Алтарь управления - Андрей Дмитрук

Андрей Дмитрук

Алтарь управления

Сказка рубежа столетий

…Берет его Диавол на высокую гору

и показывает Ему все царства мира и

славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе…

Если ты испуган – иди навстречу опасности и страху.

…Вы, мы, орава, кошачий сброд,В похоти вздымаем хвост свой!Разве это – победный взлет?Это – страшный скачок к звездам?Ко всем сразу, все – загрестиИ зарыться, как в волосы, в серебро светил…Кто же нас может спасти?Кто выведетзвучным ударом крыл?..

Я не знаю, кто ты.Я не услышуРакеты рев и шаги в траве.Выше космической крыши —Великий, ладонь приложи к голове!Зачем ты дал нам свободу воли?Зачем муравьям подарил алмаз?Вырви меня из всей этой боли,Я так хочу!..

…Струна сорвалась…Страстно хочу!Спустись!Посмотри —И унесив многомерный шар!..Ты все равно у меня внутри,И мысль моя – это твой, твой дар!Я тоже,вне всяких дорог и метров,Увижу, как звезды растут из семечка…«Время!» – зову, задыхаясь от ветра;«Не уходи!Подожди меня, времечко-о!..»

И – упаду на дорогу булыжную,Выплюну кровь из черного рта…Проклятье!Скажи же мне, солнце рыжее:Почему жизнь – не та?Живу ли я,или, может, этоТолько ступень к настоящей жизни?..Голосслабеетза тучами:«Где ты-ы?..»

Дождусь.Если мозг до тех пор не брызнет.

Развернув пакет, церемонно поданный Ростиком, Алина ахнула так, что от зеркал обернулись. Корзун был просто прелесть, и стоило его при всех расцеловать, что она и сделала.

– А накурилась! – укоризненно сказал Ростик, отворачиваясь: он был застенчив.

– Чего это он тебе, Аль? Покажи, а?..

Оставив грим, девчата сбились вокруг Альки, кто с нарисованной половиной лица, кто вообще успев нанести лишь первые мазки: Нинуля с ангельскими крыльями, которые следовало еще расправить, Валюха – блудница Вавилонская – со стрелками туши до висков, сестры Ильчишины, сплошь набеленные и в рубахах до полу, как и следует воскресшим мертвецам. Баллончик стал переходить из рук в руки:

– «Ла-ко-сте…»

– Почему «Лакосте»? Это читается «Лакост»!

– Ну, ты же у нас полиглотка, три класса и один коридор…

– А-а, у меня был такой, два года пользовалась понемногу.

Дождавшись, пока схлынет щебет, Ростик перенес внимание на себя, как бесстрашного и умелого доставалу. От Дебрецена, где на тайно провезенный чемодан водки он выменял немало парфюмерии, с помощью знакомого проводника подался на спорные земли. Под Береговом шли бои, путь на северо-восток был закрыт; тогда Ростик отступил к румынской границе. Для пограничников был заготовлен паспорт Германской Федерации, где Корзун именовался жителем Риги; с немцами и их балтийскими сателлитами Румыния не воевала, он беспрепятственно доехал до Сирета. Два-три тюбика бритвенного крема «Пальмолив» помогли оказаться на Буковине, но тут-то и варился главный котел: за Глыбокой ревели установки «Град», сплошная стена дыма закрывала путь на Черновцы. Тогда по льду через Прут, под снарядами, летевшими с обеих сторон, затем, сверясь с картой, проселками на Хотин – двинулся Ростик в направлении дома… Один раз повезло в пути, подбросили украинские гвардейцы на БТРе; другой раз едва ушел от банды мародеров. Хотин был почти безлюден, знаменитая крепость разворочена румынскими бомбами. В разбитом магазине поживился Корзун тушонкой, взял бы и с собой, да поймал его издали на мушку зловредный снайпер. Ох, какие пришлось делать петли среди развалин, – а резвый красный зайчик лазерного прицела скакал совсем рядом!..

В Виннице дождавшись, пока подадут энергию для еженедельной електрички до Киева, на крыше вагона прибыл Ростик домой. Здесь было спокойно: нормальное военное положение, редкие воздушные тревоги. Одна лишь неприятность случилась еще на вокзале, фатально неизбежная: ЭВК. Тридцать часов в накопителе, рентген, куча анализов, в том числе – бр-р! – соскобы кожи и слизистой… Узнав, куда отбыл на гастроли «Вифлеем», Корзун пристроился к колонне грузовиков, гуманитарному конвою Всемирного Ордена Милосердия в Черкассы. По дороге их чуть не ограбили, пытаясь отнять драгоценный бензин, – есть же подонки, которых и красные крест с полумесяцем не смутят! Двигаясь через Городище, конвой оставил здесь медикаменты, сухое молоко – и впридачу его, Ростика.

