Невольница: его добыча (СИ) - Семенова Лика

Имперец поджал красиво очерченные губы:

— Как тебя зовут?

Черт возьми, я влипла. Я сглотнула и опустила голову:

— Эмма.

Имперец просунул руку через решетку и взял меня пальцами за подбородок, вынуждая поднять голову. От этого прикосновения меня передернуло, я ощутила себя не хозяйкой, а запертой в клетке узницей. Беспомощной и бесправной. Я вновь посмотрела в его глаза и отшатнулась бы, если бы он не удерживал меня. В них смертельным ядом плескалась безграничная ярость. Если бы не решетка — он бы растерзал меня.

— Ты не норбоннка, — голос был низкий и неестественно сиплый, будто что-то сдавило его горло.

— Моя мать норбоннка, — я не посмела отстраниться. Боялась сделать еще хуже.

Имперец был красив, впрочем, как и все высокородные. Я никогда не видела ни одного, но так говорят. Прямые темные брови, тонкий нос, графичные скулы и жесткая линия гладкого подбородка. Красивое лицо, если бы не желчное выражение, исказившее черты. Будто он жевал стебель норбоннской дыни. И презрение в золотистых глазах, острое, как лезвие верийского ножа. Лора сошла бы с ума от восторга. Мне было стыдно, но я молилась, чтобы любопытство взяло верх, и она вошла. Пусть посмотрят на нее. Она — самая красивая норбоннка, из тех, что я видела. Пусть заинтересуется ею. Это подло… но плевать!

Лора, действительно, вошла и застыла в дверях, округлив голубые глаза. Высокородный проследил мой взгляд, обернулся и разжал пальцы, позволив мне отшатнуться к стене. Лора склонила голову:

— Мое почтение господам.

Имперец смотрел на нее лишь несколько мгновений, едва заметно кивнул провожатому и вышел.

Я прислонилась к стене. С пересохших губ срывалось хриплое неровное дыхание. От напряжения меня передернуло. Я посмотрела на Лору:

— Я говорила.

Она поджала губы и покачала головой:

— Случайность.

Я вышла из-за решетки и накрепко заперла входную дверь:

— Таких случайностей не бывает. Тот, второй, белобрысый, два часа таскался за нами по улицам. Ты мне не верила. Теперь он привел высокородного. Что понадобилось высокородному в моем магазине? Высокородному! К тому же, он ничего не купил.

Лора молчала, лишь пожала плечами.

Я бегом спустилась по лестнице в жилое помещение, достала рюкзак и бросила на стол. Лора замерла на лестнице, глядя на меня непонимающими глазами и держась за перила:

— Ты куда?

— В пустыню.

Я бросила в рюкзак дистиллятор и фляги с водой, пересчитала, загибая пальцы:

— Раз, два, три, четыре. Если быть экономной, на две недели хватит. Найдешь меня у башни Яппэ.

— Ты с ума сошла!

— Он придет за мной. Я чувствую.

— По-моему, — Лора обиженно скривилась, — у тебя просто самомнение. Не нужна ты никому.

— Называй, как хочешь, — я засовывала в рюкзак хрустящие пакеты с сухим пайком — как знала, что пригодятся.

Лора подбежала, схватила меня за руку и вынудила сесть на табурет:

— Да подожди ты! Подожди!

Я смотрела в ее напряженное смуглое лицо с аккуратным носиком и кокетливой ямочкой на подбородке:

— Чего ждать? — я накрыла ладонью ее тонкие пальцы, почти детские по сравнению с моими. — Если они придут — будет поздно.

Она покачала головой:

— Они не придут, — говорила нарочито медленно, как ребенку. — Это все твои страхи. Послушай, — Лора заглянула в глаза, — он высокородный. Ему не нужна падаль, вроде нас, слышишь? Кто мы такие для высокородного имперца? Это все равно, что сам Сенатор будет высматривать себе девку на рынке.

— Сенатор — жирный старик.

— Какая разница! Это все равно невозможно! Высокородные возят с собой наложниц. Ты ему даром не нужна!

— Ты не видела его глаза…

Меня передернуло, едва я вспомнила этот взгляд. Если бы этот взгляд мог убивать, я бы уже лежала бездыханной.

