Бог из машины - Владимир Ильин

Сзади послышались возбужденные крики, потом раздались выстрелы, и в задний борт кузова, словно орехи, застучали пули. Но погони за машиной нe было: партизанам было невыгодно шуметь, да и дорога была слишком узкой…

Засада стала непредвиденным обстоятельством, и теперь Харман планировал свои будущие действия с учетом всех изменений.

Вскоре лес кончился, и дорога пошла no полю. Впереди, в лучах прожекторов, виднелись высокие добротные стены, над которыми через равные промежутки торчали деревянные вышки. Вдоль и поверх стен в несколько рядов лежала колючая проволока и спираль Бруно. Отчетливо слышался лай собак. Это был один из многочисленных концентрационных лагерей, разбросанных по территории "великого рейха". Называли его Харвиц – по названию близлежащего городка. Собственно говоря, по-польски он назывался совсем по-другому, но с 1939 года этот городок, как и многие другие,стал носить немецкое название.

После многочисленных объяснений и препирательств с личным составом контрольнопропускного пункта Харману было позволено въехать в ворота, оставить машину нa специальной стоянке и в сопровождении дежурного по лагерю отправиться к коменданту.

Пока они шли, Харман фиксировал окружающую обстановку. Ha пригорке располагались бревенчатые бараки-казармы – очевидно, для внутренней охраны – и аккуратные, с цветниками и газонами, одно- и двухэтажные домики – видимо, для начальствующего состава.

Они подошли к одному из домиков, окруженному живой изгородью и имевшему террасу. Дверь им открыл некто в эсэсовской форме и проводил в кабинет коменданта.

Кабинет был уставлен массивными старинными книжными шкафами, скульптурами и статуэтками из ценного мрамора, пол устлан роскошным персидским ковром. He хватало еще только фонтана в центре кабинета. Ha стенах красовались репродукции с портретов Бисмарка, Фридриха II и Мольтке.

Уютно расположившись в мягких креслах у пылающего камина, под мощные органные аккорды Баха, лившиеся из патефона, сидели с рюмками два человека. Один из них был в домашнем, но элегантном халате, другой – в мундире СС, в звании штурмбанфюрера.

Обер-лейтенант представился:

– Обер-лейтенант Харман прибыл из Берлина со специальным заданием. Прошу прощения за внешний вид… Мы попали в засаду, и все мои люди были убиты. Нужно срочно…

– Садитесь, господин Харман, – бесцветным голосом прервал его человек в халате. – Mы не в Берлине, поэтому не будем суетиться. Можете курить.

– He курю, господин оберштурмбанфюрер, – ответствовал Харман, садясь в кресло. В том, что перед ним был сам комендант Харвица, он нe сомневался. Откуда-то он уже знал это бледное лицо, надменные серые глаза, узкий ироничный рот и даже непременный шрам нa щеке – след дуэли нa шпагах, которые были столь модны у немецких аристократов. Харману также было известно, что комендант – Ханс фон Риббель – был выходцем из аристократической семьи, одно время занимал достаточно высокий пост в ведомстве Риббентропа, затем работал в штабе у генералполковника Фромма, но попал, как и многие аристократы, в опалу и был направлен два года назад в Харвиц.

Пауза затягивалась. Фон Риббель сосредоточенно вслушивался в музыку. Лишь когда она затихла, он все тем же бесцветным голосом сказал:

– Да, в местных лесах бродят разные банды, которые нападают на наши обозы, громят полицейские участки, закладывают мины на дорогах и вообще стреляют во всех, кто попадет им на мушку. К сожалению, карательные подразделения не справляются со своими функциями. Где это произошло?

– Партизаны были переодеты в форму полевой жандармерии, господин оберштурмбанфюрер, – отвечал Харман. – Они устроили засаду в пятнадцати километрах от вашего лагеря. На развилке дорог. Они остановили нас якобы для проверки документов, а потом открыли огонь из пулеметов и автоматов. Шансов спастись было мало. Все мои подчиненные погибли.

– Но вы чудом спаслись, – констатировал фон Риббель с непонятной интонацией в голосе и добавил: – Просто герой да и только!

Штурмбанфюрер, до этого молчавший, хмыкнул. Не обращая на него внимания, фон Риббель поднялся из кресла, подошел к столу, снял трубку телефона и стал отдавать какие-то распоряжения.

В это время штурмбанфюрер налил Хармaнy дорогого коньяка и сказал, поднимая свою рюмку:

– Меня зовут Фельдер, Карл Фельдер. Можнo просто – Карл. Заведую лагерной канцелярией.

