Ведьмина река - Александр Прозоров

– Разве деньги могут быть суррогатными? – засмеялась миллионерша.

Мужик сунул руку в карман, пошарил и достал пятирублевую монету. Показал миллионерше:

– Это тоже деньги. Могу отдать, и тогда первое из желаний окажется исполненным.

– Миллиард евро! – выпалила Роксалана. Ефрем ехидно ухмыльнулся, и миллионерша испуганно вскинула руки: – Нет, не нужно! Прости, колдун, долго соображаю. Пусть папа живет. По наследству богатеть не хочу.

Ольга сжала кулак. Девочка поняла, что накладки с желаниями могут случиться неожиданные и даже весьма неприятные. И потому лучше не рисковать.

– Мне нужно подумать, – сказала она.

– Смотри сюда, – поймал ее прядь хозяин цветастого домика, вытянул, завязал узелком, вторым, третьим. – Задумаешь желание, развяжи узелок. Оно исполнится.

Чародей вскинул прядь вверх. Она дернулась, упала – и оказалась чистой и гладкой.

– Они распустились! – возмутилась девочка.

– А ты что, волосы никогда не расчесываешь? – усмехнулся Ефрем. – Зачем тебе на них колтуны? Не боись. Когда захочешь развязать, узлы вернутся.

– Теперь я, – отодвинула Олю Роксалана. – Хочу оказаться рядом со своим Олегом!

– Желания полагаются случайным путникам, а ты приехала специально, – подмигнул ей мужчина. – С тебя и спрос другой. Но то, что ты чародея своим назвала, мне понравилось. Значит, врешь всего лишь наполовину.

– Я вообще не вру!

– Он твой жених?

– Ну ладно, – поморщилась миллионерша. – Наполовину. Так ты можешь отправить меня к нему или вытянуть его сюда?

– Конечно, могу! – размашисто кивнул лысый. – Но не буду. Не хочу навредить.

– Черт! А поговорить с ним хотя бы можно?

– О-о, как раз это проще простого, – ответил Ефрем и ткнул пальцем в змейку: – Это ведь оберег, он защищает своего владельца. Но не абы как, а силой создавшего его колдуна. Когда возникает опасность, кудесник дотягивается сюда, чтобы спасти хозяйку оберега. В этот момент с ним можно говорить так же запросто, как если бы он стоял рядом. Только делай это быстро-быстро. Как только чародей управится, он исчезнет снова.

– Ну, хоть что-то… – Роксалана, прикусив губу, уже о чем-то думала.

– Половина правды – половина желания, – пожал плечами лысый.

– И на том спасибо, добрый человек.

– И вам спасибо, что не забываете. – Ефрем отступил и двумя пальцами указал на калитку: – Без приглашения войти в нее невозможно.

– Не очень-то и хотелось.

– Я знаю, – рассмеялся хозяин. – Но вы все равно не рискуйте. В одной из моих чаш еще осталось место.

– Пойдем, – показала на вертолет Роксалана и, как всегда, первой рванула вперед.

– Про какие чаши он говорит? – семеня следом, спросила Оля.

– Добро и зло. Он натворил слишком много гадостей и теперь боится, что сотворенное в жизни испортит будущую судьбу… – рассеянно ответила миллионерша, снова думая о чем-то своем. – Давай, подруга, подобьем баланс. На сегодня у нас есть два мага-клоуна, которые умеют только щеки надувать, два реальных колдуна, которые боятся с Олежкой связываться, и одна ведьма со сломанной челюстью. Судя по статистике, нам проще всего подождать, пока бабка снова сможет разговаривать, чем тратить время и бабло на поиски очередного чернокнижника и опять обламываться. Шарлатанов развелось, как собак нерезаных. Ладно, потерпим. Сентябрь не за горами. Полетели домой.

Ушкуй

Больше всего Олег опасался, что под Сиренью проломятся сходни. Ведь с виду лесная ведьма казалась хрупкой девочкой лет четырнадцати, с длинными соломенными волосами и только-только начавшей развиваться грудью. Потому корабельщики и бросили для нее на причал тощий старый трап из трех скрученных вместе трухлявых слег всего лишь в руку толщиной. Однако под наведенным на ожившую куклу мороком скрывался железный скелет, который ведун отковал собственными руками, да еще изрядное количество намоленной земли из деревенского святилища – так что на самом деле «дитя» весило никак не меньше его самого, а то и поболее.

Но нет, слеги хрустнули, однако выдержали, и Сирень благополучно перебежала с причала на носовую надстройку, прошла по поскрипывающим доскам на самый нос и крепко вцепилась пальцами в высокий борт. Так крепко, что на древесине наверняка останутся вмятины – то, что казалось смертным тонкими пальчиками, на самом деле являлось крюками из прочной каленой стали. Ковать заведомо хлипкие кости Середин счел ниже своего достоинства. Все, что он делал, делал всегда на совесть.

