Виртуальный герой, или Закон всемирного давления - Геннадий Прашкевич

Пух тополей кружил в воздухе, першило в горле, но ради своего городка Николай Владимирович каждое лето терпел эту пытку. Пестрели деревянные, еще не снесенные домики. Бабка в пестром платке натягивала между двумя березами бельевую веревку. Веселый бородатый мужик на крыше огромного нового склада набивал молотком цинковые листы.

Опять что-то не то, затосковал Николай Владимирович.

И твердо решил: забегу к Мишину. Мишин – экспериментатор. Он со вниманием относится к его тревожным наблюдениям. «Вчера шел мимо девятиэтажки, а сегодня деревянные дома… Вчера механик чинил мопед, а сегодня у коновязи стоит лошадь?… Вчера рыжий пацан показал язык с лоджии, а сегодня там балкон и курит старуха, похожая на цыганку?…»

«Ну и что? – похохатывал Мишин. – Все живут, и ты живи. Когда заработает мой аппарат, ты сразу поймешь, в чем дело. И выкинь ты из головы этого Мельничука. Зри в корень!»

Глава седьмая

Жена сварила кофе.

– Давай никогда не ссориться, – с тайным значением предложила она. – Попробуй, как вкусно. Правда? Это настоящий кофе, – подчеркнула она. – Без вытяжек. Его привезла из Нигерии жена Довгайло, они опять ездили в длительную командировку. А ты, – все с тем же тайным значением намекнула она, – никак не хочешь оторваться от своих дурацких приборов. А тебя, между прочим, ценят. И Мельничук. И Хозин. И Довгайло. Говорят, что ты настоящий ученый, только робкий, все больше держишься за классическое наследие. А ты у них давно на примете. Они постоянно пользуются твоими расчетами. Ты покайся. Ну, что тебе стоит, милый? Прямо на Ученом совете покайся. Ну, что тебе Ньютон? Он англичанин. А за Мельничука – коллектив, он дерзкий. Вот сам смотри, – доверчиво предложила она. – Я роняю чашку, и она разбивается. Может, ее притягивает земля, а может, на нее со стороны давит какая-то особенная сила. Какая разница, в сущности? Что ты все ходишь к этому Мишину? Ты покайся! Ты прямо на Ученом совете покайся. Тогда мы тоже поедем в длительную командировку. Не все ли равно, сила всемирного тяготения или сила всемирного давления? Чашка-то все равно разбивается.

Николай Владимирович неуверенно заметил:

– Не все новое и дерзкое является истиной.

– Ну, дирекции такие вещи виднее, – надулась жена. – Я не первый год секретарша профессора Мельничука. Я знаю, что он думает о своих сотрудниках. Он о своих сотрудниках заботится. А тебя ценит. Только, говорит, очень уж ты находишься под влиянием этого Мишина. А этот Мишин опять что-то задумал. То ли Бога найти, то ли подслушать мысли самой Вселенной. В ближайшее время профессор Мельничук уберет Мишина по сокращению штатов. Если ты поспособствуешь ему в этом, то получишь лабораторию.

– Бред, бред! Что за бред? – Николай Владимирович нервничал. – Где моя вельветовая куртка? Через час Ученый совет. Я был и остаюсь на стороне Ньютона!

– Вот и сиди в старой квартире!

– Если уж говорить, то…

– У Ньютона был просторный дом! – всхлипнула жена. – Я сама видела на картинках. И у него был сад. А в саду росли яблони.

– У нас тоже будет.

– Тогда не ходи к Мишину!

– А он звонил?

– Да каркает, как ворона, в трубку с утра. Как вы там, дескать? Да так же, как и вчера, говорю. А он каркает: так не бывает! Ну, скажи. Ну, зачем он так каркает? Я ведь права! Чашка все равно разбивается!

Допив кофе, Николай Владимирович вышел на улицу.

Он любил свой городок, затерянный в черной сибирской тайге.

Торговые ряды, детские ясли, слева Дом ученых с как бы заштрихованными, как бы не прорисованными верхними этажами. Темные старые сосны. Значительная тишина. До Ученого совета вполне можно заглянуть к Мишину. Даже обязательно надо заглянуть. Приказ о сокращении штатов уже подписан, аппарат Мишина могут выбросить из института в любой момент.

А может, это и хорошо? – трусливо подумал он, вспомнив слова жены.

Пересекая площадь, кивнул знакомой даме, покупавшей яблоки в торговом ряду.

Совсем недавно, вспомнил, стоял здесь огромный склад… А до этого коновязь… А сейчас бегут автомобили, размазанные, размытые, как в старом кино… И безостановочно плывут серые, как бы не прорисованные облака… В таком вечно меняющемся мире есть смысл бороться за незыблемость законов природы.

Эта мысль его взволновала.

Долой профессора Мельничука!

Лекции профессора Мельничука неграмотны по форме и неверны по содержанию!

