Прелестные создания - Трейси Шевалье

Джон постучал пальцем по книге. Хотя он ничего такого не сказал, все мы поняли, что ищем не просто место для летнего отдыха, но свой новый дом, где сможем сносно жить, покинув Лондон, который теперь был нам не по средствам.

Когда он ушел в свою контору, я взяла со стола книгу.

— «Путеводитель по водам и морским купаниям на тысяча восемьсот четвертый год», — прочла я вслух, чтобы Луиза и Маргарет могли меня слышать.

Перелистывая ее, я обнаружила статьи об английских городках, расположенных в алфавитном порядке. Фешенебельному Бату отводилась, конечно, самая большая статья — сорок девять страниц, а также большая карта и раскладная вклейка с панорамным видом на город с его улицами и домами, окаймленными окрестными холмами. Нашему любимому Брайтону посвящались двадцать три страницы текста. Я посмотрела все города, упомянутые нашим братом, некоторые из которых были просто рыбацкими деревушками, удостоившимися лишь пары страниц. На полях, возле приглянувшихся местечек, Джон ставил галочки. Полагаю, он прочел все статьи в этой книге и выбрал те, что подходили лучше остальных.

— Чем плох Брайтон? — спросила Маргарет.

Я как раз читала о Лайм-Реджисе и вскинула на нее глаза.

— Вот тебе и ответ, — произнесла я, вручив ей путеводитель. — Посмотри, что отметил Джон.

— «Обыватели Лайма принадлежат главным образом к среднему классу, — вслух прочла Маргарет. — Многие перебрались сюда не только в надежде подправить здоровье, но и улучшить свое благосостояние». — Она уронила книгу себе на колени. — Стало быть, Брайтон для сестер Филпот слишком дорог, так?

— Ты можешь остаться здесь с Джоном и его женой, — предложила я в порыве благородства. — Думаю, одну из нас они сумеют обеспечить. Совсем не обязательно, чтобы мы все отправлялись в изгнание на побережье.

— Ерунда, Элизабет, мы никогда не расстанемся, — провозгласила Маргарет с такой искренней преданностью, что я не могла не обнять ее.

В то лето мы отправились в путешествие по побережью, сопровождаемые напиши тетушкой и дядюшкой, нашей будущей невесткой и ее матерью, а также Джоном, когда ему это удавалось. Наши компаньоны делали замечания вроде «Какие великолепные сады! Завидую тем, кто живет здесь круглый год и может прогуливаться в них, когда пожелает», или «Эта муниципальная библиотека так хорошо укомплектована, что можно подумать: ты в Лондоне», или «Разве воздух не свеж? Хотелось бы мне дышать им каждый день». Раздражало, что другие судят о нашем будущем так легко, особенно наша невестка, которой предстояло завладеть домом Филпотов и не надо было перебираться в Уэртинг или Гастингс. Ее комментарии стали так сильно нам докучать, что Луиза начала находить отговорки, чтобы не участвовать в совместных прогулках, а я делала все более и более колкие замечания. Только Маргарет радовалась нашим поездкам, пусть даже лишь затем, чтобы посмеяться над грязью в Лимингтоне или над деревенским театром в Истборне. Больше всего ей понравился Веймут, потому что любовь к этому городу короля Георга сделала его популярнее прочих, обеспечив ежедневное сообщение дилижансами из Лондона и Бата, а следовательно, и постоянный приток фешенебельной публики.

Что до меня, то я тогда часто бывала совершенно не в духе. Знание того, что тебя могут принудить переехать в какой-то город, мешает смотреть на него как на привлекательное место, куда ты заехала отдохнуть на один день. Трудно смотреть на такой курорт, не сравнивая его с Лондоном. Даже Брайтону и Гастингсу, которые раньше я так любила посещать, теперь, на мой взгляд, недоставало духовности и изящества.

Когда мы добрались наконец до Лайм-Реджиса, в нашей компании оставались только Луиза, Маргарет и я: Джон вернулся к себе в контору и забрал с собой свою невесту и ее мать, а у нашего дядюшки начался приступ подагры, вынудив его и тетушку отправиться обратно в Брайтон. В Лайм нас сопровождали Дёрхэмы, семейство, с которым мы познакомились в Веймуте, — они составили нам компанию в дилижансе и помогли нам поселиться в съемной квартире на Брод-стрит, главной улице городка.

Изо всех мест, которые мы посетили тем летом, Лайм я нашла наиболее привлекательным. К тому времени уже наступил сентябрь — месяц, который своей кротостью и золотистым светом способен скрасить даже самый мрачный уголок Англии. Нас встретила хорошая погода, и мы были совершенно свободны и предоставлены самим себе. Наконец я могла составить собственное мнение о городе, в котором мы могли бы поселиться.

Лайм-Реджис — это город, подчинившийся ландшафту, а не заставивший окружающую природу подчиниться себе. Холмы, подступающие к городу, настолько круты, что дилижансы не могут по ним спускаться — пассажиры сходят у трактира «Куинз-армз» в Чармуте или на перекрестке в Аплайме и доставляются вниз в экипажах. Узкая дорога ведет к берегу, затем быстро поворачивается к морю и снова устремляется к холмам, словно хотела лишь бросить взгляд на волны, прежде чем спастись бегством. Самый низкий край берега, гам, где крошечная речушка Лайм впадает в море, соседствует с городской площадью. Там, наискосок от таможни и Курзала, стоит гостиница «Три чаши», которая будто хвастается своими тремя стеклянными люстрами и прекрасным эркером, выходящим на берег. Дома выстроены от центра вдоль берега и вверх по реке, а магазины и прилавки городского рынка взбираются вверх по Брод-стрит. Лайм не строился по архитектурному плану, как Бат, Челтнем или Брайтон, но извивается то в одну сторону, то в другую, словно напрасно пытаясь убежать и от холмов, и от моря, заранее зная, что это ему не удастся.

Но это не все, что можно сказать о Лайме. Там как будто расположены бок о бок две деревни, соединенные маленьким песчаным пляжем. Именно на нем выстроились в ряд яркие купальни, ожидая притока посетителей. Другой Лайм, на западной оконечности пляжа, будто заключает залив в свои объятия. Над ним возвышается Кобб, длинная скала из серого камня, которая изгибается, уходя под воду и прикрывая берег, тем самым создавая спокойную бухту для рыбацких лодок и торговых судов, приходящих сюда отовсюду. Кобб имеет несколько футов в высоту и достаточно широк, чтобы по нему можно было прогуливаться втроем, держась за руки, что и делают многие отдыхающие, потому что оттуда открывается чудесный вид на город и на живописную береговую линию за пологими холмами, окрашенными в зеленые, серые и коричневые тона.

Бат и Брайтон красивы, несмотря на свои невзрачные окрестности; стройные здания с их гладким каменными фасадами создают искусную атмосферу, которая радует глаз. Лайм же красив благодаря своим окрестностям и несмотря на свои довольно невзрачные дома. Он мне сразу понравился.

Мои сестры тоже остались довольны Лаймом, но по другим причинам. С Маргарет все было просто: она стала королевой балов, устраиваемых в Лайме. В свои восемнадцать она была свежей, живой и настолько миловидной, насколько вообще может быть урожденная Филпот. У нее были прелестные колечки черных волос и длинные руки, которые она предпочитала держать приподнятыми, чтобы окружающие могли восхититься их изящными очертаниями. Если лицо у нее было слегка длинноватым, губы немного тонкими, а ключицы несколько выступающими, то в ту пору, когда ей было восемнадцать, это не имело никакого значения. По крайней мере, она была избавлена от моей острой челюсти или от злополучного роста Луизы. Мало кто мог сравниться с нею в то лето в Лайме, и джентльмены уделяли ей больше внимания, нежели в Веймуте или Брайтоне, где у нее могло быть куда больше соперниц. Маргарет была счастлива. Она жила от бала до бала, заполняя дни в промежутках игрою в карты, чаепитиями в Курзале, купанием в море и прогулками по Коббу в обществе новых друзей и подруг, которых она себе здесь завела.

Луизу не заботили ни балы, ни карты, но она вскоре обнаружила луга вблизи утесов к западу от города с удивительной флорой и дикими, уединенными тропами, обрамленными плющом. Это несказанно тешило ее склонную к уединению натуру. К тому же она с детства проявляла интерес к ботанике.

Что до меня, то я нашла свое занятие в Лайме однажды утром, на прогулке по пляжу Монмут, к западу от Кобба. Мы присоединились к своим друзьям по Веймуту, Дёрхэмам, чтобы обследовать любопытный каменный уступ, прозванный Змеиным кладбищем и открывавшийся только во время отлива. Это оказалось дальше, чем мы думали, и продвигаться по каменистому берегу было трудно. Я вынуждена была все время смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на скальные обломки. Ступив между двумя камнями, я заметила странный голыш, украшенный полосатым узором. Наклонившись, я подняла его — в первый из многих тысяч раз, кои мне предстояло сделать в своей жизни. Он имел спиралевидную форму, со складками, шедшими с равномерными интервалами вокруг сердцевины, и походил на змею, которая свернулась вокруг себя самой, так что кончик хвоста оказался в центре. Симметричный узор так радовал глаз, что я почувствовала, что должна сохранить его, хотя и понятия не имела, что это такое. Я лишь понимала, что это не могло быть простым камнем.