Шесть лет - Харлан Кобен

Тогда он сказал неохотно:

— Хорошо. Но недолго.

Он ещё раз посмотрел на меня жёстким взглядом и пошёл вокруг часовни. Натали взглянула на меня. Я указал в направлении, где исчез Тодд.

— Кажется, он забавный.

— Почему ты здесь.

— Мне нужно было сказать, что я люблю тебя. Что я всегда буду любить тебя.

— Всё кончено, Джейк. Двигайся дальше. И всё у тебя будет хорошо.

Я ничего не ответил.

— Джейк?

— Что?

Она слегка наклонила голову. Она знала, что такой наклон головы делает со мной.

— Обещай, что ты оставишь нас в покое.

Я не шелохнулся.

— Обещай, что ты не будешь преследовать нас, звонить или даже писать на почту.

В груди начала разливаться боль, превращаясь во что-то острое и тяжёлое.

— Обещай мне, Джейк. Обещай, что ты оставишь нас в покое.

Она внимательно смотрела мне в глаза.

— Хорошо. Обещаю.

Не сказав больше ничего, Натали пошла назад к парадным дверям часовни к мужчине, за которого только что вышла замуж. Я постоял там ещё какое-то время, пытаясь успокоить дыхание. Я пытался разозлиться, пытался не придавать этому значение, пытался отмахнуться и сказать, что это её потеря. Я пытался сделать всё это, и потом даже пытался быть взрослым, но я знал, что это всего лишь уловка, чтобы не столкнуться лицом к лицу с тем фактом, что моё сердце навсегда останется разбитым.

Я оставался там, позади часовни, пока не понял, что все ушли. Потом я обошёл вокруг неё. Священник с чисто выбритой головой стоял на ступеньках. А рядом сестра Натали, Джули. Она положила свою руку на мою:

— Ты как?

— Супер.

Священник улыбнулся мне.

— Замечательный день для свадьбы, не правда ли?

Я щурился от солнечного света.

— Похоже, — ответил я и пошёл прочь.

Я хотел сделать, как попросила Натали. Я хотел оставить её в покое. Я думал о ней каждый день, но никогда не звонил и даже не проверял онлайн ли она. Я сдерживал своё обещание.

Шесть лет.

Глава 2

Самая большая перемена в моей жизни, хотя тогда я и не знал, произошла между 15:29 и 15:30.

Моё занятие у первокурсников по политике морального развития только что закончилось. Я вышел из холла менестрелей. День клонился к обеду. Яркое солнце освещало свежий массачусетский полдень. В квадрате играли в алтимат фрисби. Студенты лежали повсюду, словно разбросанные гигантской рукой. В воздухе разносилась музыка. И создавалось ощущение, что кампус мечты сошёл со страницы брошюры и ожил.

Я люблю такие дни, но опять же, кто нет?

— Профессор Фишер?

Я повернулся на голос. Семь студенты сидели полукругом на траве. Девушка, которая говорила, была посередине.

— Не хотите присоединиться к нам? — спросила она.

Я с улыбкой отмахнулся от них:

— Спасибо, но у меня сейчас приёмные часы.

И пошёл дальше. Я бы не остался в любом случае, хотя я бы с удовольствием посидел с ними в такой замечательный день, а кто бы нет? Между преподавателем и студентами есть тонкая грань, и, извините, но, как бы жёстко это не звучало, я не хотел быть такого рода преподавателем, который немного больше, чем нужно, зависает со студентами, и посещает время от времени вечеринки братств, и, может быть, даже поставляет пиво футбольной тусовке. Профессор должен обеспечивать поддержку и охотно идти навстречу, но не быть приятелем или не родителем.

Когда я добрался до Кларк Хаус, миссис Динсмор приветствовала меня своим обычным хмурым выражением лица. Миссис Динсмор, классическая бой-баба, была администратором в отделе политологии, кажется, со времён президентства Гувера. Ей было, по меньшей мере, двести лет, но она была также нетерпелива и противна, как человек вдвое младше.

— Добрый день, секси, — сказал я ей. — Для меня есть сообщения?

— На вашем столе, — ответила миссис Динсмор. Даже её голос был хмурым. — И, как обычно, очередь студенток перед вашей дверью.

— Хорошо, спасибо.

— Похоже на кастинг у Рокеттс.

— Понял.

— Ваш предшественник не был таким доступным.

— Ой, да ладно, миссис Динсмор. Я всё время приходил сюда к нему, когда был студентом.

— Ага, но, по крайней мере, ваши шорты были надлежащей длины.

— И это вас немного разочаровывало, правда?

Миссис Динсмор старалась изо всех сил, чтобы не улыбаться мне.

— Просто уйдите с моих глаз!

— Просто признайтесь.

— Вы хотите пинок под зад? Убирайтесь отсюда.

Я послал ей воздушный поцелуй и зашёл через чёрный вход, чтобы избежать очереди студенток, которые пришли на пятничные приёмные часы. У меня каждую пятницу с 15:00 до 17:00 внеплановые приёмные часы. Это время, предназначенное для внепрограммных занятий, по девять минут на студента, при этом нет расписания и заблаговременной записи. Кто первый пришёл, тот первым и будет принят. Мы строго придерживаемся отведённого времени. У вас девять минут. Ни больше, ни меньше, и ещё одна минута на то, чтобы один студент вышел, а второй занял его место. Если вам нужно больше времени или я ваш научный руководитель, то миссис Динсмор запишет вас ко мне на приём.

Ровно в 15:00 я запустил первого студента. Она хотела обсудить теории Локка и Руссо, двух политологов, которые сейчас более известны благодаря их телевизионной реинкарнации в сериале «Остаться в живых», чем философскими учениями. У второй студентки не было иной причины здесь находиться, кроме как подлизаться ко мне. Иногда мне просто хотелось выставить её вон со словами: «Лучше испеки мне печенье». Но я сдержался. Третий студентка была из отряда пресмыкающихся. Она думала, что её оценка «Б с плюсом» должна быть «А с минусом», хотя на самом деле она должна быть просто «Б».

Всё шло, как шло. Некоторые приходили ко мне в офис учиться, некоторые впечатлить, некоторые пресмыкаться, некоторые поболтать. Всё это нормально. Я не делал выводов на основании этих визитов. Это было бы неправильно. Я считал всех студентов, входящих в эти двери, одинаковыми, потому что мы здесь, чтобы учиться, если не политологии, то хотя бы критическому мышлению или даже — дышите глубже! — жизни. Если бы студенты приходили к нам полностью сформировавшимися и уверенными личностями, то был бы в этом смысл?

— Оценка Б с плюсом, — сказал я, когда она закончила свою речь. — Но спорим, за следующее эссе вы получите балл выше.

Прозвенел будильник. Да, как я и говорил, я строго придерживался временных рамок. Сейчас было ровно 15:29. Сейчас, оглядываясь в прошлое, я знаю точно, что всё началось между 15:29 и 15:30.

— Спасибо, профессор, — сказала она и поднялась. Я встал вместе с ней.

Мой кабинет ни капельки не изменился с тех пор, как я стал деканом факультета четыре года назад, придя на смену своему предшественнику и наставнику, профессору Малкольму Юму, госсекретарю одной президентской администрации и начальнику штаба другой. Здесь до сих пор сохранилась ностальгическая эссенция академического беспорядка: старинные глобусы, больше размерные книги, пожелтевшие рукописи, отстающие от стен плакаты, картины в рамах, изображающие бородатых мужчин. В комнате не было обычного письменного стола, а был огромный дубовый стол, за которым могли разместиться двенадцать человек, точное число моих дипломников.

Везде был беспорядок. Я не потрудился сделать ремонт, не столько, потому что хотел почтить моего наставника, как я предпочитал думать, сколько, потому что, во-первых, я ленивый и не хотел утруждаться, во-вторых, у меня нет персонального стиля или семейных фотографий, чтобы повесить их на стену, и меня не волнует такая ерунда, типо «кабинет — это отражение мужчины», в-третьих, я всегда считал, что беспорядок способствует самовыражению. Есть нечто в стерильности и порядке, что сдерживает спонтанность в студентах. Кажется, беспорядок приветствует свободу самовыражения, поскольку вокруг уже и так всё грязное и спутанное, они думают, «какой ещё вред может нанести моя нелепая идея?»

Но в основном, так случилось, потому что я ленивый и не хотел утруждаться.

Мы встали из-за большого дубового стола и пожали руки. Она держала мою руку на секунду дольше, чем должна была, поэтому я освободил её намеренно быстро. Нет, такое не происходит всё время. Но случается. Сейчас мне тридцать-пять, но когда я только начал работать здесь, молодым преподавателем в двадцать с хвостиком лет, такое случалось гораздо чаще. Помните сцену в «Индиана Джонс: в поисках утраченного ковчега», где одна студентка написала на своих веках «ЛЮБЛЮ ТЕБЯ»? Нечто подобное произошло и со мной в первый семестр. За исключением того, что первое слово было не «ЛЮБЛЮ», а второе заменено с «ТЕБЯ» на «МЕНЯ». Всё это мне не льстило. Нам, преподавателям, наше положение даёт большую власть. Люди, которые поддаются ей или начинают верить, что достойны такого внимания (не хочу быть сексистом, но это почти всегда мужчины), как правило, более опасные и приставучие, чем любая из студенток могла бы где-либо встретить.