Девушка и вампир - Петер Европиан

— То, что твой чай для меня безвреден, может означать, что Бог, которому ты молишься, не истинный, — сказал Наркиз, сделав глоток. Анастасия покачала головой. — Нет. Просто Господь никого не карает, но принимает каждого как есть, забирает у него все грехи и дает взамен праведность. Скажи, Наркиз, ты христианин? — Это странный вопрос, девушка, — ответил вампир. — Разве можно говорить так о нежити? — А я думала, что христианин — тот, кто верит в Христа, — возразила Анастасия. — Знаешь, у мусульман например есть легенда, что Магомет обращал джиннов в ислам… — Нет и не может быть такой легенды про вампиров. Все, что зовется нежитью, принадлежит врагу рода человеческого, и самое имя Бога для нас запретно. Если бы ты была христианкой, то произнося его, причиняла бы мне сильную боль. — А вот наш Господь говорит, что имя его позволено произносить всякому. Хочешь попробовать? — Нет. Но ты, если хочешь, произнеси его вслух. И тогда Анастасия, возведя глаза вверх, торжественно раскрыла Наркизу главную истину своей веры. — Слушай же. Господа нашего зовут Бармалей. И замерла, ожидая ответной реакции. — Я ничего не испытал, — сказал Наркиз. — Как с чаем. — Значит, наша вера для тебя благотворна. Наверное, время когда ты читал детские книги, было очень давно, раз имя Господа не вызывало у тебя никаких чувств. Человеку обычно требуется мужество, чтобы признать его. Оно зло ославлено в детской литературе. — Я действительно не читал ваших детских книг. Но то, что имя не причиняет мне боли, можно объяснить иначе… Имени того, другого, я по крайней мере не могу произнести вслух — чем не подтверждение его реальности? А твой Бог дает какие-нибудь осязаемые подтверждения того, что он есть? Совершал ли он чудеса? Анастасия покачала головой. — Единственное настоящее чудо — то, которое происходит в человеческой душе. А все остальные чудеса — просто фокусы… — И что? — То, что Он — Господь, а не фокусник. А настоящих чудес, о которых я только что говорила, Он совершил предостаточно. Если хочешь, могу рассказать… Послушай, Наркиз, ведь ты должен знать, что основа веры отсутствие осязаемых подтверждений, которые можно показывать любому желающему. Я могу только доказать, насколько велика моя собственная вера. — Нет нужды мне что-то доказывать, — ответил вампир. — От моего мнения давно уже ничего не зависит. Путь существ, таких как я, проторен заранее. — Наркиз… если бы ты захотел дать мне возможность предоставить такое доказательство… — произнесла Анастасия задумчиво. А потом продолжила, все более увлекаясь: — Знаешь, перед самым концом всех верных Господу ждут испытания. И только пройдя их, можно с уверенностью сказать: «Я — истинной веры». Только выдержавшего испытание ждет настоящее величие. Наркиз… если ты можешь уйти, а потом вернуться в следующий раз, скажем завтра… клянусь, я ничего не сделаю для своего спасения. Я буду ждать твоего прихода в молитвах и благословениях Господу. Это и стало бы моим испытанием. Ведь испытание можно пройти только при жизни. Наверное, кажется, что я просто хочу любым способом продлить себе жизнь, но, прошу, всмотрись в меня. Ты ведь наверное очень старый, много вдел и должен разбираться в человеческих чувствах. Всмотрись: так это, или нет? Или все чего я хочу — пройти испытание веры? Вампир долго молча смотрел на свою собеседницу, а потом произнес: — Такое не в обычае вампиров. Но ты и в самом деле веришь в то, что сказала. Не в обычае вампиров все, что происходило сегодня. Никто не предлагал, узнав кто я есть, разделить со мной трапезу, никто не обращал ко мне проповедей. И об испытании веры меня уж тем более никто не просил… Я дам тебе возможность, о которой ты просишь, и вернусь завтра ночью. За это время ты узнаешь себе цену. Сказав так, он неуловимо поднялся из-за стола, повернулся, и огромная летучая мышь, возникшая на месте человеческой фигуры, вылетела в коридор. А на столе осталась стоять чашка, выпитая лишь на треть. Символически.

Следующей ночью Анастасия с Наркизом встретились вновь. Девушка опять стояла на коленях, с той же самую шалью, наброшенной на плечи. И опять молилась — о том же. И окно опять распахнулось само, и тот же бледный мужчина в темном, крылатой тенью проникший в комнату, взглянул на Анастасию и, не уловив в ее лице признаков страха, спросил: — Теперь ты узнала цену своей веры? Анастасия вместо ответа жестом пригласила его идти за собой, и, заведя на кухню, остановилась перед холодильником. И произнесла, чуть покраснев: — После твоего ухода мне было видение Господа. Он сказал сделать вот так… Она открыла дверцу холодильника, извлекла из его недр и протянула Наркизу наполненную темно-красным полиэтиленовую емкость. И добавила, как бы оправдываясь: — Я правда хотела сделать все, как уговорено. Но… ведь если Он говорит…

