*Цена прошлого# - Саша Селяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дай прикурить, малой, – сказал он, и я протянул ему смятый коробок спичек. Прикурив, он махнул головой в сторону. – Пойдем потусуемся.
Я не совсем понимал, зачем это было нужно, но мы начали ходить с ним взад-вперед от стенки до стенки, то есть тусоваться. Прогулкой это было назвать, конечно, сложно: пять-семь шагов, разворот на сто восемьдесят градусов, пять-семь шагов. Некоторые ходили по двое и что-то обсуждали, кто-то просто стоял и дышал свежим зимним воздухом, которого так не доставало в камере.
– Это сейчас всего вдоволь: сигареты на выбор, чая море, хавка любая. Раньше с этим хуже было, спичку бритвочкой на четыре части делили. Рука бы не поднялась спичку зажечь, если рядом кто-то дымит. От сигареты прикуривали. Если вообще было что прикуривать.
– Какой раз сидишь? – спросил я, затянувшись.
– Четвертый, пацан, четвертый. Сначала малолетка, потом усиленный, это при союзе еще, а последний раз с общего освобождался не так давно. И вот опять заехал. Ну, это походу уже последний – здоровьишко не то, да и сроку впереди много маячит.
Снег хрустел под ногами, небо было чистым и радовало нас скупым ноябрьским солнцем.
– Тебе самому-то немало светит…
– Да там ничего серьезного, если разобраться, стечение обстоятельств.
– Ничего серьезного? Это особо тяжкая статья, вот и все обстоятельства.
– Но я несудимый, характеристику на суд положительную предоставят.
– Да положить им на твою характеристику! А то, что ты несудимый, это они исправят. Один по делу?
– Двое.
– Двое! – усмехнулся Домик. – Двое – это группа лиц, а у вас еще и часть четвертая. Предварительный сговор сделают, даже если его и не было, что вряд ли, а могут и организованную группу нарисовать, доказывай потом, что ты не Аль Капоне!
– Да почему… Эх, – разговор начинал меня нервировать, – мне наняли хорошего адвоката, он во всем разберется.
– Ну да, ну да, – иронично ответил он, – ты главное не гони, это со всеми бывает. Все поначалу верят, что их скоро освободят.
Я ничего не ответил, со злостью швырнув бычок в угол. Что толку ему объяснять – голове седой? Всю жизнь на зоне, откуда он что знает? По таким же как он судит. Меня-то не посадят. Меня-то должны оправдать.
Засунув начинающие мерзнуть руки в карманы, я погрузился в свои мысли. Мыслей было много, но они были какие-то нечеткие, мутные. Одна, только возникнув, уже сменялась другой. В голове была каша. Я не успевал за своими мыслями.
– Шкаблили? – нарушил тишину Домик.
– А?
– Деньги на общак уделяли?
Вопрос застал меня врасплох. Сначала я хотел сказать «нет», но потом решил, что лучше молча помотать головой, вдруг я скажу что-то не то. Все это пронеслось у меня в голове за одну секунду, и в результате я ответил подергиванием головы и каким-то невнятным «ме».
– Ясно короче, – он слегка улыбнулся, – как бы там ни было, сидеть ты будешь в любом случае. Освободят тебя или нет, но до суда как-никак сидеть придется.
Я промолчал. Весь этот разговор, как и наша прогулка, меня уже достали. Ну что ему доказывать, упертый какой, думает, больше всех знает… Да и смысл… Еще и тусовка эта, ноги уже болят, уж точно бессмысленное занятие. Для чего ходить туда-обратно, когда можно просто постоять…
– Сейчас домой придем, я Руслану скажу, он тебе расскажет, где черное, где красное. Руся!
– Да, дядя Вова, – отозвался тот самый невысокий парень, который учил меня чифирить.
– Натаскаешь пацана.
Кивнув, Руслан поднялся с корточек, бросил под ноги бычок и расправил плечи.
Где-то за дверью зазвенели ключи.
– Прогулка окончена! На выход готовимся!
######
– Мать у меня русская, отец узбек, – рассказывал о себе Руслан.
Мы сидели на «пятаке», облокотившись на подушки. Обед прошел и многие, разморенные свежим воздухом и плотной едой, легли спать, а остальные смотрели телевизор, по которому тихонько пели музыкальные клипы.
– Я вообще сам из Новокузнецка, в Новосибе так, по случаю. В Кузне «морковник» угнали и катались по районам. Кого-нибудь отработаем, на эти бабки заправимся, похаваем и дальше едем.
– А спали где?
– В машине и спали. Спали, ели, телок в гости водили. Ха! Так и тарахтели, пока к вам в город не заехали – приняли после первой же делюги. Короче, у нас тринадцать грабежей, это только доказанных, один угон! – с гордостью декламировал мне Руслан.
– Охренеть. Сколько же вам сроку светит?
– Много не дадут. Мы же без оружия, насилия не применяли. Так, если только маленько, – усмехнулся он, – лет пять-шесть, не больше.
