Мрачное чудовище Бельтера (ЛП) - Патни Мэри Джо

Весна

Иногда, к сожалению, Фальконеру приходилось покидать Бельтер, и сегодня оказался именно такой случай. Тёплый воздух был наполнен ароматами и звуками весны. Джеймс с удовольствием проехал десять миль верхом, но предстоящая беседа его совсем не радовала.

Он нахмурился и придержал лошадь у главных ворот Гардсли-Мэнор, увидев, что металлические конструкции покрыты ржавчиной, а строительный раствор в кирпичной кладке колонн, обрамлявших вход, осыпался. После того, как он позвонил в колокольчик, чтобы вызвать привратника, прошло минут пять, прежде чем появился угрюмый, плохо одетый мужчина.

– Я Фальконер. Сэр Эдвин меня ожидает, – резко сказал Джеймс.

Привратник замер, а затем быстро открыл ворота, стараясь не смотреть на проезжавшую мимо фигуру в плаще. Фальконера ничуть не удивила его реакция. Вероятно, деревенские жители сочиняли множество историй о таинственном лорде Бельтера, никогда не снимавшем капюшон. Джеймс не знал, что именно они выдумывали, да его это и не интересовало.

Фальконер понимал, что перед встречей с сэром Эдвином ему нужно оценить состояние владений. Именно поэтому он не стал приглашать баронета в Бельтер, а лично прибыл в Гардсли. Стоило привратнику скрыться из виду, Джеймс свернул с главной дороги на тропу, которая шла по краю поместья и уходила на запад.

Привязав лошадь на склоне покрытого буками холма и взяв из седельной сумки бинокль, он поднялся на вершину. Поблизости никого не было. Он откинул капюшон и подставил лицо приятному дуновению весеннего ветерка.

Его надежды оправдались: с холма открывался отличный вид на холмистую местность графства Кент. В отдалении виднелся даже пар от следовавшего в Дувр поезда. Но ему совсем не понравилось то, что предстало перед ним вблизи. Бинокль показал плачевное состояние Гардсли во всех деталях: от ветхих оград и запущенных полей до хилого скота. Чем дольше Джеймс смотрел, тем сильнее сжимался его рот, потому что поместью явно не уделяли должного внимания на протяжении многих лет.

Пять лет назад сэр Эдвин Хоторн попросил Фальконера одолжить ему немного денег, чтобы улучшить состояние своих владений. Баронет не пришёлся Джеймсу по душе, но его впечатлила и изумила явная дерзость, с которой тот обратился к совершенно незнакомому человеку.

Вероятно, под влиянием рассказов о щедрости и склонности Фальконера к благотворительности Хоторн решил, что ему нечего терять. Весьма эмоционально и красноречиво сэр Эдвин рассказал о потребовавшей больших затрат болезни супруги и её недавней смерти, о своей единственной дочери и о поместье, которое несколько поколений принадлежало его семье и теперь отчаянно нуждалось во вложениях, чтобы вернуться к былому процветанию.

Понимая, что ведёт себя глупо, Джеймс поддался порыву и всё же одолжил баронету десять тысяч фунтов. Это было целое состояние, но Фальконер вполне мог себе это позволить, и если Хоторна действительно так волновала судьба поместья, он заслуживал возможность его спасти.

Но куда бы ни ушли десять тысяч фунтов, они точно не попали в Гардсли. Срок выплаты долга истёк год назад, но Фальконер дал отсрочку в двенадцать месяцев. Теперь, когда время вышло, а деньги не получены, Джеймс должен решить, что делать дальше.

Будь хоть какой-нибудь признак заботливого отношения баронета к своей земле, Фальконер согласился бы продлить срок займа на неопределённый период. Но это! За пренебрежение обязанностями Хоторна следовало бы выпороть и выставить на улицу к попрошайкам.

Фальконер намеревался спуститься к лошади, когда заметил, как на противоположной стороне холма мелькнуло что-то голубое. Предположив, что это зимородок, он снова поднял бинокль, осмотрел нижний склон и нашёл то, что искал.

