Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин - Екатерина Гринева

– Что вы хотите этим сказать? – проснулась во мне кровь древнего польско-литовского рода. И я чуть было не добавила – «молодой человек»…

– Ничего, – стушевался он. А потом как бы случайно положил свою руку на мою. – Такая тонкая кость. Вы случайно не из дворян?

И тут я сказала ему то, чего не говорила никогда и никому. Во-первых, мне просто было стыдно (Геня говорила, что хвастается и выпячивает себя только быдло), а во-вторых, никто бы мне не поверил. А в-третьих – никому не было до этого дела.

– Я из древнего рода Ягеллонов. Польских королей.

Павел присвистнул. За соседними столиками на нас оглянулись.

– Вау! Раньше я думал, что это все осталось в прошлом: короли, принцы и прекрасные дамы. Но одна из них сейчас сидит передо мной!

– Спасибо, – покраснела я.

– Но могу ли я предложить принцессе из рода Ягеллонов перейти ко мне на работу?

– Как? – растерялась я. – И чем там я буду заниматься?

– Искусством. Как я понял, у вас хорошая квалификация и чувство стиля. Нам такие сотрудники нужны. Вы отлично разбираетесь в искусстве.

– В современном – не очень, – призналась я. – Не понимаю его и не люблю.

– Я тоже, – улыбнулся Павел.

– Но вы считаетесь крупнейшим экспертом по современному искусству! – не выдержала я.

Он вздохнул, снял очки и положил их рядом с тарелкой суши.

– Кристина! Это же такая скользкая область – как зыбкий первый лед. Можно по нему пройти аккуратно, а можно провалиться. Я понятно говорю?

– Относительно.

– Лучше об этом и не спрашивать, – как-то неожиданно заключил он. – Вы у меня будете работать по классическому искусству. Сейчас многие российские олигархи и бизнесмены собирают коллекции различных предметов искусства. Они нуждаются в квалифицированных экспертах и советниках. Вот для этого вы мне и нужны. Теперь понятно?

– Теперь – да. – Я задумалась. По жизни я – отчаянная трусиха и не люблю авантюры. Я привыкла к своему месту работы, к своим пенсионеркам, к их рассказам о внуках и ценах в магазинах. Когда они говорили о знаменитых художниках или критиках, в их интонациях проскальзывали теплые, домашне-интимные нотки.

«Ну, Вазари, голубчик, об этом намекнул очень осторожно». Или: «Рембрандт, как всегда, слезу вышибает»…

Я привыкла к своему кабинету с двумя горшками с геранью на окнах, к своей строгой начальнице Владлене Георгиевне, к ее манерам статс-дамы, когда она хотела поставить меня на место. Я выглядела в ее глазах «зеленой девчонкой» по сравнению с просто «девочками», которым было под шестьдесят. Самой Владлене Георгиевне было уже хорошо за семьдесят.

В кабинете не делался ремонт, наверное, с момента основания Музея изящных искусств, то есть почти сто лет. Покатые своды, бледно-бежевые стены, массивные столы с тугими ящиками, тишина, запах музея – лакированного дерева и пыли. Смеяться или шутить здесь казалось почти святотатством. Компьютер стоял на столе только у меня и еще одной «девочки» – пятидесятисемилетней Татьяны Павловны, нудной старой девы, любившей при случае прочитать нравоучительную лекцию или без спросу влезть в любой разговор.

– Ну так как? – Павел внимательно наблюдал за мной.

– Я подумаю, – сказала я и выпрямила спинку. Геня была бы довольна мной в тот момент!

– Думайте, – усмехнулся он. – Я подожду. Торопиться мне некуда.

Японская кухня мне понравилась. Собеседник – тоже.

Вересов проводил меня до дома.

– Вы здесь живете? – спросил он, окидывая взглядом старинный дом.

– Да.

– Метры здесь, наверное, кучу бабок стоят?

– Я как-то об этом не думала, – осадила я его. – Я живу в этом доме с самого детства.

– Ну да! Принцесса в красивом замке.

Я уже хотела было обидеться на него, но тут он взял меня за руку и провел моей ладонью по своему лицу. От этой откровенной ласки я смутилась. Но он быстро выпустил мою руку.

– Было очень приятно провести с вами вечер, Кристиночка! Вы – удивительная девушка.

– Спасибо. Вы – тоже.

– Удивительный человек? – И Павел повертел головой. – Я бы так о себе не сказал. Но за комплимент – спасибо. Мы еще обязательно встретимся.

Дул сильный февральский ветер. Павел поднял воротник пальто.

– До встречи.

– До свидания. – И я скрылась в гулком парадном.

Геня не спала.

– Ну, и как прошло свидание?

Она стояла в коридоре – среднего роста, в темном платье с кружевным воротником. Халатов Геня не признавала.