Его голос был звонким, в глазах горели веселые искры, которые в самые захватывающие, на его взгляд, моменты разгорались ярким огнем. Худой, сутулый, невысокого роста, волосы коротко стрижены. Смуглая кожа в сочетании с пестрым спортивным костюмом и грязными белыми носками дополняли картину. На вид ему можно было дать лет пятнадцать.
– Ты про жизнь воровскую че-нить знаешь? С братвой общался?
– Основное-то, конечно, знаю, слышал. Много рассказывали, – уверенно ответил я.
– Рассказать могут всякое. Ты черный? – увидев мой растерянный взгляд, он продолжил, – вот видишь. А это основное и есть. Черные – это порядочные арестанты, которые придерживаются воровских понятий, традиций и живут по-людски. Людское – это воровское. У черных три масти: мужик, бродяга, вор. Кстати, это черная хата, если че, здесь одни мужики. А красные – это козлы, суки, те, кто работает на мусоров, короче вся чесотка. Мужик тоже может там оказаться, если начудит то, что неприемлемо порядочному: в карты, например, не рассчитается или обманет ближнего, да много за че можно перекраситься. – Руслан начал тихо, но чем больше он говорил, тем ярче загорались его глаза, а голос становился более громким и решительным. – Еще есть обиженные, петухи по-другому, опущенные, пидорасы…
– Ты че разорался!? Тише будь! И не дыми в мою сторону! Бля, только задремал, – прервал речь Руслана грубый басистый голос.
Тот сразу же осекся и, скорчив недовольную мину, затушил сигарету. Голос принадлежал лежащему на нижней угловой шконке. Это был абсолютно лысый, по-спортивному крупный человек лет тридцати, один из тех, кого я причислял к уважаемым и авторитетным. Он несколько секунд смотрел мне в глаза, а потом, накрывшись верблюжьим одеялом, молча повернулся лицом к стене.
– Витя Большой, – голосом близким к шепоту произнес Руслан, – смотрящий за хатой. Есть еще смотрящий за этажом, за корпусом, за игрой и смотрящий за тюрьмой, положенец. Каждый порядочный должен знать их по именам.
Руся продолжил, а я откинулся на подушку, поправив под собой скомканное одеяло. Не знаю, какие процессы активизировались в моей голове, видимо те, которые не задействованы в обычном состоянии, а включаются только в экстремальных ситуациях. Голова была ясная, и я запоминал все, каждое слово. Слова выстраивались в логические цепочки, которые, сковываясь друг с другом, образовывали передо мной четкую картину. Однако некоторых звеньев не доставало.
– А кто такие бродяги? Как понять, смотрящий за игрой? Красные что, отдельно сидят?
– Есть красные хаты, они там и сидят. О, смотри Виа Гра! Новый клип!
Я посмотрел на экран. Темное небо, острые скалы, красивые женские тела в облегающих прозрачных платьях. Опять новая солистка. Светленькую заменили. Старая и двух месяцев не продержалась, в одном клипе всего снялась… Блин, откуда я это знаю.
– Руся, а ты чем до всего этого на свободе занимался? Учился, работал?
– Мать запила, как отца посадили, – не отрываясь от экрана, сказал он, – в школу ходить я перестал, так… подрабатывал, где придется.
– Что делал-то?
– Дьячком в церкви служил.
######
Как быстро человек привыкает к новой обстановке и незнакомым ему обстоятельствам? Наверное, все зависит от личностных качеств человека и от того, насколько незнакомы ему эти обстоятельства, насколько нова эта самая обстановка.
Две недели пролетели как один день. Я уже понимал, о чем говорят друг с другом мои сокамерники, начал понимать местный специфический юмор и после очередной пошло-черной шутки делал вид, что мне тоже смешно. От чая меня больше не тошнило, выручали конфеты, которых здесь было вдоволь – сахар перебивал вкус горечи. Начал курить крепкие сигареты. Легкие здесь никто не курил, и когда мои заканчивались, приходилось угощаться такими. Горло давило, я кашлял, но отказаться от этой привычки не мог. Да и не хотел.
За эти дни успел более-менее приспособиться к окружающим, запомнил все имена, прозвища и погоняла, кто за что сидит, и кто чем занимался там, на свободе. Контингент здесь был разный: таджики-наркоторговцы, которые в один голос кричали: «Мы не барыги, нам подкинули!», простые мужики, по пьяни, случайно или нет, убившие кого-то, ребята немного моложе меня, грабившие ради дозы героина или куража, как Руся. Был и настоящий криминальный элемент, закоренелые преступники: бандиты, крадуны – точно определить их расположение в воровской иерархии я еще не мог. Таких, по моим наблюдениям, в камере было двое: Вова Домик и Витя Большой. Если с первым мы быстро нашли общий язык, и я даже пробовал шутить, то с Большим мне познакомиться не удавалось. Не сказать, что он избегал моего общения, или я боялся подойти к нему, но вот как-то не складывалось – то ситуация не позволяла, то настроение не располагало.