Продано! Искусство и деньги - Пирошка Досси

Прошло сорок лет. 2005 год не мог начаться лучше. Он даровал Даниэлю Лёбу выгодную сделку. Двумя годами раньше этот менеджер хедж-фонда совершил необычное вложение капитала. Блестящее чутье Лёба на «купи-придержи-продай», позволившее ему стать одним из лидеров в отрасли, подтвердилось и в новой сфере инвестиций. В январе он нашел покупателя. Получил прибыль в пятьсот процентов и заработал миллион долларов. Вопреки обыкновению, Лёб имел дело не с акциями или займами. На этот раз он продавал живопись. Покупателем была лондонская галерея британского коллекционера Чарльза Саатчи. Картина принадлежала кисти немецкого художника Мартина Киппенбергера[3]. Стивен Коэн тоже успешно встретил новый год. Он как раз взял верх в соревновании с галереей Тейт, приобретя у Чарльза Саатчи помещенную в формальдегид тигровую акулу работы Дэмиена Херста. Улов достался одному из самых высокооплачиваемых менеджеров хедж-фонда с годовым окладом в 650 миллионов долларов и обошелся ему в 8 миллионов.

У каждой эпохи свои коллекционеры. В эпоху глобализированного капитализма менеджеры хедж-фондов стали активнейшими продавцами и покупателями мира искусств. Они конкурируют в том, что называют wall power, – в ценовой мощности покупаемых произведений. Искусство для них не просто трофей. Искусство для них – это продолжение спекуляции, то есть их профессии. Со своими немыслимыми денежными ставками в сотни миллионов долларов они способствуют росту цен на современное искусство. Это не является непреднамеренным побочным эффектом их увлечения искусством. Там, где другие видят искусство, фондовые менеджеры видят обширный рынок, созревший для «купи-продай-перепродай». Они усиленно инвестируют в одного, двух или трех художников и развертывают позиции. Они подхлестывают цены и избавляются от объектов вложения капитала путем выгодной продажи или дарения, уменьшающего налоговое бремя и дающего возможность стать попечителем какого-нибудь престижного музея.

Большинство спекулянтов искусством торжественно заверяют, что их интерес вовсе не связан с деньгами, а диктуется исключительно страстью. Другой вопрос, страсть ли это к искусству или к спекуляции искусством. Во всяком случае, они проникаются всё большей страстью именно к современному искусству. Один из коллег Лёба объясняет это тем, что только имея дело с современным искусством, можно воздействовать на вкусы. Ибо нет для современного искусства ни устоявшегося «правильного» вкуса, ни стабильной структуры цен, его подтверждающей. В отличие от более или менее определенного спектра цен на работы старых мастеров или импрессионистов, цены на современное искусство могут сильно колебаться. И в зависимости от того, кто, когда, где и за какую сумму продает или покупает, цены колеблются еще больше.

Слово «спекуляция» происходит от латинского speculari, что означает «высматривать и давать оценку некому наступающему событию». Спекуляция состоит из расчета и фантазии. Поэтому слово «фантазия» не случайно вошло в терминологию биржи. Там эта поэтически звучащая перифраза используется для обозначения потенциальной прибыли акции. Фантазия, которую акция способна возбудить в инвесторе, определяет, будет ли он держаться от нее подальше или оторвет с руками. Если инвестор верит в потенциал этой акции, то она выглядит недооцененной и становится подходящим инструментом для спекуляции. Современное искусство располагает к подобной фантазии. Потому что если произведение искусства уже заняло свое место в истории искусства, оно перестает быть источником мечтаний денежного свойства. Аналогичным образом в большин стве случаев давно определена и зафиксирована разница между реальной стоимостью и потенциалом стандартных акций, называемых «голубыми фишками». Хеджирование – изначально защита от риска потерь при колебаниях курсов – есть не что иное, как обнаружение и использование такого рода разницы, динамика развития которой лишь слабо коррелируется с процессами, происходящими на бирже. Чем эта разница больше, тем больше прибыль. И ни в каком другом сегменте рынка искусства разница между реальностью и потенциалом не бывает столь неопределенна, как в современном искусстве. Фантазия на тему художественного произведения связана, с точки зрения спекулянта, с пока остающимся без ответа вопросом о ее каче стве. Ставки в этом споре уже очень высоки.