– Хорошо. Он очень славный, – сказала я, разматывая шарф и вешая куртку на вешалку.

– Тебе он понравился?

– Да.

– Пойдем пить чай.

– Я только что из ресторана, Геня!

– Чай с имбирем успокаивает нервы.

– Они у меня в порядке.

– Ты не видишь себя со стороны. Твои глаза блестят, а щеки раскраснелись. Ты вся как натянутая струна. И это ты называешь «в порядке»?

Может, я и была взволнована, но только самую малость. Но как это Геня угадала мое состояние?

В кухне Геня зажгла свечи. Она любила иногда чаевничать при свечах. Особенно длинными зимними вечерами, когда огоньки красных, золотых и синих свечей мерцали и метались по стенам искаженными зигзагами.

– Расскажи поподробнее.

– Он сделал мне предложение, – сказала я, усаживаясь за стул с высокой спинкой. И рассмеялась над своими словами: – Звучит двусмысленно? Он предложил мне пойти к нему на работу. В арт-агентство «Верея». Он – искусствовед и эксперт по искусству. Я буду у него работать с классикой. По своему направлению, так что будущий фронт работы мне близок и понятен, переучиваться не придется – это мой профиль. Я обещала подумать.

– Переходи. Даже не думай!

Я чуть не упала со стула. Я-то думала, что Геня примется отговаривать меня и начнет призывать: не надо суетиться, не делай, мол, поспешных шагов.

Оказалось, что думала я так зря.

– Геня, я не ослышалась?

– Нет, – голос у Гени сел, как это всегда происходило, когда она волновалась. – Переходи. Не раздумывай долго. Когда нужно принять важное решение – принимай его быстро. Без колебаний. Будешь долго думать – упустишь судьбу. Она очень легкокрылая и не терпит тугодумов. Поняла?

– Да. – Я была немного удивлена горячностью Гени.

– Он спрашивал тебя: как ты живешь, чем занимаешься?

– Немного, так кое о чем.

– Что ты ему сказала?

– Я… – Я смотрела на Геню, и у меня язык не поворачивался сказать, что я призналась, из какого происхожу рода. Геня бы этого точно не одобрила. Даже бы поругала меня маленько. А может, и сильно рассердилась бы. На всякий случай я решила промолчать. Ради сохранения мира в нашем узком семейном кругу. – Да так. Ничего.

– Он женат?

– Геня! Какое мне дело до этого? – рассердилась я.

– Дело есть. Ты – девушка молодая, и тебе надо мужа искать.

– Геня, а как же любовь? Ты всегда говорила, что надо выходить замуж по любви и не размениваться на проходные романы. Это – твои слова!

Геня замолчала. В бликах свечи черты ее лица приобрели некую резкость. Оно стало как маска – суровое и торжественное.

– Может быть, я ошиблась… – сказала она после недолгого молчания. – Все сейчас так упростилось… Этот ужасный двадцатый век!

– Двадцать первый, – поправила я ее.

– Еще хуже. Все куда-то бегут, мужчины ничем себя не обременяют, жениться не торопятся! Или женятся не на тех. То, что ценилось в мое время, сегодня – ветошь и пыль. Изысканные манеры, целомудрие, загадка… Я немножко ошиблась с методами твоего воспитания. Любовь нуждается в медленном ритме; она не терпит суеты, поспешности. Ей нужно созреть, как цветку. Жуткая банальность, но это так. Сегодня все живут в таком бешеном ритме, что любовь не успевает созреть. В сегодняшнем мире она мало котируется. Выражаясь современным языком – у нее низкий рейтинг.

– Геня! – вскричала я. – Ты о чем?

– Не перебивай меня, – приказала она властным тоном. – Я воспитывала из тебя настоящую леди. Но кому это сейчас нужно? Я перестаралась. Мне надо было сделать тебя более решительной и смелой. А так – ты живешь, как в стеклянном замке. Работа, книги… Иногда ты выходишь – одна – подышать свежим воздухом. И это – жизнь молодой двадцатичетырехлетней девушки? Кристина! Тебе самой не страшно? А если так будет всегда?

– Я… не знаю. – Мне стало как-то не по себе. – Я об этом не думала. Старалась не думать.

– А я думаю. С некоторых пор я только и думаю об этом. Я могу в любой момент умереть. И ты останешься совсем одна. Женщина должна быть женщиной. Один неудачный, плохой роман искупает самую невинную чистоту.

– Раньше ты мне об этом совсем не говорила!

– Это было раньше! – усмехнулась Геня. – Теперь я думаю по-другому.

– А у… тебя было много романов?

По лицу Гени скользнула загадочная улыбка.

– В моей жизни было все. Мне и умирать не страшно. У меня была такая жизнь – событий в ней хватит на несколько томов! Всего и не опишешь.