Время подумать - Эдуард Галимуллин

Однако, спустя примерно минут сорок после начала нашей работы, радости от набиравшегося в стеклянную посуду березового сока заметно поубавилось.

– Еще, наверное, часа два набираться будет!, – предположил отец.

Я молча согласился, однако был уверен, что мысль об охране этих банок столь длительное время не устраивала нас обоих. К тому же, в лесу становилось прохладно. Ситуация требовала решительных действий, но не успел я обдумать свой план, как отец уже подзывал меня к себе из глубины леса, широко улыбаясь, оперевшись на большую, почти прижатую к земле березу.

– Вот отсюда-то польет! Тащи банки!, – воскликнул он.

И в самом деле – с этим деревом нам повезло гораздо больше, и всего через полчаса мы уже собирались возвращаться домой. Шесть литров чистого, натурального березового сока – вот это трофей! Отец аккуратно вбил деревянные колышки в просверленные ранее отверстия, и мы, убедившись, что муравьиное лакомство бесцельно не расходуется, пошли домой.

«Улов» у нас выдался действительно очень серьезный.

– Завтра приедем на целый день и возьмем побольше банок. Поставим их ближе к дому, чтобы не караулить их постоянно, и будем набирать, да?, – по-ребячески радуясь, спрашивал у меня отец.

– Конечно, – соглашался я.

Через три дня, когда я приехал на дачу и пошел к тому самому месту, можете ли вы представить, что я чувствовал, когда бережно проводил пальцем по следам высохшего березового сока, по деревянным колышкам… Я помню, что отец сперва хотел замазать отверстия чем-то вроде пластилина, но сок все равно продолжал струиться.

– Будет тебе, пап, пластилин пропускает всего пару капель, ничего не должно случиться.

Но отец не мог успокоиться. Он не просто любил природу, любил находиться на свежем воздухе, наслаждаться пением птиц по утру – он ценил и уважал ее. Выросшему в деревне, ему ли не знать об истинной значимости полей, лесов, озер и рек для их обитателей.

Я знаю, он действительно наслаждался каждой секундой, проведенной вне города;

Это чувство, отвратительное чувство… Пустота? Бездна? Не знаю точно, каким словом выразить эти ощущения, да и не думаю, что в этом случае возможно обойтись всего одним словом. В первую очередь это, конечно, физическая потеря. Утрата материального субъекта и, действительно, возникающее в связи с этим ощущение некой пустоты – рано утром никто уже не заваривает чай с лесными травами, чуть слышно, настолько тихо, насколько это возможно, копошась среди звенящей и бренчащей при любой возможности кухонной утвари. Никто не говорит тебе: «Эдик, дописывай быстрее свою книгу про Россию и Америку, она у тебя пойдет. Всем же интересно, как оно будет»…

Я сотню раз повторял отцу, что это пока всего лишь мой диплом, что его перво-наперво нужно защитить, а потом уже что-то где-то переделать и издать в виде книги. И хотя его непрекращающиеся расспросы про мои издательские планы на будущее временами, говоря откровенно, надоедали, теперь приходится мирится с тем, что коммуникативный контакт подобного рода в физическом мире уже невозможен. Остались лишь воспоминания и жуткая, невыносимая боль от осознания того, что в реальности ни одному из намеченных вместе с отцом планов уже не суждено будет сбыться.

Кстати о боли. Да, пожалуй, напишу здесь немного про нее. Многие из вас наверняка подумали, что большую часть своего времени я посвящал именно написанию текстов для этой книги.

Но это не так. Я один за другим просматривал различные фильмы, мультфильмы, сериалы, не обращая особого внимания на стрелки часов. Провожая очередной день оказанием моральной помощи своей матери, изнемождённый как морально, так и физически, я добивал себя до полубессознательных кондиций просмотрами видеозаписей и писательством. Только будучи уставшим, настолько уставшим, что мозг напрочь отказывался о чем-то думать и что-то вспоминать – только так я мог уснуть.