Вампир принял дар и приник к нему, не отрываясь, пока внутри оставалась хоть капля. А затем, бросив опустошенную емкость обратно в холодильник и переведя взгляд на девушку, произнес: — А что дальше? Ты не сможешь вечно подкармливать меня своей кровью. — Нас много, — радостно ответила Анастасия. — Твои собратья по вере? А почему они должны согласиться? — Они с радостью поделятся, если ты решишь жить одной с нами жизнью. — Я не живу ничьей жизнью, даже своей, — ответил Наркиз, — уже очень давно. — Давай, — сказала Анастасия, — мы сделаем так: ты хотя бы послушаешь про нашу веру и попробуешь помолиться. — Ты не понимаешь, о чем просишь, — покачал головой вампир. — Для тех, кого люди прозвали нежитью, молитва невозможна. Ты просто попробуй, а там — будь что будет. От данного в прошлую ночь обещания я не отказываюсь, — ответила Анастасия. И стала рассказывать про то, как два года назад Господь Бармалей открылся семи Избранным, передал им таинство истинной веры и велел повсюду ее проповедовать. А после прочла текст молитвы об укреплении душевных сил и наставлении на путь, которую должен повторять ежедневно каждый верный Господу человек. И предложила Наркизу попробовать. «Мой Господь Бармалей, снизойди…» — такими словами начиналась молитва. Дальше было еще много слов, очень много. Молитвы Господу Бармалею отличались исключительной длиной. Объяснив Наркизу, что делать, Анастасия опустилась на колени, показав ему знаком сделать то же самое, и, повернувшись лицом к висевшему на стене изображению пожилого бородатого человека в сером капюшоне, зашептала еле слышно положенные слова. И Наркиз стал повторять за ней. И с ним приключилось видение. Сначала он поднимался по отлогому склону, двигаясь в густом тумане и не видя ничего в десяти сантиметрах. Так продолжалось довольно долго, и временами казалось даже, что он не поднимается, а наоборот спускается вниз. Потом туман вдруг закончились, и голова Наркиза поднялась над плотным белым покровом. Выйдя из белой мглы на песчаную отмель (языки тумана лениво накатывались на нее и отступали, словно прибой), он обнаружил перед собой человеческую фигуру в сером плаще с капюшоном, со строгим лицом и седоватым веником бороды. Наркиз посмотрел встречному в глаза и услышал: — Я — Бармалей. Признаешь ли меня своим Господом? — А правду ли сказала мне девушка, — произнес Наркиз, — что ты принимаешь любого, даже если он не человек? — Правду, — сказал Бармалей. — Любого, сколь бы ни был он грешен. Даже вампира. — И что я должен для этого сделать? — спросил Наркиз. — Ничего. Веруй. Очищай свое сердце молитвами. Не причиняй зла, как только можешь. Неси истину другим. Открой свое сердце для духовной любви. — Но как, — спросил Наркиз, — я могу, будучи вампиром, не причинять зла? Как я могу любить? И кому мне нести истину? — Верь, и зло тебя минует. Люби, как способно любить всякое существо на Земле. А жаждущие истины найдутся. Поручи мне свою судьбу, и не заботься о будущем. Ответь же, Наркиз, признаешь ли меня своим Господом? — Да, — сказал Наркиз. Тогда Господь Бармалей взял руку Наркиза в свою, и забытое ощущение из тех далеких времен, когда он еще не был вампиром, вдруг пронзило все его существо — ощущение свежести, чистоты, тихой радости и чего-то еще, без названия. И видение кончилось. Наркиз обнаружил, что стоит на коленях и смотрит на бумажный портрет. А девушка, вслед за которой он, отведав ее крови, повторял слова молитвы, спросила: — Ведь тебе было видение, Наркиз? Скажи. — Да, — ответил Наркиз. — Мне было видение. — Значит отныне ты с нами? — уточнила Анастасия. — Не могу точно сказать, что это было — проговорил Наркиз, — осторожно подбирая слова. — У меня бывали галлюцинации вскоре после того, как я пил кровь. Кода напряжение отступает… У меня это было. Не такое, но было. — Все верно. Так и должно быть. Вера ничего бы не стоила, если бы ее можно было просто так подтвердить. Но ведь тебе в видении явился Господь? О чем вы с ним говорили? — Обо мне, — ответил Наркиз. — Что же, если твое приглашение по-прежнему в силе, я его принимаю.

Через день Анастасия привела Наркиза к своим единоверцам. Их было не очень много, двадцать два человека. Почти все моложе тридцати. По очереди они подходили к Наркизу, говорили «Здравствуй, брат», и обнимали. То, что новоявленный брат много старше их и пьет кровь, их ничуть не смущало. Они даже были готовы установить ежедневную очередность сдачи собственной крови, но Наркиз пресек их энтузиазм, сказав, что каждый день — это много, и в конце концов они сошлись на одной порции в неделю. Бармалейцы возражали, что крови им не жалко, что скоро она совсем не понадобится, ведь до конца — до Конца — осталось всего ничего. А Наркиз отвечал, что тем более может продержаться на скромной диете. Хотя на самом деле раз в неделю — это не так уж и скромно.