Целинники - Виктор Дьяков

– И как, справился? – гости не обратили внимания, что хозяин выпил без них, их слишком интересовал ответ на этот вопрос.

– А как же, – Илья запил водку рассолом. – Мужики, которые русские, в той бригаде выпивали крепко. Ну я одного, для острастки, который поддатый на работу вышел, за гумно отвел и в едало дал. Все, сразу как знахарка отговорила, остальные выпивохи тоже побаиваться стали. С казахами так же. Они любят сидеть и в степь смотреть, ничего не делать. И на работе так же. Я их от этой смотрячей болезни живо вылечил, взял дрын и одного такого сидельщика так по хребтине приложил… Он у меня потом как наскипидаренный работал. С такими людьми иначе нельзя…

– А немцев тоже бил?

– А их не за что. Они все трудяги, работают да еще как. Но за ними тоже глаз, да глаз нужен. Мне так особист с области говорил, с ними осторожней, нет им веры. Вот так я посевную и свалил. Мне потом директор лично руку жал, благодарность объявил и в бригадирах приказом утвердил.

– Молодец Илья Никифорыч, что верно, то верно, некоторым пока в морду не дашь… – начал было хвалить Черноусова один из изрядно захмелевших мужиков, видимо не врубившись, что в морду и по хребту Илья бил таких же как они рядовых работников.

Яснов, судя по недовольному выражению его лица, воспринял последние откровения Черноусова как вызов себе. Местный бригадир руки никогда не распускал и действовал в основном посредством ругани и угроз снять трудодни. Потому он поспешил перевести разговор в другое русло:

– Ты нам Илюха лучше расскажи как там с жильем. Говоришь, квартеры дают. Это что ж как в городе в большом доме что ли, или там сразу избу новую дают?

– Да-да, очень про это хотим знать? – Яснова сразу же поддержали несколько заинтересованных голосов.

– Да нет, там все по-другому. Там не избы, а домики строят щитосборные, кажный на четыре квартеры, две двухкомнатные с одной стороны и две однокомнатные с другой. Дома с верандами, крыша шиферная. Главно и удобства там есть, вода прямо в дом проведена, никаких колодцев рыть не надо, с ведрами волыниться. Кран открыл, и она тебе течет, – Илья сделал движение пальцами, будто отворачивал водопроводный кран.

– Иш ты, прям как в городе! – восхищенно загудели гости.

– Что-то не пойму я Илюх, говоришь четыре квартеры в доме. Это получается со всех сторон квартеры… А скотный двор, огород, где оне помещаются, в другом месте что ль? – недоуменно спрашивал Яснов.

Да не нужна там никакая скотина в дому. Молоко, сметану, творог, все в совхозе за работу дают, у нас молокозавод свой. А если чего хочешь для себя посадить, перед каждой квартрой палисадники штакетником отгорожены, можно грядки делать, некоторые и курей держут, там в сараях на отшибе. Если перед домом мало земли, можно поболе огород сделать в поле там дают по пятнадцать соток, ежели кто хочет, – терпеливо объяснял Черноусов.

– Это ж здорово. Никакой тебе скотины в дому, ни навозу, ни запаху. Не житуха красота, – вклинился один из молодых мужиков, явно намеревавшийся последовать примеру Черноусова, ехать на Целину.

– Красота-то красота, да как-то. Что же это такое, огороды значит не при доме, а черти где, да и без своей скотины оно как-то… Колхозное молоко с фермы или мясо, оно и есть колхозное, не свое, – возразил Яснов, возможно, испугавшись, что пример Черноусова станет заразительным и из деревни убегут на Целину многие – а кто тут работать останется?

– Да, эт оно так, без своей коровы да овец никак нельзя, с одних курей сыт не будешь. Я так молоко с колхозной фермы ни за что пить не стану, – только от своей коровы, – поддержал своего бригадира кто-то из-за стола.

Выпили по очередной и разговор из фазы слушания рассказа хозяина, перешел в многоголосый хор – почти каждый спешил выразить свое мнение, свои аргументы за и против переезда на Целину, про которую только что рассказал Илья Черноусов и так красиво пели по радио:

Ох ты, зима морознаяНоченька яснозвезднаяСкоро ли я увижуМою любимую в степном краю?Вьется дорога длиннаяЗдравствуй земля целиннаяЗдравствуй простор широкийВесну и молодость встречай свою…

Пока взрослые гуляли в избе трое сыновей Черноусовых, одиннадцатилетний Васька, восьмилетний Ленька и шестилетний Витька, собрали вокруг себя деревенских ребятишек, хвастая подарками, что им привез с Целины отец.