Они выпили, и Фельдер спросил:

– Надолго к нам?

– Это будет зависеть от вас, – сказал Харман.

– Как там Берлин? Что нового слышно в верхах? – напирал штурмбанфюрер.

Харман не успел ответить, потому что вернувшийся комендант поинтересовался целью прибытия обер-лейтенанта в Харвиц.

Вместо ответа Харман предъявил свои документы. У него имелось командировочное предписание, выписка из приказа рейхслейтера Розенберга о вьвозе материальных ценностей и, наконец, удостоверение личности офицера вермахта.

Он мог бы сказать, что прибыл в Харвиц, представляя своей скромной персоной оперативный штаб Розенберга по оккупированным областям рейха. Этот штаб был создан два года назад, после того, как фюреру стало известно, что различные художественные и материальные ценности, конфискованные эсэсовцами в России и Польше, беспощадно грабятся и уничтожаются. Узнав, что многие произведения искусства оцениваются миллионными цифрами, Гитлер пришел в ярость. Результатом этого явилось его "Распоряжение о полномочиях Розенберга по конфискации и использованию культурных, научных и материальных ценностей в оккупированных восточных областях". Оперативный штаб Розенберга, расположенный в Берлине, ведал доставкой вышеупомянутых ценностей на запад. Часть произведений искусства направлялась непосредственно в Берлин, другая часть – в знаменитую "Янтарную комнату" в Кенигсберге, а кое-что оседало в многочисленных концлагерях, причем в последнем случае материальный фонд непрерывно пополнялся за счет конфискации у заключенных золотых изделий и прочих ценностей. Сейчас, когда русские неудержимо наступали на фронте, чиновники из оперативного штаба решили немедленно сосредоточить все ценности в столице. В концентрационные лагеря и другие места скопления сокровищ были посланы специальные команды на машинах-сейфах и в сопровождении охраны. Так Харман попал сюда, в Харвиц. Но он не стал рассказывать это фон Риббелю, потому что тот и так все знал.

Внимательно изучив документы, фон Риббель аккуратно сложил их, вопросов больше задавать не стал, зевнул и протянул бумаги обер-лейтенанту. Тут Фельдер, уже порядком захмелевший, встрепенулся и заявил, что, пока он – начальник канцелярии, все документы должны проходить через него. С этими словами он выхватил у Хармана предписание, пробежал его глазами, чуть было не прожег сигаретой и, сообщив, что подпись рейхслейтера – фальшивая, захихикал.

– Не обращайте внимания… – начал было фон Риббель, но тут же вынужден был замолчать, так как в кабинет ввалилась какая-то чудовищная личность. У личности было лицо первобытного человека, возраста она была пожилого, и на нее был напялен неопрятный мундир ротенфюрера СС.

– А это господин Шарц, – пояснил со вздохом фон Риббель Харману, – начальник подразделения СС, выполняющего охранные и… э-э… карательные функции… Ганс, – обратился он к личности, – познакомься: господин Харман прибыл к нам с особым заданием из Берлина.

Исполнитель охранных и карательных функций почесал в затылке рукоятью тяжелой плети, болтавшейся у него на запястье, и из его чрева исторглись странные звуки, видимо, долженствовавшие продемонстрировать еro почтение к Харману. Ко всему прочему он был в состоянии тяжелого и, скорее всего, хронического опьянения.

Фон Риббель заверил Хармана, что весь персонал лагеря готов всячески содействовать той миссии, с которой обер-лейтенант сюда прибыл. В частности, непосредственную помощь в отборе ценностей ему окажет Карл Фельдер, а рабочую силу и решение прочих, вспомогательных, вопросов обеспечит Шарц (личность что-то буркнула и вновь почесала в могучем затылке). Затем оберштурмбанфюрер попросил Хармана представить ему утром подробный рапорт о стычке с партизанами и пожелал приятного отдыха, добавив, что размещением его распорядится опять-таки ротенфюрер.

В свою очередь, Фельдер поднял помутневший взгляд и объявил заплетающимся языком, что у солдат фюрера не может быть отдыха, пока идет война.

– Это преувеличение, – сказал невозмутимо Харман. – Любой человек нуждается в отдыхе. Отдых позволяет человеку восстановить силы.

Потом он встал, поднял руку и произнес:

"Хайль Гитлер!" Все молча глядели на него…

Он уснул, будто провалился в темноту, хотя еще секунду назад не испытывал никакого желания спать. И не было у него ни слов, ни мыслей, словно чья-то невидимая рука щелкнула выключателем, ведавшим его сознанием…