De profundis - Константин Изварин

– Крыжополь, – отвечал я.

Штурман пошло ржал.

А мне почему-то вспоминалось, что конкурс красоты в Кривом Роге назвали «Мисс Криворожица». Интересно, как бы обозвали подобное мероприятие в Крыжополе?

Пьяный Танкист не признавал скорости меньше чем «газ до пола». Руки его при этом крутили баранку столь лихо, что я временами ощущал себя пассажиром подбитого вертолета. Штурман же, невозмутимо лежа между скамейками, продолжал разгадывать кроссворд и весьма в этом деле преуспел.

Но мастерство, как известно, не пропьешь, а всякая дорога имеет свой конец. Концом нашей дороги было кладбище. И это вовсе не значит, что Танкист все-таки заснул за рулем. Это значит, что наконец-то предстояло осуществить то, за чем мы собственно и ехали. И то, ради чего Танкист со Штурманом уже по чуть-чуть… приняли.

Кладбище на горке, за селом. Ровная как стол степь и только у каждой оградки по несколько деревьев. Тополя – только они чувствуют себя комфортно в нашем субконтинентальном климате.

– Студент?! – крикнул Танкист, выпав в дверь. – Лопаты бросай!

И пока я выбрасывал из кузова лопаты, он бережно вынес из кабины трехлитровую банку самогона. Почти полную – они со Штурманом отпили всего ничего. Но захорошело им сразу.

Спрыгнув, я лицом к лицу столкнулся с еще одним действующим лицом сегодняшнего спектакля. Сухонький, сморщенный, внешностью напоминающий печеное яблоко, местный пенсионер с библейским именем Адам. Похоже на то, что Адам, не в пример мне, проявил свойственное старости благоразумие и пришел на кладбище пешком.

– Приехали, значить? – спросил Адам почему-то у меня.

– Приехали, – подтвердил я, глядя на него сверху вниз.

– Вот и ладненько. – Зажав свою лопату под мышкой, Адам сунул в рот помятую «приму» и чиркнул спичкой. – Ты студент, что ли? Из города?

– Студент, – согласился я.

– Как зовут? – спросил он снова, выпуская изо рта сизый дым.

– Виктор, – ответил я.

– Витькой? Хорошее имя. – И подтянув штаны, удерживаемые на талии исключительно благодаря веревке из мочала. – Ладно, Витька, пойдем.

И Адам уверенно направился, одному ему знакомыми тропками между колючих оград. Вот непонятно мне, степь – от края до края. Вроде места хватает. А покойники лежат, скучившись словно им и после смерти выделяют строго по полтора метра на… на теперь уже просто тело. Или виной сему наша привычка стоять в очереди – кучно, чтоб не дай бог, не оттерли от прилавка?

– Вот, – сказал Адам, обнаружив среди оградок относительно свободный пятачок. – Тут и будем копать. – И начертил на земле неровный прямоугольник.

– Адам? – Я прикинул, как буду поворачиваться на этом пятачке со своей косой саженью в плечах. – Тут же не развернешься. Может где посвободнее найдем?

– Витька? – Адам посмотрел на меня с ленинским прищуром. Сморщенное личико его, обросшее недельной давности щетиной, сходство только усиливало. – Тебе лет сколько?

– Семнадцать, – честно признался я. – А какое это имеет…

– А мне пять раз по семнадцать, – без зазрения совести соврал Адам. – И я лучше твоего знаю, где копать надо, а где не надо.

– Понял, Студент? – икнув, спросил Штурман, осторожно, словно по стеклу шагавший сзади. Похоже было, что они с Танкистом приложились по пути к банке. Пренебрегши стаканами. И не по разу.

– Тут ей самое место, – уже вполголоса закончил Адам. – Всем им тут самое место.

По-моему он имел в виду весь женский род. Не зря, значит, Адамом зовется. Достали его Евы за столько лет-то.

Могилу копали вдвоем с Адамом. Штурман с Танкистом, правда, тоже попытались, но после того как Танкист чуть было не рухнул прямо на меня, Адам послал его к соответствующей матери и, употребляя через слово известный неопределенный артикль, усадил обоих под дерево, где они смогли наконец-то уделить достойное внимание трехлитровке.

– А вот у нас в армии случай был, – рассказывал Танкист. – Шли мы как-то раз по автопарку, а тут кот подбегает и начинает… тереться. А один из наших, Мишка Малинин, берет этого кота и начинает им сапоги чистить. Кот орет…

Штурман весело заржал. Не знаю, может это и смешно, но я солдатского юмора не понимал. Тогда еще не понимал.

– А кот, – продолжал Танкист, – извернулся и Мишку когтями по руке р-раз. И до крови…

Моя лопата глухо обо что-то стукнула.

– Э-эх, Витька, – сокрушенно махнул рукой Адам. – Ошиблись мы с тобой чуток. Ну ничего, ничего. Авось, да и пройдет. Покойникам-то все равно, что рядом друг с другом, а? В тесноте, как говорится, да не в обиде. – И он хрипло хохотнул, словно наждаком по терке провел.

– …А через день у Мишки желтуху обнаружили, – продолжал Танкист. – И в госпиталь увезли. Положили там в инфекционку. Прапор наш там тоже лежал, рассказывал: Лежит Мишка в дурдоме, с решетками на окнах… бешенство у него нашли, говорит…

Адам уже выбрался, а я все еще оставался на дне, подравнивая и выбрасывая наверх последние комочки рыжей глины. Чуть оступился и почувствовал как нога моя, преодолев прогнившую хрупкость гробовой доски, провалилась в соседнюю могилу.

Я неоднократно слышал от людей взрослых, умудренных опытом и битых жизнью, что бояться надо не мертвых, а живых. Но ничего не могу поделать с тем животным страхом, охватывающим меня при виде мертвецов. Вот и сейчас я почувствовал, как сжимается внутри меня все в тугой комок, как мгновенно пересохло в горле и даже как зашевелились на голове волосы. Потому что чьи-то холодные и костлявые пальцы охватили мою лодыжку, сжали так, что почувствовал боль от царапающих кожу суставов.

Конец ознакомительного фрагмента.