– Во, луч можно и шире и уже делать, метров на двадцать, а то и на все тридцать, вона до той ветлины бьет. Сегодня как стемнеет, проверим, – это старший Васька показывал ребятам работу невиданного в деревне чуда – китайского фонарика на батарейках. В то же время младшие братья демонстрировали «боевые» качества привезенных им отцом водяных пистолетов, стрелявших водяной струей. Потом стали задирать штанины, открывая на всеобщее обозрение опять же диковинные спортивные ботинки – кеды. В таких по деревне щеголяли только городские мальчишки, приезжавшие на летние каникулы к своим бабушкам и дедушкам из Москвы, Ленинграда, Калинина. Зависть у местных мальчишек вызывали и цветные рубашки в которые вырядились братья. Они так смотрелись на фоне убогого синего сатина, из которого в основном были пошиты рубашки и шаровары местной деревенской пацанвы.

Впрочем, завидовали не только сыновьям. Деревенские бабы завидовали и Зинаиде. Чего только не понавез и ей Илья: платье, шаль, туфли, оренбургский платок… И хоть то городского пошива платье пришлось Зинаиде не совсем впору – за время без мужа она несколько похудела, переживая за уехавшего Илью… Она опасалась, ведь в деревне с самой войны сохранялся определенный дефицит мужиков и не каждая деревенская баба могла выйти замуж, завести семью. Никому, кроме собственной матери не признавалась она в своих страхах, но многие, особенно женщины догадывались – боится, как бы не канул как воду ее муженек на тех целинных просторах, оставив ее одну с тремя ребятишками. То обстоятельство, что жена заметно осунулась и спала с тела, вызвало у Ильи недовольство:

– Что это ты Зин, похудела-то как? Неужто, бригадир так тут тебя работой замордовал? Вона, ребры скрозь кофту проступают. Когда уезжал ты ж справная была. Платье тебе привез на тот твой размер, а сейчас… не иначе в заду и груди свободно будет.

– Да я ж Илюш… про тебя все думала. Ты ж писал-то редко. Вот нету письма долго, а я все думаю, что тама с тобой, жив, али нет, – не стала раскрывать всех причин своего нешуточного беспокойства Зинаида. – Но ты не бойся, с тобой я быстро опять в тело войду, – тут же она заверила мужа.

Платье пришлось прихватить булавками, чтобы не болталось. Тем не менее, когда Зинаида вышла в этом платье, городских туфлях и чулках на улицу… Все бабы от древних старух, еще помещиков помнящих, до сопливых девчонок сбежались на нее смотреть, всплескивали руками да охали. И как тут не всплескивать, не охать, ведь до ближайшего сельпо в центральной усадьбе колхоза целых восемь километров – так просто в магазин не сбегаешь, да и выбор в том сельпо был… Только соль, спички, да водка, ну еще сатин имелся постоянно. Так что за промтоварами приходилось в райцентр ездить за пятьдесят километров. Но и там одеться колхозникам, получавшим на трудодни совсем мизерные деньги, было довольно сложно. Потому одевались в основном самым доступным способом: в сельпо или автолавке закупали впрок на всю семью дешевого сатина и из него шили все что можно: штаны, белье, рубашки, платья… Качество тех «промтоваров», конечно, было неважным. Те же городские бабы и девки, что приезжали гостить к своим родителям и дедам, они сильно выделялись на таком «сатиновом» фоне. Но с ними и не равнялись, они уже местными не считались, даже если здесь и родились. Но вот когда своя деревенская баба вот так вдруг вырядилась… Это, одетым в сатиновые платья, кофты, юбки, обутыми в кирзовые и резиновые сапоги женщинам… Именно женщины при виде Зинаиды в обновах уверились, что Илья Черноусов уехал не только в хлебные места, а где еще и отличное, едва ли не московское снабжение. В общем, в Горбылихе тогда почти ни у кого не возникло сомнений, что Илья поступил совершенно правильно, уехав из бесперспективной деревни. Некоторые из женщин стали подбивать своих мужей, чтобы тоже собирались на Целину, в хорошую перспективную жизнь.

Сыновья Черноусовых с радостью готовились к предстоящему отъезду, Зинаида тоже хлопотала… Только ее мать, предчувствуя одинокую старость не могла сдерживать слезы, глядя на дочь и внуков. Впрочем, некоторые сомнения закрадывались и в сердце Зинаиды. Муж кроме всех прочих, привез ей и еще один подарок, правда она его никому, даже матери и близким подругам не показала – застеснялась. То была так называемая комбинация, короткая шелковая кружевная рубашка с бретельками, которую можно одевать и под платье, и на ночь, ложась в постель. В деревне бабы такую красоту видели только в кино и у тех же городских. Так вот ночью, лежа в этой своей нарядной комбинации рядом с долгожданным мужем, Зинаида нет-нет, да и высказывала ему свои опасения: