Хроники Края. За Темными Лесами - Пол Стюарт

Конечно, древесина дуба-кровососа дает много тепла, но, когда дрова горят в печке, они не издают приятного запаха и уж, разумеется, не поют. Они охают и стонут, и их заунывный вой отпугивает обитателей чащи. Нет, пожалуй, воздушное дерево – самое любимое у лесных троллей. Поленья весело трещат в печке, и яркое алое пламя приносит в жилища мир и покой.

Спельда продолжила свой рассказ, и Прутик зевнул. У нее был низкий грудной голос, и казалось, что она не говорит, а воркует.

– В четыре месяца ты уже умел ходить, – сказала она, и мальчик ощутил гордость в словах матери. – А ведь дети лесных троллей обычно ползают на четвереньках до полутора лет, – тихо прошептала Спельда.

Неожиданно для себя самого увлекшийся повествованием мальчик ждал продолжения. Наконец настало время для «но». И каждый раз, когда наступал этот момент, дыхание у него прерывалось, а сердце уходило в пятки.

– Но, – произнесла она, – хотя в физическом развитии ты сильно опережал сверстников, говорить ты не умел. Тебе уже исполнилось три года, но ты все еще не произнес ни одного слова.

Она повернулась на стуле.

– Я думаю, не нужно повторять, сколь это было серьезно. – Мать вздохнула еще раз, и еще раз Прутик с отвращением отвернулся.

Он внезапно вспомнил, чему учил его Вихрохвост: «Чуешь, откуда ты родом?» Прутик понял, что могло значить это выражение: по нюху всегда можно распознать дух родного дома. Но что если он ошибался? Может, прав был эльф-дубовичок, который, как всегда небрежно, добавил: «Если ты воротишь нос от запахов родного дома, значит, это не твой дом».

Прутик, чувствуя себя виноватым, сглотнул слюну. Он часто мечтал о другом доме, когда после целого дня издевательств и насмешек укладывался в своей конуре.

Сквозь окно было видно, как на изрезанном листвой небе солнце опускалось все ниже.

Стройные стволы сосен Темного Леса сверкали в закатных лучах, как застывшие молнии.

Прутик знал, что снег выпадет сегодня вечером, еще до возвращения отца. Он подумал о Тунтуме, который ушел в Темные Леса, далеко за Якорное дерево. Может быть, как раз сейчас он вонзает свой острый топор в ствол дуба-кровососа.

Прутик содрогнулся. Истории, которые рассказывал ему отец поздними вечерами, сковывали его сердце ужасом. Отец его, Тунтум-дровосек, добывал деньги незаконным промыслом, ремонтируя корабли небесных пиратов. Это значило, что для починки ему требовалась летучая древесина, а самым лучшим деревом для такой работы был дуб-кровосос.

Прутик не был уверен, что отец любит его. Когда он возвращался домой с разбитым носом, с фонарем под глазом и вывалянный в грязи, ему хотелось, чтобы отец обнял его, приласкал и успокоил.

Вместо этого Тунтум давал советы, нет, скорее даже отдавал приказания:

– Пойди и разбей им носы в кровь. И каждому поставь фонарь под глазом. И вываляй их в грязи. Даже не в грязи, а в дерьме. Покажи им, кто ты такой.

Потом мать, прикладывая к синякам примочки из живительных ягод, объясняла, что отец желает ему добра и только хочет подготовить мальчика к суровым испытаниям внешнего мира. Но Прутика не убеждали ее слова. В глазах отца он видел не любовь, но лишь презрение.

Пока мальчик в задумчивости наматывал на палец длинную прядь своих темных волос, Спельда продолжала рассказ.

– Имена, – говорила мать, – без них нам, лесным троллям, некуда деться. Имена приручают диких зверей, имена позволяют нам сказать, кто мы есть. У нас в лесу есть одно золотое правило: «Не знаешь, как называется, не ешь». Вот теперь ты понимаешь, сынок, почему я так волновалась, что у тебя, трехлетнего, все еще не было имени.

Мальчик вздохнул. Он знал, что тролль, умирающий безымянным, обречен на вечный полет в открытом небе. Дело было в том, что Обряд Нарекания не мог состояться, пока ребенок не произнес своего первого слова.

– И я действительно был немым, мамуля? – спросил Прутик.

Спельда отвернулась.

– Ни одного слова до той поры не слетело с твоих уст. Я уж думала, что ты пошел в своего прадеда, Визила. Он тоже не умел говорить. – Она вздохнула. – И вот в тот день, когда тебе исполнилось ровно три, я решила, что Обряд Нарекания должен состояться во что бы то ни стало.

– А я похож на прадедушку Визила?

– Нет, Прут, – ответила Спельда. – Никогда в нашем роду не бывало дровосека, на которого бы ты походил. И вообще троллей вроде тебя никогда не было.

