Серебряный дракон - Андрей Дмитрук

Отчаянной трелью грянул свисток разом протрезвевшего Хьюга. Зашлёпали босые ноги; матросы ринулись на ванты, вцепились в паутину снастей. Бриг уже был виден простым глазом – во всех подробностях, как искусно сделанная игрушка… Шепард спустился с мостика и трусцой побежал на корму, к своей каюте. Надо было прятать золото; запихивать в трюмные щели, в ларь с крупой на камбузе, – куда попало!..

Он едва успел рассовать мешочки и дублоны по укромным углам. Скрепя сердце, насыпал горсть монет в ящик стола, – полное отсутствие денег подозрительно…

За пять минут подняли все паруса, вплоть до трюмселей. Но чужой корабль обнаружил дивную быстроту. Когда капитан вновь выбрался на палубу, – бриг вспарывал море в полукабельтове от «Клементины». Манёвр был понятен: зайдя с подветренного борта, отобрать ветер у парусов барка.

«Сирена»… Знаем такую. Слава Богу, не встречались, но много слышали. Ничего не скажешь, красивое название! И вместе с тем – уж не намёк ли на тех чудовищ, о которых долгими вечерами рассказывал за столом всезнающий Престон? Нечисть, сладким пением заманивающая мореходов на скалы… Судно в отличной форме, любо-дорого смотреть. За высоким больверком – славная защита от пуль и картечи! – поблёскивают стволы мушкетов. В открытых портиках видны багровые сполохи; значит, пушкари уже стоят с зажжёнными факелами…

Что и говорить, – «Клементине», с её парой трёхфунтовых фальконетов, драться не приходится. Шепард подозвал Хьюга и Престона, велел успокоить матросов:

– Пускай ждут команды. На «Сирене», видимо, народ серьёзный. Одно неловкое движение, и можем пойти на корм рыбам.

– Будем выворачивать карманы? – угрюмо спросил помощник.

– Жизнь дороже, – наставительно сказал боцман, ранее служивший в королевском флоте. – У них восьмифунтовые ядра, сэр.

Подойдя почти вплотную, «Сирена» выстрелила из носового орудия. Басом прогудело ядро над бушпритом «Клементины». («Двенадцать фунтов», с уважением сказал Хьюг.) Матросы, столпившись у борта, мрачно рассматривали овеянный кабацкими россказнями, подобно «Летучему Голландцу», а ныне столь близкий, мирно полощущий флаг с Адамовой головой. Иные крестились. И вот, некто в красно-золотом камзоле и шляпе с галунами, стоя на шканцах «Сирены», загорланил через рупор:

– Эй, на барке! Паруса на рифы! Лечь в дрейф!

Изъявляя готовность повиноваться, Шепард поднял над головой треуголку, но скомандовать так и не успел.

Со стуком откинулся люк пассажирской каюты (вернее, парусной, которую наскоро приспособили под жильё), и оттуда с гулким жужжанием выплыл жёлто-чёрный вихрь. То были шмели. Рой пушистых полосатых шмелей размером с воробья. (Престон потом сообщил латинское, очень подходящее имя шмеля: Bombus!)Каждый из них метался будто бы беспорядочно, – однако рой сохранял единство и, кружась, перемещался над палубой.

Бывалый боцман показал пример прочим, бросившись ничком на доски. Люди валились там, где стояли. У капитана, несмотря на ужас, ещё сохранились остатки достоинства, – поэтому он не плюхнулся вместе со всеми, а торчал столбом, не в силах сдвинуться с места, и вытаращенными глазами наблюдал за происходящим.

Вот из каюты гостей выныривает невысокий, косолапый Анри: на лице у него сетчатая маска. В одной руке у мужика – обычное корабельное ведро, в другой – чадящий факел. Шмелиный, грозно гудящий смерч на миг сгущается вокруг дерзкого… но тот, ничем не смущаемый, суёт факел в ведро, и тысячная стая шарахается к борту, словно единое существо. Ведро поставлено на палубу, из него начинает валить жирный копотный дым. Всё это совершается за несколько секунд. Ещё мгновение, другое, и «Клементина» окутана дымом; слышится надрывный кашель матросов; сам Шепард, изо всех сил жмурясь, зажимает рот и нос.

Затем наступает облегчение. Ветер, – ну, конечно же, ровный сегодняшний норд-норд-ост помог и теперь. Барк выскочил из дымной тучи; то есть, ведро продолжает извергать смрадные клубы, но они остаются за кормой, образуя чёрную извилистую реку над океаном. Дым сделал своё дело, отогнав чудовищных шмелей от «Клементины».

