Снежный пепел (СИ) - Сурина Лилия

Я оставила ее наедине со страданиями, считая, что лишь мешаю матери освобождаться от черной злобы. Стала собирать вещи, чтобы утром уехать на учебу. Через полчаса вой стих, осторожно выглянув из комнаты, я увидела, что матери нет в прихожей. Вздохнула с облегчением, наконец-то успокоилась.

Но рано я расслабилась, только прилегла на кровать, чтобы помечтать, как буду учиться, как дверь распахнулась и мать как фурия ворвалась в спальню.

— Выметайся! — орала она, выкидывая мои вещи за порог. — И даже не думай, что я тебе буду помогать, не дождешься, пусть твой любимый папочка помогает.

— Мам, ну что ты творишь? Я-то при чем? Вы уже давно жили как соседи, я же видела, что вы стали чужие.

— Не твое собачье дело, как мы жили! Дима мой! И я его верну. А ты давай, мотай отсюда, это больше не твой дом. И не рассчитывай на помощь, ни копейки не дам! Работать иди.

Я ушла. Взяла свои чемоданы и вышла во двор. Там мне встретился сосед, который удивился, куда я на ночь глядя, да еще с вещами. Я попросила отвезти меня к дедушке, в деревню, в шести километрах от нашего городка.

Глава 3

— Деда, почему мама не любит меня? — обида так и рвется из груди, всхлипываю, уткнувшись в плечо любимому дедушке. Вот кто любит меня, и всегда ждет, вкусняшки приготовит.

— Ну что ты, она любит… — неуверенно бурчит дед в усы, он зол на свою дочь, за то, что она вышвырнула меня из дома. — Лида просто человек сложный. Ты мать прости, она потом одумается и все будет хорошо, как прежде. Вот, малинки поешь, в этом году урожай на нее богатый!

Я кладу в рот крупные сочные ягоды, и зажмуриваюсь. Мы сидим на крыльце деревенского дома, который мне роднее квартиры, в которой выросла. Я соглашаюсь с дедом, что будет все как прежде. Мама по-прежнему будет видеть вместо меня пустое место, тихо копить ненависть, чтобы потом снова выплеснуть ее на меня, снова выкинуть мои вещи за порог. Она никогда не любила меня, да и рожать не хотела.

Всю ненависть родительницы я прочувствовала еще с младенчества, и научилась быть незаметной, оживляясь только когда отец приходил с работы, или приезжал в гости дедушка. Мои любимые мужчины, двое. Сегодня в моей жизни появился третий мужчина — маленький братишка. И мне очень хочется, чтобы и этот малыш стал любимым и любящим.

— Ну что, чаевничать пойдем? — добродушно покряхтывает мой старичок, поднимаясь со ступеньки, опираясь на мое плечо. — Да и спать пора, завтра тебе в дорогу рано.

— Ох, деда… я, наверное, не буду учиться, работать пойду.

— Та-а-ак! Это что за разговоры?! А кто меня лечить будет, когда я совсем дряхлым стану?

Мы смеемся, но, если честно, я всерьез задумалась отказаться от училища. Без помощи родителей я все равно не смогу учиться. Мама отказалась от меня, а у папы теперь расходов хватает, у меня совести не хватит брать у него деньги на жизнь.

— Внученька, мы справимся, родная… Я пенсию всю отдавать буду тебе, да и Зорька поможет, — шутит дедуля, а мне плакать хочется, уткнувшись в его, пропахшую табаком рубашку. — Коровушка наша вона скок молока дает, вкусного! Я продавать его буду и деньги тебе откладывать.

Утром дед проводил меня на утренний рейс, перекрестил напоследок, да еще и пальцем погрозил, чтоб я не дурила, а исправно училась, в семье должен быть свой врач.

Старенький дребезжащий автобус уносил меня из родного города, натужно взвывая, набирал скорость, усугубляя тревогу в моей душе. Как будет на новом месте? Мне страшно…

Но боялась я зря. Нехватку денег с лихвой компенсировало интересное обучение и новые подруги. Мне все давалось легко, хоть теория, хоть практика, к которой нас, первокурсников, допускали. Пусть ничего серьезного пока, но я знала, что дальше будет только интересней.