Еще в девяностые годы рекламный магнат Чарльз Саатчи показал, как hype функционирует на рынке искусств. Инвестированные в 1991 году в тигровую акулу 50 000 фунтов даровали ему 41 процент годового дохода[4]. Фондовые менеджеры располагают также ин струментом и средствами, чтобы активно рекламировать свои соб ственные собрания. С 2002 года Лёб покупает Киппенбергера, вокруг которого с начала девяностых толпятся известные коллекционеры. У него уже более тридцати работ этого художника. Некоторые из них он одолжил музеям. Его коллега Адам Сендер занялся Ричардом Принсом. Дэвид Ганек, в свою очередь, покупает Эда Руша. Аукционная цена на Киппенбергера за пять лет утроилась. То же и с Принсом: цены на его работы возросли в шесть раз. Цена за «Damage» («Повреждение») Эда Руша, купленное десять лет назад за 300 тысяч долларов, перевалила за три миллиона[5]. У Индии тоже есть свой принц современного искусства: Тиеб Мехта. Цены на его вдохновленные Пикассо и Матиссом картины, благодаря оживленному спросу инвесторов вроде менеджера хедж-фонда Раджива Чаудри, всего за три года подскочили до 1,6 миллиона долларов. Да и в Китае новые капиталисты сосредоточились на современном искусстве и подгоняют цены.

Летом 2005 года была преодолена отметка, считавшаяся прежде недостижимой. Впервые общая стоимость современных работ превысила стоимость произведений импрессионизма и классики модернизма[6]. Основательному повышению цен почти на 16 процентов всего за один год прежде всего содействовал рост цен на современное искусство[7]. Звездами рынка стали теперь не великие имена прошедших столетий, а современные художники. Собиратели больше не инвестируют в «голубые фишки», предпочитая ставить на молодое искусство. Сорок девять художников моложе сорока пяти лет взяли на аукционах магический барьер в сто тысяч долларов[8]. Ведущие арт-дилеры вроде Дэвида Нэша из Лондона, до сих пор услаждавшие свою состоятельную клиентуру импрессионистической живописью и классическим модерном, распахнули двери современникам. Цены на современное искусство взлетели. Рынок искусства расположился в центре современности. А в центре рынка искусства бурлит hype – шум, обман и надувательство.

Художники – сейсмографы духа времени. Когда деньги берут власть в искусстве, художники начинают делать деньги темой своих работ. Когда в конце девятнадцатого века в США разбогатевшие финансисты наводнили деньгами рынок искусства и художе ственные коллекции разрастались с прицелом на спекуляцию, символ доллара в виде тщательно выписанных банкнот торже ственно вступил в искусство. Такие художники, как Уильям Харнет, Джон Хэберл, Чарльз Мойрер и Виктор Дюбрей экспериментировали с долларовыми банкнотами в качестве основной темы картин и добились в этом такого совершенства, что их работам грозила конфискация Государственным казначейством[9]. Таким образом художники отражали в искусстве материализм своего времени, который Максим Горький, впервые побывав в США, описал следующим образом: «Произведения искусства покупаются за деньги, точно так же, как и хлеб, но ведь их стоимость всегда больше того, что платят за них звонкой монетой. Я встретил здесь очень немного людей, имеющих ясное представление о подлинной ценности искусства, духовном его значении, силе его влияния на жизнь и его необходимости для человечества»[10]. С тех пор мотив денег пронизал не только американское искусство. В шестидесятые годы идол поп-арта Энди Уорхол отвел пестрым символам доллара и долларовым купюрам центральную роль в работах и вознес их до уровня универсального образа. В Германии Йозеф Бойс провозгласил начало золотых восьмидесятых, начертав на банкноте свое собственное уравнение искусства и капитала, – капитал как творчество, а не как деньги.

Снова бешеные деньги льются на рынок искусства. И снова подстегиваемый ликвидностью бум сопровождается артистическими ритуалами захвата и изгнания денег. Художественная группа Relax печатает швейцарские банкноты с собственными портретами. Марианна Хайер снимает таиландский ритуал, где в честь усопших сжигают казначейские билеты. Клод Клоски оклеивает выставочный зал курсами акций. Кристоф Бюхлер и Джанни Моти включили в программу для цюрихской выставки реальные деньги и поиски их в залах галереи посетителями, то есть произведением искусства были деньги и ничего, кроме денег. И хотя «Аристотель, созерцающий бюст Гомера» Рембрандта все еще висит в музее Метрополитен, рыночные силы неудержимо завладевают территорией искусства.