– Располагайтесь! – небрежно бросил наголо бритый парень лет двенадцати, одетый в серую домотканую рубаху и такие же простенькие полотняные порты.

Он споро вытянул сходни, пристроил их у борта, привязал сыромятными ремнями, чтобы не болтались в пути, отвернулся, не удостаивая пассажиров своим вниманием, спрыгнул вниз, на настил над гребными банками. Похоже, юноша невероятно гордился статусом корабельщика и всячески старался продемонстрировать свое превосходство «сухопутным крысам».

Надо сказать, остальная команда ушкуя была парню под стать. Из полутора десятков корабельщиков больше половины оказались безусыми мальчишками, вряд ли дотягивающими до шестнадцати лет, а еще пятеро выглядели старцами под семьдесят, седовласыми и длиннобородыми. Правда, в отличие от мальчишек, старики имели, как говорится, «косую сажень в плечах» и бугрящиеся мышцами руки, ничем не уступающие рукам самого ведуна. Да оно и понятно: жизнь на веслах зело способствует активному физическому развитию.

Слабосильная команда управлялась с очень даже приличным по размерам судном. Речной ушкуй, ныне стоящий со снятой мачтой, имел в длину шагов двадцать, не менее, и примерно две маховые сажени[1] в ширину. У него было шесть гребных банок – на шесть пар весел – и две обшитые тесом надстройки, на носу и на корме… Впрочем, для ушкуев понятие носа и кормы весьма относительное. Эти суда умеют уверенно двигаться в любую сторону, хоть вперед, хоть назад. Крупному речному кораблю иначе никак: не на всяком русле можно развернуться, коли к далеким селениям вверх по протоке заберешься.

Грубо сделанные надстройки предназначались явно не для людей – больно низкие, не выпрямиться, – а для груза, дорогих товаров, боящихся сырости и жары. Однако значительная часть добра лежала там, где обычно и хранилась на стругах, шняках, кочах и прочих карбасах: под лавками и посередине палубы, между сидящими вдоль бортов гребцами. В итоге получалось, что своими размерами ушкуй даже превышал грузовую фуру из двадцать первого века, но товара перевозить мог в лучшем случае половину, если и вовсе не треть грузовика.

Впрочем, если попытаться перевезти то же самое на повозках – их понадобится штук сорок. А к ним – столько же лошадей и столько же возчиков. И хорошая дорога. Кораблям же дороги испокон веков самими богами проложены: гладкие и самодвижущиеся, без выбоин и колей. Только успевай на поворотах к стремнине подгребать.

Чего не имелось на ушкуях – так это места для людей. Для товара, весел, мачты, парусов, даже сходен пространство предусмотрено было. А вот как будет выкручиваться команда – судостроителей, похоже, не интересовало. Но, насколько знал Середин, никто из корабельщиков никогда не роптал. Даже за аскетизм свою жизнь не считали. Нет удобств – и не надо.

– Ладно. Будем считать, что наша каюта здесь, – решил Олег, скинув на палубу надстройки тяжелый заплечный мешок. – Интересно, на ночь останавливаться будем или на досках спать придется?

Спросить было некого. Купец – низкорослый крепыш с короткой курчавой бородкой – приплясывал на причале из расколотых вдоль сосновых бревен, о чем-то оживленно беседуя с солидного вида толстяком, несмотря на жару, одетым в медвежью шубу. Не иначе – с боярином. Кто еще ради демонстрации достоинства в такую жару в шубе париться станет?

Наконец мужчины о чем-то договорились, ударили по рукам. Крепыш коротко, с важностью поклонился, прижав ладонь к груди, развернулся, ловко спрыгнул с причала в самую середину глубоко осевшего в воду ушкуя, пробежал по скамьям гребцов к носовой надстройке, на которой стояли ведун и маленькая ведьма, крутанулся:

– Отваливаем!

Корабельщики зашевелились. Большинство расселись по гребным банкам, подняли вверх лопасти уложенных вдоль бортов весел. Два паренька сдернули веревочные петли с причальных быков, затягивая их на борт, руками отпихнули толстый и прочный настил причала. Ушкуй медленно, словно лениво, стал отползать на стремнину. Когда расстояние увеличилось до нескольких шагов, гребцы опустили весла, отпихиваясь уже ими. Ведун повернулся лицом вперед, глядя, как толстый деревянный киль взрезает весело зажурчавшую воду… И оказалось, что ошибся.

Крепыш, засуетившись рядом, вдел в веревочную петлю короткое весло с широкой лопастью, опустил вниз, развернулся, наваливаясь на верхнюю поперечину, корабль вздрогнул от слитного общего гребка, и из-за сильного рывка Олег едва удержался на ногах. Ушкуй начал разгоняться совершенно в другую сторону – ведун со своей юной спутницей оказались на корме.