Николай Владимирович свернул к черному входу и по узким полуподвальным коридорам старого здания добрался до мощных двойных дверей, лишенных таблички, зато снабженных смотровым глазком.

– Мишин у себя? – спросил он рабочих, почему-то столпившихся у двери.

– У себя он, – послышались недовольные голоса. – Он даже ночует там. И никого не пускает. Приема, говорит, нет.

– А вы чего тут собрались?

– Нас послали. Приказ, говорят. Вынести аппарат Мишина. Он, говорят, лжеученый. Его аппарат не вписан ни в какую тему, а энергии жрет будь здоров!

– Мельничук приказал?

– Он! Он! – зашумели рабочие.

Николай Владимирович сплюнул и определенным образом постучал костяшками пальцев по косяку.

– Не открою! Сейчас не открою! – сварливо прокаркал из-за дверей Мишин. – Приходите после обеда, тогда сам все вынесу.

– Да это я, – подсказал Николай Владимирович, и рабочие сразу придвинулись к двери. Но он погрозил им длинным пальцем и быстро юркнул в приоткрывшуюся на мгновение ним дверь.

Мишин потирал руки.

Мишин был страшно доволен.

Дьявольская металлическая конструкция, перевитая пестрыми проводами, поднималась под самый потолок. Наверху ее венчало нечто вроде направленной антенны, уставившейся в распахнутое окно. Экраны, выключатели, посеребренные приборные панели. «Видишь, как удачно получилось, – весело каркнул Мишин. – Колонки упер у сына. Он до вечера не хватится. А если и хватится, то потерпит. В конце концов, музыкальный центр он купил на мои деньги.»

– За дверью рабочие, – пожалел друга Николай Владимирович. – Может, сами вынесем твой аппарат? Я помогу. Так он меньше пострадает. Поставишь в сарае на даче, а? Капица тоже несколько лет работал на даче. Мельничуку донесут, он решит, что это я уговорил тебя кончить дело миром. И даст мне большую лабораторию. А я заберу тебя к себе.

– Заберешь, заберешь…

– Не понимаю, чему ты радуешься?

– А тому, что не зависим мы с тобою от Мельничука! – каркнул Мишин. – Вакуум не может не заполняться флюктуациями. А значит, флюктуируют сами геометрические структуры.

– Ну-ну.

В дверь постучали.

«Надеюсь, не Мельничук», – трусовато подумал Николай Владимирович.

Наверное, о том же подумал и Мишин. «Обесточат, сволочи!» – весело полез он к какому-то решетчатому пульту, рванул на себя рукоять. «Все услышим, все поймем», – бубнил он, а на панелях одна за другой вспыхивали разноцветные лампы, оживали экраны осциллографов. Из двух больших колонок, разнесенных под мрачным потолком лаборатории, набирая мощь, понеслись, обгоняя друг друга, странные, трудно идентифицируемые звуки.

Голоса…

Невнятные, далекие…

Такие далекие, будто пробивались они из какого-то совсем другого мира сквозь непостижимые пространства, сквозь чудовищные времена… Сперва невнятные, скорее звуки, чем слова… Но потом и слова прояснились…

« …неплохо, совсем неплохо…»

… неплохо, совсем неплохо… – сказал Редактор. – Седьмая глава начинает получаться. Герой оживает. Страсти бы ему, решительности!

– В первом варианте он был готов к поступку, – заметил Автор.

– Да ну. В первом варианте он был скорее драчлив. Мы еле его…уняли. Но вот теперь не мешало бы ему проявить характер.

– Во втором варианте он готов был…

– Под давлением жены! И не в том плане! Кстати, зачем ему такое громоздкое имя? Николай Владимирович. Не выговоришь. Читатели не любят громоздких имен. Возьмем что-нибудь покороче. Скажем, Илья… Или Петр… Да, это звучит… Это гармоничнее… Правда?… Петр Ильич! А?… – Редактор довольно потер руки. – И совсем не нужно цепляться за второстепенных героев. Вот зачем, скажем, этот Мишин? Что за бредовая идея: подслушивать небо?… Не нас же с вами они подслушивают?

– Может, и нас…

– Вздор! Не нужно! Давайте поработаем над седьмой главой. Пусть Петр Ильич по собственной воле выбросит из института аппарат этого дурацкого Мишина. Подслушивать небо! Этак мы далеко зайдем!

Глава седьмая (Вариант не последний)

Жена сварила кофе.

– Почему не чай? – удивился Петр Ильич. – Через час Ученый совет. Кофе возбуждает, а мне нельзя ошибаться. Вдруг, правда, в рассуждениях профессора Мельничука что-то такое есть? Ньютон никуда не денется. А вот мне нельзя ошибаться.

– Ох, Петя, Петя! – заволновалась жена, красивая, дородная женщина. – Я сейчас заварю. Хочешь зеленый? Значит, зеленый заварю. А ты на Ученом совете требуй лабораторию. Выступи против этого Мишина, все равно его сокращают. Поддержи профессора Мельничука. Он дерзает! Он за все новое. И память у него крепкая память.