Ночная школа - Джеймс Хоппер

Я встал с кровати и во тьме на ощупь добрался до одного из окон. Но когда раздвинул тяжелые шторы, ничего не увидел, кроме непроницаемой тьмы. Впрочем, довольно скоро темнота отступила, и я стал различать смутные очертания. Увидел двор, школу… Это было небольшое деревянное строение с островерхой крышей. Одна из стен поросла плющом, а на веранду вела длинная лестница.

Двор внизу был будто расчерчен в линейку. Но линии эти двигались, словно живые. Через какое-то время я понял: во дворе рядами выстроились дети — множество серьезного вида малышей с учебниками под мышкой.

Я попытался сосчитать их, но их было слишком много. Тогда я принялся считать ряды, но и это оказалось непросто, ведь они двигались, словно волны. Они тянулись от школы до забора, а затем сворачивали куда-то вбок и терялись во тьме вместе с лужайкой из моего детства. Я не видел, где они заканчиваются, но чувствовал, что там, в темноте, их скрывается великое множество.

Колокольчик перестал наконец звенеть, ему на смену пришел барабан. Ряды детей затрепетали, словно под порывом ветра, маленькие фигурки чуть наклонились и двинулись вперед, их легкие шаги отдавались в ночи, словно биение огромного сердца. Всё новые ряды проходили под окном, выныривая из чернильной пустоты на юге. Они сворачивали во двор, маршировали по гравию, по ступенькам, затем исчезали в дверях. Там были сотни, нет, тысячи детей. Лестница и старое здание содрогались под их шагами. Барабан бил, малыши продолжали шагать, а я чувствовал, что ночная тьма все еще скрывает бессчетные ряды, идущие на смену. В воздухе разносились резкие приказы учителей.

— Сейчас пойдет наш класс, — произнес старческий голос. — Тот, в котором мы учились.

Я обернулся. Дорман сидел у соседнего окна в дорогом красном кресле. Он тоже смотрел во тьму, прижавшись лицом к стеклу.

— Как это «наш класс»… как это «наш класс»?! — пробормотал я.

— Наш класс. Ты ведь поймешь, если это будет другой класс.

А затем и вправду показался наш класс. Наши товарищи из детства. Они строем вышли из ночной тьмы на юге, свернули во двор, прохрустели по гравию и стали подниматься по лестнице на веранду.

Прижавшись к стеклу у соседних окон, два старика смотрели на них, слушая знакомый стук башмаков. Когда наши однокашники проходили мимо, Дорман называл их по именам и рассказывал о судьбе каждого. Я увидел Джека Беннета, сына мясника, и вспомнил, что все еще должен ему стеклянный шарик; увидел рыжеволосого Джека Стирнса, его вздернутый нос и стеклянный глаз, которому мы все дивились и которым восхищались; Роско Миллера, который стал банкиром; Старра, умершего в какой-то канаве; расшибшегося в лепешку Перри. По другой лестнице, скрытой от нас зданием школы, должно быть, поднимались девочки, и я знал, что среди них должна быть одна — хрупкая и голубоглазая — ах, как же хорошо я помнил ее!

— Но все, о ком ты рассказываешь, умерли, — сказал я.

Дорман, не отрывая взгляда от окна, ответил:

— Да, я заметил. Все, кто проходит мимо нас, умерли.

Спустя мгновение он добавил:

— Все, с кем мы учились, уже там. Класс почти в сборе.

А они всё шли и шли, и Дорман продолжал называть имена и рассказывать. Кто-то разбогател, кто-то обнищал, у кого-то жизнь сложилась трагически, у кого-то была сродни комедии, но все они уже умерли.

Я увидел Ральфа Дорна — в школе он был моим лучшим другом.

«Ральф! Ральф!» — Мои губы дрогнули, но я не издал ни звука, и, конечно же, он не услышал. Вдруг я осознал, что скучал по нему всю жизнь. По нему и по той хрупкой голубоглазой девочке.

— А вон Китинг, — сказал Дорман. — Он всегда такой смешной!..

По лестнице взбирался горбатый мальчик. Он шагал по ступеням с трудом, но вряд ли в полной мере осознавал это — глаза его были устремлены вдаль, к туманным грезам, ведомым ему одному. Из-под кепки выбивались пряди золотистых волос.

— Он писал стихи и умер от голода, — сказал Дорман. — У меня в библиотеке есть его книга. Забавная.

Мальчик-поэт продолжал неуверенно подниматься по лестнице. Над ним звенели учительские голоса: из-за него шеренга замедлилась. Но его взор блуждал в иных мирах.

Озорной мальчишка, что шел сзади, обтер об его гетры ноги, но Китинг этого и не заметил. Затем тот же сорванец залез к нему в карман и вытащил оттуда карандаш и перочинный ножик, но он не заметил и этого. Из-под мышки у Китинга выпал учебник, и идущий следом наступил на него. В конце концов маленький хулиган толкнул Китинга, тот повалился на ступеньку, его кепка слетела с головы, а учебники разлетелись во все стороны. Одна из учительниц подняла его на ноги, стала яростно трясти и отчитывать, а шедший сзади как ни в чем не бывало смотрел на все это с самой серьезной миной.

«Если бы я был там, я бы защитил его, — подумал я. — Если бы я был там, я бы понял его».

— Кто этот мальчик позади Китинга? — спросил я.

— Это Спайк Мартин, — ответил Дорман. — Он стал самым успешным из нас. Его сыновья мультимиллионеры.

Я заметил, что детей больше нет. Это был последний ряд. Они всё еще поднимались по ступенькам, но двор позади был пуст.

— Это конец, — сказал я.

— Да. Все прошли. Наш класс всегда идет последним.

— Нет, подожди! Мне кажется, там кто-то еще.

— Ты уверен? — спросил Дорман. — Я никого не мог пропустить.

— Да, да, уверен.

Из темной мути на юге возник маленький силуэт. Мальчик приближался очень быстро, одной рукой он прижимал к себе учебники, в другой была кепка.

— Но кто же это? Кто? — пробормотал Дорман.

Силуэт мальчика еще не обозначился четко, и я не мог разглядеть его лица. Мальчик тяжело дышал, словно боялся опоздать. И хотя он так торопился, прическа его была аккуратной, словно он только что вырвался из заботливых рук матери.

— Кто это? Кто это, а?

Он бежал во весь дух, и было что-то такое в его широких плечах, в его крепких ногах, в том, как он слегка раскачивался при беге, что память моя мучительно напряглась…

— Кто этот мальчик? Кто этот мальчик?! — кричал Дорман.

— Я, кажется, знаю, кажется, знаю… — ответил я, отчаянно роясь в воспоминаниях.

— Кто этот мальчик, Халтон? Кто он?

Наконец я узнал его.

— Это же ты, Дорман, ты!

— Нет, нет, Халтон, не говори так. Этот мальчик… кто?

— Это — ты! Ты! — крикнул я.

Мальчик