Вручив Альке дезодорант и кое-какие мелочи раздав девчатам, Корзун ушел переодеваться на мужскую половину гримерной, впрочем, даже условно не отделенную от женской, – в диком гастрольном быту друг друга не стеснялись. Она еще раз оглядела нарядный баллончик: ага, вот он, вмятый штамп, «андреевский крест», без которого, проверив товар, на месте шлепнет торговца любой, самый загребущий полицейский! Застрелит, а тело и все вещи обольет чем-нибудь горючим и сожжет, хоть бы там была коллекция брильянтов. Так сегодня повсюду, кроме районов сплошных боев: крестик ЭВК, электронно-вирусного контроля, наносится, оттискивается, чеканится, проплавляется на всем, чем торгуют.

Когда Ростик пригласил Альку покурить, девчата понимающе переглянулись: отношения этой пары служили неиссякаемой темой для разговоров. Ростик, которого в другом месте давно называли бы Ростиславом Евгеньевичем, нескладный молодец лет сорока трех, жидковолосый, в вечном пиджаке с кожаными заплатами на локтях, безнадежно влюбленный в Альку, часто и с убытком для себя прерывал деловые разъезды, дабы поучаствовать в спектакле «Вифлеема». Актер он был неплохой; как комерсант, отважно пересекавший фронты, полезен всему театру, оттого Альку уговаривали: «Будь ласковой, не гони». Да она, собственно, и не гнала, принимала Ростиково обожание добродушно-снисходительно.

Стоя возле урны на лестничной площадке, Корзун приводил все новые примеры своей удали, часто противореча прежде сказанному.

– Заврался, зверушка! – сказала Алина, взъерошив ему волосы. Этого Ростик не терпел и сразу полез за расческой. Тогда из кармана его выпал вчетверо сложенный листок.

– А, забыл совсем! Вот, в поезде один сунул; листовка не листовка, черт ее знает, вроде – по теме нашего спектакля…

Развернув, стал читать с клоунской торжественностью:

– «Люди Земли! Грядет час Последнего Суда…» Ну, тут, как водится, про экологию, про Евразийскую войну и атомные бомбардировки. «В довершение всех наших бед и несчастий, выползшая из преступных лабораторий, поразила мир «зеленая маска»…

– Скучно, – поморщилась Алька, – все эти сектанты долдонят одно и тоже: Страшный Суд, конец, гибель… тошнит уже!

– Не скажи, выводы здесь оригинальные. Никаких призывов очиститься и покаяться, наоборот: «Осознав происходящее, мы затрудняемся назвать Бога любящим и всеблагим. Нет смысла надеяться на его жалость. Так что же, опустить руки и покорно ждать конца? Мы говорим – НЕТ! (Коментарий Альки: «Ух ты, сволочь!») Сотворив нас по образу и подобию своему, он имел неосторожность дать нам свободу воли. Первые люди на Земле уже были бунтарями! Но в чем состоял их бунт? Против злобной мощи Бога они были бессильны с голыми руками; бессильны и мы с ядерными ракетами! Адам и Ева, гордые, как сам Бог, выбрали изгнание и смерть. Будем же горды и мы. Он гонит нас в свой рабский рай, истребляя миллионами, – уйдем из его рук, отобрав свои жизни по собственной воле!»

– А что? – сказала Алька, подумав и выпустив струю дыма в облупленный потолок. – Достает. Неглупые мужики… чья там подпись?

– Носители Света. Есть контактный телефон.

– Молодцы Носители! Когда мне было лет пятнадцать, я была гадкий утенок… не возражать, вся морда была в прыщах, как огурец… писала безумные стихи и всерьез думала: вот, доживу где-нибудь до сорока, уйду подальше в лес и выпью яду. И теперь иногда об этом подумываю…

– Ну, это ты зря!

Жестянкой продребезжал звонок. Алька нехотя выбросила окурок: «Ну все, зверушка, пойдем ломать своего Шекспира!» Проходя мимо зеркала, еще раз оглядела себя, поправила пшеничную челку: ничего себе! Хоть и не вырос лебедь из гадкого утенка, но, право, нос так французисто вздернут и дерзко искристы янтарные глаза, что порой собою залюбуешься.