Воин эпохи Смерша - Анатолий Терещенко

Крестьянские избы состоят из различных резных украшений. Влияние климата на здоровье жителей благотворно.

Средствами медицинскими простой народ пользуется редко. Лечатся травами и настойками. Жители по занятиям – земледельцы и промышленники. Нравственное состояние жителей довольно хорошее. Более можно видеть в народе примеров честности и правды, чем лжи.

Работают сельские училища с 1864 года.

Во дни великих праздников достаточный крестьянин считает своей обязанностью накормить у себя в доме какого-нибудь странника, прохожего, нищего. Народ почитает родителей и старших. Религию народ почитает и любит. Преступления в народе редки.

Степень развития огородничества и садоводства не имеет особого значения и не славится как промысел, но то и другое существует почти для домашнего только продовольствия. Развито пчеловодство…»

Разве лихие люди могли рождаться в таких краях?

Здесь появлялись на свет настоящие силачи духа и плоти!

Детство Саши проходило, как у всех, – учеба на волне наркомовского постановления борьбы с безграмотностью и помощь по хозяйству родителям. А какое детство, тем более с такими реками, какие соседствовали с селом, обходилось у подростков без рыбалки?!

Однажды сосед Никодим Ершов, проезжая на телеге мимо двора Шуреповых, завидев хозяина, окликнул его.

– Алексей, ну и сын у тебя – настоящий великан. Растет не по дням, а по часам. Тут давеча ехал за дровами мимо болота по грунтовке и не заметил, как воз сошел с колеи и завяз в глине. Как ни просил я коня, как ни стегал его кнутом, ничто не помогало. Как раз, на счастье, узрел твоего мальца. Ба-а-а, а он уже выше меня стал!..

– Чужие дети незаметно растут, – перебил его Алексей Шурепов.

– Позволь продолжу… Тугой такой стал. Увесь в мускулах. Прямо богатырь, да и только. Даже смешно стало от радости, что его встретил.

– Знаешь, Никодим, сила никогда не бывает смешной…

– Твоя правда… Так вот, он подбегает ко мне и кажет: «Дядя Никодим, не печальтесь – вдвоем вытянем». Подошел сзади и переставил мою повозку на большачок. Я ему баю: «Как – вместе, ты сам свершил доброе дело». А он в ответ: «Вместе, вместе», – и пошагал своей дорогой. Добрым и сильным человеком он у тебя вырастет.

– Дай Бог ему таким вырасти – в мире, без войны, – ответил Алексей Шурепов и погладил свои пышные усы. Не думал он, что вслед за Первой мировой войной придет Вторая, а потом Великая Отечественная и в ней будет геройски воевать его сын.

Запомнилось Саше Шурепову страшное время голода в Поволжье 1921–1922 годов, разразившегося из-за сильнейшей засухи. Но была и другая причина, о которой восьмилетний мальчик не мог знать. Ее, эту другую причину, размотали из социального клубка политики того времени.

В условиях Гражданской войны Ленин боялся воевать на два фронта: внешний – с белогвардейщиной и Антантой и внутренний – с верующими массами. Но после окончания внутренней войны вождь решил нанести удар по церкви на фоне нестабильности огромного крестьянско-православного сегмента России, называя его противником. Он считал эту ситуацию потенциальным вторым фронтом, способным вспыхнуть из-за недовольства жизнью, связанного с разрухой, нищетой и в конце концов голодом.

Вот что писал вождь в инструкции от 19 марта 1922 года:

«Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем в 99 из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий.

Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем, и потому должны, провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления.

Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету…

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий…»

Надо, правда, признать, что Ленин не говорил о физическом истреблении священников, в отличие от Хрущева, который мечтал показать по телевизору последнего попа, он проводил политику запугивания церкви, на местах переросшую, чего греха таить, в массовое истребление священников.

Неурожаем были охвачены центральные губернии – Саратовская, Самарская и Царицынская, и частично он задел отдельные уезды Нижегородской губернии. В других губерниях – Курской, Воронежской и Тамбовской – хлеб был. Оставалось Кремлю включить механизм перераспределения, и с голодом было бы покончено. Больше того, зерно имелось в государственных закромах, так как его продолжали продавать за границу.

Начальником операции «Помоги голодающим» (Помгол) был назначен Калинин. Ленин без обиняков высказался: «товарищ Калинин и ни в коем случае не товарищ Троцкий». Таким образом, от этой операции Ленин отвел всех лиц еврейской национальности, чтобы в случае неудачи не получить очередных погромов.

Но в связи с этими событиями есть смысл послушать августовское послание 1921 года патриарха Тихона. Вот что он писал:

«К тебе, православная Русь, первое слово мое. Во имя и ради Христа, зовет тебя устами Святая Церковь на подвиг братской, самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата.

Пастыри стада Христова!

Молитвой у Престола Божия, у родных Святынь, исторгайте прощение Неба согрешившей земле…

Паства родная моя!

В годину великого посещения Божия благословляю тебя: воплоти и воскреси в нынешнем подвиге своем святые, незабвенные деяния благочестивых предков твоих, в годину тягчайших бед собиравших своею беззаветною верою и самоотверженной любовью во имя Христово духовную русскую мощь и ею оживотворявших умиравшую русскую землю и жизнь.

Неси и ныне спасение ей – и отойдет смерть от жертвы своей…»

А дальше в этом послании он обращается не к правительствам других стран, а к общественности:

«К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой: помогите! Помогите стране, всегда помогавшей другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей с голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его на вашу совесть, на совесть всего человечества.

На помощь немедля!

На щедрую, широкую, нераздельную помощь!

К Тебе, Господи, воссылает истерзанная земля наша вопль свой: «Пощади и прости». К Тебе, Всеблагий, простирает согрешивший народ руки свои и мольбу: «Прости и помилуй».

Во имя Христово исходим на делание свое: Господи, благослови».

Обращение патриарха прозвучало колокольным, набатным звоном, сразу же нашедшим отклик у многих европейских народов. Пожертвования пошли массово. А вот из хлебно благополучных областей не поступило ни одной зернинки в области, пораженные голодом.

Больше того, ленинская гвардия придумала пропагандистский лозунг, что именно духовенство «костлявой рукой голода» борется с трудящимися миллионами. Но на самом деле гибли сотни тысяч мирян по приказу властей…

В этой горестной суматохе и смуте от недорода из-за засухи подросток Саша Шурепов впервые услышал из уст отца о хозяйственности и деловитости немцев Поволжья. Он делился впечатлениями в семье.

– Немец хитер умом своим, – говаривал отец. – Глядите, он выживает. А почему? Я давеча ездил в один из хуторов и воочию познал, что такое жизненная хватка у него – русского германца.

– А что он такое сделал, что в округе голодают и мрут, а он выживает? – спросил Александр.

– От голода такого можно было избавиться так, как сделали немцы. Зашли во двор к одному хозяину. Гляжу, а во дворе у него яма, он назвал его арыком. Слеплена из глины и подсушена на солнце так, что стала как горшок. Яма эта полная воды, и воду эту держит. Вот он и поливает грядки в своем огородце. Все у него созрело и будет пущено в дело. К зиме приготовился немец, а мы все охаем да крестимся. Молитвами просим дождеца, а на больше у нас нет никакой придуманности, – распространялся батька. – Вот и гибнем массово. На рынке у нас полно пришлых горожан из других губерний, за бесценок распродающих свое имущество. Видел своими глазами, как за пригоршню семечек можно было купить норковую шубу…