Бог из машины - Владимир Ильин

Владимир Ильин

Бог из машины

И прославил я мертвых, что умерли давно,

Более, чем живых, что живут поныне;

Но больше, чем тем и другим,

Благо тому, кто совсем не жил.

Серая лента шоссе монотонно тянулась навстречу. Шелестел мелкий скучный дождь, и лобовое стекло, несмотря на все старания "дворников", упрямо покрывалось водяной пеленой.

Длительная езда, особенно вне населенных пунктов, всегда наводит человека, сидящего за рулем, на размышления или воспоминания. Но тот, кто сидел сейчас за рулем тяжелой бронированной машины-сейфа, – человек высокого роста в серой форме с погонами обер-лейтенанта германского вермахта, с невыразительным лицом и словно остановившимся взглядом – не мог бы сказать про себя, что он о чем-то думает или что-то вспоминает. Он просто четко и безупречно выполнял действия, связанные с вождением машины. Одновременно он мысленно составлял план-схему окружающей местности, причем не знал, для чего это ему нужно. Он просто собирал информацию. Если бы кто-нибудь спросил его, он мог бы выдать сведения о чем угодно. Например, о количестве столбов, которые промелькнули мимо машины на долгом пути из Берлина. Он мог бы, если бы понадобилось, с точностью до метра в секунду определить скорость своего движения. Но этого у него никто не спрашивал, и он молчал.

Они ехали уже второй день. Всего их было шесть человек: обер-лейтенант Харман (старший курьерской группы), ефрейтор Яцке (водитель машины-сейфа) и четыре охранника на мотоциклах.

Сейчас обер-лейтенант сам сидел за рулем, чтобы дать отдохнуть водителю. Яцке спал на соседнем сиденье, и сон его был очень неспокоен. Время от времени ефрейтор тяжко вздыхал во сне, скулил и дрыгал ногой, ставя под угрозу свое равновесие. За всю дорогу Харман слышал его голос лишь несколько раз: когда Яцке клянчил у него сигареты да когда безбожно бранился по поводу скверных дорог или остолопов-водителей встречных машин, ослепляющих ночью фарами или не уступающих дорогу на однополосных шоссе. Что касается мотоциклистов, то Харман знал их лишь по именам, поскольку эти солдаты менялись от одной фельдкомендатуры к другой.

Из-за пасмурной погоды начинало темнеть раньше обычного, и Харман увеличил скорость, чтобы попасть в Харвиц до темноты. Окрестности лагеря были буквально наводнены партизанами – об этом всякий раз предупреждали дорожные посты СС и фельджандармерии. Судя по аккуратной надписи на грязной стрелке дорожного указателя, до конечного пункта маршрута оставалось около двадцати километров.

Харман притормозил, переключил скорости и, следуя в направлении стрелки, свернул с шоссе на грунтовую дорогу, уводившую в мрачный лес смешанного типа.

Впереди возникла очередная развилка дорог, показался полосатый шлагбаум, такая же полосатая будка и кучка солдат в форме полевой жандармерии. Шлагбаум был недвусмысленно закрыт, и один из патрульных махал рукой, явно требуя остановиться. Харман нажал на педаль тормоза и выругался сквозь зубы, словно бесконечные проверки на дорогах ему надоели. Собственно, в душе ему было все равно, но нечто, засевшее у него внутри, заставило его чертыхнуться.

Яцке проснулся от толчка, напоследок дрыгнув ногой, и сразу принялся шарить по карманам. Сигарет там он, конечно же, не обнаружил, сделал вид, что удивился и, озираясь, что-то буркнул.

На подножку машины со стороны Хармана вскарабкался дюжий фельдфебель и, вяло козырнув, заглянул в кабину. Мотоциклисты остановились так, как ехали: двое спереди, двое позади машины – и безучастно ожидали окончания процедуры.

– Ваши документы, господин обер-лейтенант, – казенным голосом произнес фельдфебель.

Странное произношение, отметил про себя Харман. Этот человек – не немец. Может быть, "фольксдойч"?..

Вслух Харман равнодушно сказал:

– Семь километров назад, на шоссе, нас уже проверял другой пост. Почему вы хотите проверять наши документы? Разве вам не сообщили по рации о нашем следовании?

– Служба есть служба, господин обер-лейтенант, – отвечал жандарм.

Харман не стал препираться и протянул фельдфебелю свое командировочное предписание и удостоверение личности.

Несколько постовых с автоматами наперевес стояли позади фельдфебеля, еще двое обосновались напротив мотоциклистов. Фельдфебель тщательно изучал документы, подсвечивая себе фонариком из-за сумерек.