Провинциал, выходец из богомольной семьи, – Джон Шепард всегда пытался сохранять хотя бы остатки христианских добродетелей. Конечно, этому мешала жизнь совладельца торгового судна: когда заключаешь сделки, зачастую не до библейских заповедей. Однако сейчас капитан изо всех сил пытался вызвать в себе сострадание к ближним. В данном случае, ближними были – известный на морях капитан «Сирены» Хесус Диего Хосе Франциско де Соледад Хуан Криспин де ла Сантиссима Тринидад Руис и Вальехо, или попросту Хосе-Дьявол, и вся его команда, давно обагрявшая купеческой кровью воды Атлантики от Капстада до Азор. Но, несмотря на все усилия, Шепарду никак не удавалось проникнуться жалостью к беспомощно вертящемуся на волнах бригу, чей экипаж, надо полагать, был, по меньшей мере, парализован роем адских шмелей, а может быть, и расставался с жизнью. Самих насекомых уже не было видно, – однако жуткий танец корабля становился всё более беспорядочным… и это рождало в грешной душе Джона отнюдь не сочувствие, а, напротив, злорадное торжество.

Опомнившись и увидев, что «Клементина» также более не управляема, и несёт её по волнам, будто пустую бочку, Шепард заорал неистово:

– К повороту, сукины дети!.. Два румба под ветер, увались! Руль на ветер! Пошёл поворот! Фока- и кливер-шкоты раздёрнуть!..

Когда поворот оверштаг был, наконец, закончен и судно резво побежало в бейдевинд, – капитан понял, что ему надо делать. Вдоль штирборта он направился к люку парусной. Проходя мимо ведра, уже едва чадившего, поморщился от запаха: такой аромат не то, что шмелей, орлов бы отпугнул!..

Люк был затворён; Шепард вежливо постучал костяшками пальцев. Открыл сам «служитель»; в полутьме каюты огромные круглые глаза светились по-совиному. Капитану захотелось перекреститься, но он сдержался и вежливо спросил:

– Сэр, нельзя ли вёдрышко ваше спихнуть за борт? Своё дело оно сделало, спасибо вам, – а теперь, извините, пованивает…

– Конечно, – глуховато донеслось снизу: Шепард тут же распорядился, ведро полетело в волны. Он хотел уже попрощаться и закрыть люк, но с неожиданной любезностью «святой отец» добавил:

– Заходите, капитан. Спускайтесь, милости просим!..

Вот это был действительно сюрприз. Понятное дело, когда вблизи от устья Конго брали на борт всю компанию, – Шепард с Престоном осмотрели багаж «служителя» и его спутников; сомнения были серьёзные, но отступили перед звоном дублонов… (Между прочим, никаких шмелей там не было.) Однако до сегодняшнего дня никому на судне не удавалось даже одним глазком глянуть, как именно обустроились пассажиры в бывшей парусной. И вот, наконец, капитана пригласили.

Не без суеверного трепета он спускался по лесенке… Горели свечи. Второй, за сегодняшний день, сильный и неприятный запах ударил в ноздри. Вернее, здесь это была смесь запахов: гари, спирта, аммиака и Бог весть ещё чего. Всё, что ранее было скрыто в сундуках с железными углами, обитых потёртой кожей, теперь нашло себе место на полках, предназначенных для парусов, на грубо сколоченном столе, даже на полу. Приборы, обросшие витыми стеклянными трубками; каменные и фарфоровые тигли; пробирки в штативах, полные разноцветными жидкостями или странной лохматой плесенью; несколько особенно пугающих банок с заспиртованными внутренностями, звериными и человеческими зародышами…

Широким жестом сдвинув несколько ступок и мисок, старший освободил угол стола:

– Прошу садиться! Рекомендую…

Анри вместе с Ниссой, скромно улыбаясь, подавали угощение: графин с тёмно-рубиновой жидкостью, хрустальные бокалы, на блюдах – нарезанный сыр и яблоки. Троица пользовалась, в основном, своими запасами, почти никогда не обращаясь к судовым, разве что за какой-нибудь мелочью. Всё ещё внутренне ёжась, капитан принял наполненный бокал; поколебался, не снимая с лица улыбки… Жутковато усмехаясь, «служитель» тянулся чокаться. Дзинь! «А, не такие уж они дураки, чтобы отравить капитана посреди рейса… да и к чему бы, что я им сделал плохого?..»

– За благополучное завершение плавания, капитан!

– За это с удовольствием, сэр!..

Пригубили. Вино было густым и сладким, будто ягодный сироп, но пахло не ягодами, а восточными благовониями. Когда Шепард взялся за сыр, он почувствовал настойчивые прикосновения к своей ноге. На сапог капитана взобрался передними лапами и молча смотрел снизу очень крупный щенок странного окраса – рыжий с чёрными разводами. Его подчас выводил на палубу Анри, но корабельный порядок при этом не нарушался: помощник «служителя» мигом убирал за щенком… Собственно, и морда-то была не совсем собачья, лобастая, с прижатыми ушами и широко расставленными глазами без белков, напоминавшими голыши гагата. «Ух ты, пострел», сказал Шепард, опуская руку с куском галеты; щенок ухватил печенье, лязгнув при этом такими серпами-клыками, что Джона опять пронизала волна безотчётного страха.