Ворота в ад открывались тогда, когда я начинал вспоминать те события. И как же некстати ко всему пришлась моя хваленная, хорошая память! Несмотря на, очевидно, состояние аффекта, я запомнил абсолютно все и в мельчайших деталях. Нет ни дрожи в ногах, ни тремора в мышцах, ни головной боли – только один вопрос, заглавными буквами всплывающий перед моими глазами: «Как с этим жить?».

Дождь:

Прибивает пыль к дорогам,

Разгоняет людей по подъездам.

Дождь:

Временами – кому-то полезный,

Временами – некстати.

То мало, то много.

Дождь.

Про него говорят – навевает грусть.

Про него говорят – небо плачет.

Он пройдет, а люди, там, внизу – обозленные,

А кто-то иначе:

Говорят, раз полил, так и надо, пусть.

Тучи серые. Предвещающие

Промокшие ноги кому-то.

Другим – политые грядки на даче.

В разбитой, размытой застрянет машина

Дороге.

Дождь, в любом случае, что-либо значит.

Ветер:

Управляет погодой,

Меняет картину.

Кто знает, где в следующий раз

Дождь прибьет пыль к дорогам

И оставит о себе столько

Воспоминаний;

Какой невероятно интересный феномен представляет из себя человеческая жизнь! Пока человека не держат в клетке, то есть никак физически не ограничивают его в передвижении, он способен на бесчисленное количество свершений. В той же Индии, где до сих пор существует кастовая система – разве не может индиец нелегально пересечь границу с, например, Россией, и устроится на работу строителем, или промоутером – там, где при трудоустройстве часто не требуется ни прописка, ни паспорт.

Однако жизнь может оборваться настолько внезапно, что, признаться, становится немного страшно и жутко. Ты вдруг понимаешь, что в любую следующую секунду, и я говорю это ничуть не преувеличивая, ты можешь перестать существовать. То есть твое сознание отключается, подобно перегоревшей лампочке, и вся накопившаяся в нем информация – память, принятые и переработанные за время жизни ментальные конструкции исчезают.

Невыносимо больно осознавать, что человек больше полувека существует в материальном мире, познает его, занимается трудовой деятельностью, обзаводится семьей и строит планы на будущее, а в конечном итоге – умирает за пару минут.

И, еще раз, задумаетесь – вы видите, слышите, чувствуете, помните и думаете, вы через столько прошли и вам еще столько нужно совершить. А жизненная нить может оборваться в любую следующую секунду. Покойник, скорее всего, не способен оплакивать себя, но в случае, если отстраненное от мертвого тела сознание существует, то оно, без всяких сомнений, исполнено величайшей скорбью по потере связи с материальным миром. И словами эту скорбь не передать никогда.

Благородный уход из жизни, однако. Кто не боится предсмертных мук и осознания приближения смерти? Да, человек жил, но мгновенно потерял сознание, упал и умер. Он не успел ни о чем сожалеть – за него сожалеют другие люди, протирая слезы на глазах рукавами рубашек и подолами футболок они не верят, что существование может закончится так быстро и неожиданно. И когда ты понимаешь и принимаешь факт возможной внезапной смерти, ты видишь только два пути – либо расстаться с жизнью самостоятельно и не полагаться на удачу и обстоятельства, либо жить дальше.

Какое место может быть в человеческом существовании для сожаления? Формально, конечно, оно может быть. Начнем с того, что человек живет исключительно ради удовлетворения собственных потребностей, точнее, он делает все возможное для того, чтобы получать удовольствие. Удовольствие, однако, это не обязательно обладание роскошным домом и дорогой машиной. Наш мозг – удивительный инструмент, с помощью использования которого мы можем научиться получать удовольствие от бесчисленного множества вещей. Стоит правда оговорится с самого начала, что как бы ни было сильно наше воображение – осуществлять эквилибры сознания на уровне биологических потребностей не представляется возможным. То есть, как бы вы того не хотели, вы не сможете убедить себя получать удовольствие от того, что не ходите в туалет или совсем ничего не употребляете в пищу. А вот дальше, на следующих ступенях пирамиды Маслоу, начинается самое интересное.

Конец ознакомительного фрагмента.