Прутик дернул себя за прядь накрученных на палец волос.

– Я некрасивый, да? – спросил он.

Спельда засмеялась. Когда она улыбалась, ее пухлые щечки раздувались еще больше, а маленькие серовато-карие глазки тонули в складках грубой кожи.

– Вовсе нет, – ответила она. Спельда наклонилась и обняла сына своими длинными руками. – Ты всегда был и будешь для меня самым прекрасным мальчиком на свете. – Она замолчала. – Ну, так на чем мы остановились?

– На Обряде Нарекания, – напомнил ей Прутик. Он неоднократно слышал историю о том, как получил имя, но всякий раз надеялся услышать что-нибудь новое для себя.

В тот день ранним утром Спельда отправилась по тропе, ведущей к Якорному дереву.

Она привязалась веревкой к его могучему стволу и углубилась в Темные Леса.

Путешествие было опасным: веревка могла порваться или запутаться, а лесные тролли больше всего на свете боятся заблудиться.

Всякий, кто сойдет с тропы и потеряет дорогу, неминуемо встретится с Хрумхрымсом – самым страшным и ужасным из всех существ, населяющих Темные Леса.

Каждый тролль живет в страхе, опасаясь встречи с ним. Спельда не раз пугала своих старших детей, рассказывая были и небылицы о лесном страшилище.

– Будете плохо вести себя, – говаривала она, – придет Хрумхрымс и заберет вас.

Все глубже и глубже забиралась Спельда в лесную глушь. Деревья, обступавшие ее, эхом повторяли вой и рев прятавшихся в зарослях диких зверей. Перебирая пальцами амулеты и обереги, надетые на шею, Спельда молилась о скором и благополучном возвращении домой.

Размотав до конца веревку, привязанную другим концом к Якорному дереву, Спельда остановилась. Дальше идти было нельзя. Она вытащила спрятанный в поясе нож, именной нож. Нож был очень важной вещью. Он был выкован специально для ее сына. Нож был необходим для Обряда Нарекания. А когда маленький тролль достигнет совершеннолетия, он станет обладателем собственного именного ножа.

Крепко сжав рукоять, Спельда вытянула руку вперед и, как требовал ритуал, острым лезвием отрубила кусочек от ближайшего дерева. Это была частица Темного Леса, которая должна открыть имя ее ребенка. Спельда действовала быстро: она прекрасно знала, что хруст ветки может привлечь чье-нибудь внимание и тогда дело для нее обернется очень скверно. Когда с ритуалом было покончено, она сунула кусочек дерева под мышку и поспешила обратно. Благополучно добравшись до Якорного дерева, она отвязала веревку и вернулась в свою хижину. Там она поцеловала кусочек дерева и бросила его в огонь.

– Имена у твоих братьев и сестер появились сразу же, – объяснила Спельда. – Уф, Пуф и Фырк. С ними все было очень просто. Но с тобой ничего не получилось. Дерево только потрескивало и шипело. Темные Леса отказывались называть тебя.

– И все же имя у меня есть, – сказал мальчик.

– Конечно есть! – ответила Спельда. – И все благодаря Вихрохвосту.

Прутик кивнул. Он хорошо знал, как это случилось. Вихрохвост после долгого отсутствия только что вернулся в деревню. Прутик помнил, как радовались и ликовали лесные тролли, что эльф-дубовичок снова с ними, – ведь Вихрохвост, в тонкостях знавший все премудрости лесных законов, был их другом, помощником и прорицателем. Именно к нему шли лесные тролли за советом, с ним делились своими бедами и горестями.

– Когда мы пришли к нему, у древнего колыбельного дерева, на котором он жил, уже собралась толпа. Вихрохвост сидел в пустом коконе, откуда вылупилась Птица-Помогарь, рассказывал, где он побывал и что повидал во время своих путешествий. Когда он увидел меня, глаза его широко раскрылись и он стал вертеть ушами.

– Ну, что у вас случилось? – спросил он. И я рассказала ему все. – Ах, не переживай, – сказал он. Затем указал на тебя. – Скажи, а что это на шее у твоего мальчика?

– Это его утешительный шейный платок, – ответила я. – Он с ним никогда не расстается и никому не позволяет дотрагиваться до него. Как-то раз отец попробовал отобрать у него платок, сказал, что мальчишка уже слишком большой, чтобы забавляться с такими вещами, но ребенок свернулся калачиком и зарыдал. Он заливался слезами до тех пор, пока мы не вернули ему его сокровище.

Прутик знал, что будет дальше. Он уже много раз слышал эту историю.

– Тогда Вихрохвост сказал: «Дай-ка его мне», и уставился на тебя своими огромными черными глазищами – у всех эльфов-дубовичков такие глаза, и они видят ими ту часть мира, которая скрыта от нас.