациозно вывалилась из окна прямо на любимые цветы Аласса, завезенные из нашей родины – Эсаила, и с таким небывалым трудом взращенные и выхоженные на грубых вампирских землях. Лежа на влажной земле в легкой ночной сорочке, я рассматривала испугавшиеся бутоны Зелиники. На тонких, как нежный побег березы, стеблях, без листьев и почек царственно восседал полураскрытый сиреневый бутон, являющийся скорее продолжением стебля, нежели отдельным цветком. Возвышающиеся над землей сантиметров на двадцать, они росли густой кампанией, тесным кольцом обвив весь домик по периметру. А на ветру, нежно покачивая сиреневыми головками, роняли золотую пыльцу, которая, разносясь по окрестностям, удобряла почву.