— Ну и черт с тобой! — Лора отстранилась и скрестила руки на груди. — Да даже если и придут! Тоже мне, заладила, великая норбоннская святая! Ты даже понятия не имеешь, что это может оказаться очень приятно. Не представляешь, насколько приятно! Пора расставаться с детством и перестать жить иллюзиями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ее лицо исказилось, глаза заволокло. Она перестала быть прежней Лорой, той, которую я знала и любила. Хотелось наотмашь ударить ее по загорелой щеке, встряхнуть за плечи.

— Перестань!

—  Не повезло один раз — так что с того? Может, у этого высокородного такой член, что ты забудешь обо всем не свете!

— Да заткнись ты! — я оперлась ладонями о столешницу и посмотрела ей в глаза. — Ты ведь тоже знала Вилму.

Лора опустила голову и пробормотала совсем тихо:

— Это… просто не повезло. Но не все такие.

— Так вот: я не собираюсь проверять, — я покачала головой. — Я не шлюха. Когда эскадра улетит — дай знать. Я буду у башни Яппэ, уже сказала.

Я надела джеллабу, замотала волосы тюрбаном, взяла рюкзак. Окинула взглядом свое жилище, будто прощалась. Грудь щемило отвратительное чувство беды, колкое, как ядовитые иглы.

Я заперла дверь, зарыла ключ в песок под жестяной бочкой у стены. Поцеловала растерянную Лору в смуглую щеку и пошла вдоль дюны на юг, в пески.

3

Башня Яппэ — все, что осталось от старого генератора воды. Уродливая конструкция из камня и стали, которая теперь возвышалась в песке обломком гигантского прогнившего зуба. Ржавчина проела железо, ветер вылизал камни, превратив в пористые глыбы, будто источенные всеядными червями. Когда дул сильный ветер — камни гудели, как неведомый духовой инструмент, исторгавший свист, похожий на музыку глубокого космоса.

Внутри было сносно, особенно после того, как я откопала в песке старый ржавый люк, ведущий в уцелевшее нутро башни. Темно, но прохладно, не то что снаружи. Я включила походный фонарь и закрепила на стене. Сплошной песок… Круглое помещение со сводчатым потолком, посередине — огромный резервуар для воды, конечно, засыпанный песком. Я не могла представить, что он мог быть когда-то заполнен водой. Никто не мог. Даже старики не помнят генератор работающим. Но говорят, что когда-то, очень давно, в городе росли деревья, и была самая настоящая зеленая трава, которая растет теперь во дворце наместника под колпаками жидкого стекла. Мы с Лорой однажды залезли смотреть и чуть не попались дворцовой охране. Больше не лазали. Теперь здесь лишь красные колючки и пустынные ящерицы.

Я положила рюкзак на песок, достала кусок темадитового полотна, расстелила и села, поджав босые ноги. Сколько придется ждать? Эскадра Великого Сенатора уже месяц топтала Норбонн. Сколько еще? В голове билась шальная мысль, что может Лора права, и внимание высокородного лишь глупая случайность? Но что-то внутри, в самой груди, твердило о том, что эта встреча будет стоить многих бед. Об этом кричали его глаза, жесткая линия губ, его руки. На пустое место так не смотрят.

Или виной моя внешность? Да, Лора бросает это упреком, но я выгляжу, как чистокровная имперка. Слишком сложно не заметить высокую белокожую женщину с огненными волосами в толпе смуглых низкорослых блондинов. Я хотела бы быть похожей на маму, быть как все, а не вобрать все самое худшее от проклятого имперца-отца. Я ненавидела их всех. Они — настоящее зло этого мира. Порой мне казалось, что Элия мне не мать. Нет, она любила меня больше, чем любая, самая любящая на свете мать, но в ребенке должно отразиться хоть что-то. Во мне не было ничего. Даже жару я не научилась переносить как норбоннец. Моя кожа мгновенно обгорала на солнце, покрывалась красными пятнами и слазила кусками, организм требовал больше воды. Я бесконечно потела, в то время как кожа норбоннцев оставалась совершенно сухой и румяной, как корочка свежего золотистого хлеба.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я порылась в рюкзаке, достала бутылку воды. Пользоваться дистиллятором не слишком хотелось — кому приятно пить собственную мочу, пусть и очищенную. Но никто не знает, сколько придется здесь просидеть. В любом случае, четырех фляг ничтожно мало.

Стоп.

Я вернулась к рюкзаку. Я отчетливо помню, что положила четыре фляги. Помню, потому что пересчитала их. В рюкзаке осталось две. Третья была у меня в руках. Где четвертая?