Жила в общежитии от училища, тщательно готовилась к занятиям, не хотелось ничего упустить из будущей профессии. Раз в месяц ездила домой, когда получала стипендию, навещала дедушку и иногда ходила в гости к отцу, старалась не мешать его новому семейному счастью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Так прошли три года, быстро и с огромной пользой. Я всю себя отдавала будущей профессии, в то время как соседки по комнате бегали на свидания и влюблялись, я все глубже зарывалась в учебники и конспекты. Во мне сидел страх, казалось, что если я полюблю какого-нибудь парня, то уподоблюсь своей матери, стану больна своей любовью, зависима. Мне хотелось свободы от обязательств, поэтому я даже не смотрела в сторону парней, которые учились в этом училище.

Маму за эти года видела раза четыре, и каждый раз убеждалась, что я для нее окончательно перестала существовать. Растворилась в воздухе. Она просто сбегала, даже не сказав «привет» или не поинтересовавшись, как у меня дела. Просто сухо клевала своего отца в щеку и проходила мимо меня, даже не взглянув. Ну и ладно.

Четвертый год оказался тяжелым, много практики, много зачетов и ответственности. В общежитии стало невыносимо готовиться к зачетам, вечные посиделки, шум и гам мешали очень. Женихи соседок шастали по комнате в неприглядном виде, и все мои упреки воспринимались в шутку, поднимали меня на смех. Нужно искать себе жилье, а это дорого.

Я нашла выход — подработку, такое место, где было тихо и спокойно, где никто не мешал. В морге.

Глава 4

— Ну что, Алёнка, скоро бросишь нас? — подначивает меня старый Гринь, имевший еще и второе прозвище — мертвый доктор.

Патологоанатом шутит, подразумевая под «нас» своих временных постояльцев. Он даже повесил вместо вывески «морг» другую табличку — Отель «Врата в рай». Работать с таким весельчаком было в удовольствие, но через две недели «госы» и еще одна ступенька в моей карьере будет преодолена. Я стану медсестрой. Или фельдшером.

А вот дальше все смутно в моей жизни, поступать в институт и висеть на шее дедушки еще шесть лет, нет никакого желания, но врачом стать очень хочется. И времени на подумать нет совсем, нужно подать документы как можно раньше.

Высшее учебное заведение находится в соседнем городе, а значит работать в этом тихом «отеле» я не смогу. Смотрю на Гриня, пожимаю плечами, бросаю и постояльцев и его самого, выходит.

— Как дежурство прошло? Никто не хулиганил?

— Всё спокойно, ни звука, — улыбаюсь, протягивая доктору большую книгу, куда записываем прибывших и выбывших и сведения о них, — двоих привезли. Один чужой, а второй из хирургии, после операции, старичок.

Гринь расписывается, и вдруг хмурится, не понимаю его негодования, вроде все нормально.

— Добили нашего старикана, значит? — задает мне странный вопрос, а я снова не знаю, что ответить, пожимаю плечами. — Не знаешь, кто такой, который из хирургии?

— Старик… девяносто два года, непроходимость кишечника оперировали, сепсис начался, — читаю в книге, не понимая, что так задело мертвого доктора.

— Это мой учитель. Все, что я умею, его заслуга. Не дотянул Митрич до сотки… жаль. Пойду попрощаюсь, пока не забрали.

Гринь уходит, у него такой скорбный вид, что и мне становится жаль. Но смена моя закончилась, собираю учебники и тетради в сумку, к экзаменам я готова, и даже не сомневаюсь, что сдам на отлично. Сейчас забегу в бухгалтерию, заберу зарплату и на автобус, у меня аж четыре дня выходных. Хорошо хоть гостинцы дедушке и папе с братом купила накануне, не нужно ждать открытия магазинов.

Приезжаю в родной городок и ноги сами несут меня домой, в квартиру, где живет моя мама. Хочу помириться с ней, ведь она так и живет одна, вернуть отца ей оказалось не по силам, ребенок выиграл. Поднимаюсь по лестнице, кляня себя за каждый шаг. Ну не хочет родительница видеть меня, зачем я лезу на рожон, не понимаю, но меня будто тянет к маме. Наверное, просто давно не виделись, может разлука смягчила ее ненавидящее сердце?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Несколько минут стою у родной двери, не решаясь нажать белую кнопку звонка. Даже поворачиваюсь к лестнице, собираясь уйти. Я знаю, что в субботу мама не на работе, она сейчас за этой дверью.