Когда он увидел, что это вовсе не зимородок, а девушка, у него перехватило дыхание. Скрестив ноги, она сидела под цветущей яблоней и рисовала углём в лежавшем на коленях альбоме. Скорчив гримасу, она вырвала лист с рисунком, смяла его и бросила в стопку негодных работ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сначала ему показалось, что это ребёнок, поскольку она была такой маленькой, а её не заколотые шпильками серебристые волосы свободно рассыпались по плечам. Но, отфокусировав бинокль, он понял, что фигура и лицо принадлежат девушке, пусть даже и юной. Он бы дал ей лет восемнадцать, самое большее двадцать. Она выглядела грациозной, даже сидя на земле.

Несмотря на простое голубое платье, Джеймс не сомневался, что это не какая-то деревенская девчонка, а дочь Хоторна. Но она совсем не походила на своего напыщенного отца. Её оживлённость и свежесть приковали внимание Фальконера, а чёткий профиль напоминал изображение богини на греческой монете. Если бы его старый наставник мистер Грайс увидел девушку под яблоней, даже этот старый брюзга подверг бы сомнению врождённую греховность всех людей.

Она была так прелестна, что сердце Фальконера сжалось от боли. Он не понимал, чем вызвана эта боль: печалью от осознания, что им не суждено познакомиться, или радостью от существования такой красоты в мире. Возможно, и тем, и другим.

Сам того не осознавая, он поднял руку и накинул тёмный капюшон на голову, чтобы, случайно посмотрев в его сторону, она его не заметила. Он скорее умрёт, чем вызовет выражение ужаса или отвращения на таком милом личике.

Когда пятью годами ранее сэр Эдвин просил денег, он упоминал имя своей дочери, столь причудливое, что Фальконер предположил, что её мать, должно быть, любила Шекспира. Титания, королева фей? Нет. Офелия или Дездемона? Точно нет.

Ариэль. Её звали Ариэль. Теперь, увидев девушку, Фальконер убедился, что это имя подходило идеально, ведь она казалась творением воздуха и солнца, а не обычной смертной.

Джеймс знал, что подглядывать - нехорошо, но никак не мог заставить себя отвести взгляд. Она смотрела то вверх, то вниз, видимо, рисуя растущий перед ней старый дуб. Её рука ловко и быстро двигалась над бумагой, как у настоящего художника, который старается обогнать время, чтобы запечатлеть своё восприятие мира. Он мог бы поручиться, что она видит больше, чем просто кору и весенние листья.

По склону холма пронёсся порыв ветра, растрепав её светлые волосы и сорвав с дерева цветы. Один из скомканных рисунков полетел по траве. Девушку осыпало розовыми, залитыми солнцем лепестками, будто даже природа считала своим долгом отдать дань её красоте. Когда с холма до него донёсся аромат яблок, Фальконер понял, что ему никогда не забыть её образ в позолоте солнечного света и в окружении цветов.

Не успел он отвернуться, как девушка встала и смахнула с платья лепестки. Собрав разбросанные рисунки, она повернулась к нему спиной и стала спускаться по противоположной стороне холма, ступая так же грациозно, как он и предполагал. Её волосы напоминали мерцающую серебристую мантию. Но она не заметила рисунок, унесённый ветром.

После того, как девушка скрылась из виду, Фальконер спустился с холма и достал из зарослей купыря смятый листок. Затем он расправил бумагу, стараясь не размазать уголь.

Его предположение оказалось верным: девушка не просто изобразила корявый дуб. В нескольких сильных, простых линиях ей удалось передать намёк на суровые зимы и плодородное, богатое желудями лето, солнце, дождь и засуху, долгую историю дерева, которое пустило корни за несколько поколений до её рождения и должно просуществовать ещё многие столетия. Эта хрупкая золотая девочка оказалась настоящим художником.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Поскольку рисунок ей не понравился, он не видел ничего дурного в том, чтобы оставить его себе. Понимая, что выглядит сентиментальным глупцом, он всё же сорвал пару смятых травинок в том месте, где она сидела.

По пути к усадьбе Джеймс высматривал девушку, но безуспешно. Если бы не рисунок в седельной сумке, он мог бы решить, что она ему померещилась.

Рассыпаясь в извинениях, сэр Эдвин Хоторн нервно поприветствовал гостя. Он был красивым мужчиной, но следы развращённости портили его лицо, а на лбу блестел пот.