Яцке вдруг вновь беспокойно задвигался, потом открыл дверцу и вылез из машины. Подойдя к одному из патрульных, панибратски хлопнул его по плечу и воскликнул:

– – He завидую я все-таки вам, парни! Торчите здесь под дождем как проклятые… Давно тянешь лямку, приятель?

Патрульный как-то странно замешкался, словно нe знал, что ответить.

– А сигарета у тебя найдется? – продолжал, не смущаясь, Яцке.

– He разговаривать с часовым! – тревожно возопил фельдфебель.

И тут Харман почувствовал, что в придорожных кустах кто-то есть. Когда фельдфебель сунул документы за отворот мундира и, что-то крикнув, взмахнул рукой, стало ясно: засада. Харман резко открыл дверцу, и фельдфебель слетел с подножки. В ту же секунду обер-лейтенант боком упал на сиденье, и автоматная очередь прошла пo тому месту, где какие-то доли секунды назад находилась его голова. Тотчас справа, из кустов, по машине и по мотоциклистам хлестнули огненные струи: тaм, видимо, у нападавших был припрятан пулемет.

Через несколько мгновений все было кончено. Пулеметные очереди далеко отбросили тела мотоциклистов, а в шее у незадачливого Яцке торчал нож. Каким-то внутренним зрением Харману удавалось видеть все, что происходило вокруг.

Из множества вариантов его мозг мгновенно выбрал один. Обер-лейтенант прикинулся мертвым. Он свесился из кабины наружу, безвольно раскинув руки. Стало совсем темно, и "поле боя" освещалось лишь фарой одного из перевернувшихся мотоциклов. Возле машины бегали лучи карманныx фонарей и слышалась шепелявая речь. Поляки, определил Харман. Партизаны…

Мотор машины-сейфа по-прежнему урчал на холостых оборотах. Это было хорошо. Партизан было человек шесть вместе с пулеметчиком. Они обыскивали трупы мотоциклистов и шофера, собирали оружие, кто-то из них готовился поджигать мотоциклы, кто-то пытался открыть заднюю дверь кузова машины. Я могу справиться с ними со всеми сразу, подумал Харман. Но я могу их при этом покалечить или убить. А убивать кого бы то ни было тут я нe имею права, хотя сам нe знаю, почему…

Задняя дверь машины все не поддавалась, и те двое, что ее взламывали, вызвали на подмогу своих товарищей. Когда партизаны столпились позади грузовика и принялись торопливо бить чем-то тяжелым no броне, к Харману подошел тот, у кого Яцке пытался стрельнуть сигарету. В руке у него был девятимиллиметровый "шмайсер". На вид парню было лет шестнадцать, не больше. Он с натугой вытянул тело Хармана из кабины на землю и лениво пнул его пару раз под ребра. И тут Харман вскочил, словно распрямившаяся пружина. Всего один молниеносный удар средней силы. Партизан еще падал, а его автомат уже перекочевал в руки Хармана.

Теперь можно было бы вскочить в кабину и уехать, но обер-лейтенанта заботили документы, оставшиеся у "фельдфебеля". Без них дело осложнялось.

Обойдя машину, Харман оказался за спиной у партизан.

– Руки вверх! – скомандовал он и сделал красноречивый жест стволом автомата. – Бросайте оружие на землю, только перед собой.

Секунду все медлили, но Харман знал, что они его прекрасно поняли. У каждого из партизан в руках было оружие. Но каждый из них нe сомневался, что, если он шевельнется, ствол "шмайсера" изрыгнет смертоносное пламя… Когда человек молод, умирать особенно нe хочется, подумал Харман.

Он терпеливо ждал. Наконец партизаны побросали оружие к его ногам. Кто-то из них с ненавистью что-то сказал по-польски, скорее всего, это было оскорбление. Харман пропустил это мимо ушей и сказал повелительно "фельдфебелю":

– Я требую вернуть мне мои документы. Без документов я нe могу продолжить мой путь. Всем людям нужны документы, особенно в военное время…

Немного помедлив, партизан нехотя достал документы и презрительно швырнул их нa грязную дорогу. Харман наклонился и сразу увидел, что всё на месте. Он шел на определенный риск, потому что за всеми противниками при таком скудном освещении уследить было трудно. Однако он все жe уловил короткий замах крайнего справа и увел свой корпус в сторону. Что-то просвистело рядом с ним и со звоном улетело в темноту. Нож…

Харман вскинул "шмайсер" и дал короткую очередь поверх машины. Партизаны дружно бросились на землю. Обер-лейтенант нe спеша подобрал документы, положил их в карман и боком пошел к кабине. Кто-то позади опять выругался по-польски.

Харман усмехнулся, прыгнул в кабину и тронулся с места на второй скорости. Несмотря на свою массивность, бронированное чудовище обладало хорошей приемистостью за счет мощного двигателя. Для ее бампера шлагбаум оказался чисто символической преградой.