Уроки мудрости - Конфуций

По собственному признанию Кун-цзы, формирование его личности происходит к тридцати годам. По мнению китайского исследователя Куан Ямина, именно к этому возрастному рубежу Конфуций осваивает достижения древнекитайской культуры, что в дальнейшем позволяет ему приступить к работе над пятью книгами цзинов (И-цзин – Книгой Перемен, Шу-цзин – Книгой исторических документов, Шицзин – Книгой стихов, Ли-цзи – Книгой о ритуалах, Чунь-цю – «Весны и Осени» – Хроника событий 721–480 годов до н. э.). К этому времени, по-видимому, складывается основа этико-философского мировоззрения Конфуция. Это прежде всего концепция жэнъ («гуманность», «человеколюбие») и ли («правила», «этикет»). Ли при этом понималось как высшее проявление жэнь. Из трех основных религиозно-философских учений Китая – даосизма, чань-буддизма и конфуцианства – последнее в полной мере отражало представление, свойственное архаической стадии развития культуры о тождественности понятий космической и социальной справедливости. В соответствии со спецификой такого мировосприятия Конфуцием была выстроена строгая иерархическая система, пронизывающая собой космос и социум как единое сакральное целое. Поэтому одно из фундаментальных положений конфуцианской доктрины о безусловной преданности чиновника правителю и безусловном почитании его не являлось актом примитивного конформизма, как это мог бы интерпретировать неискушенный читатель, а священным актом, призванным поддерживать равновесие и гармонию во Вселенной. Именно поэтому Конфуций соединял воедино два таких разных в нашем представлении понятия, как «власть» и «справедливость». Ибо в их единстве реализуется Воля Неба. Тогда же возникает у Учителя идея о «следовании среднему пути» (чжун-юн), или учение о середине, в котором Кун-цзы предостерегает от опасности следования крайностям. В дальнейшем составление и запись Учения о середине (чжун-ю) традицией приписывается внуку Конфуция.

И все же стержневым моментом в учении Конфуция становится идея сакральной наполненности ритуала. «По Конфуцию, – пишет В. Малявин, – ритуальная выверенность каждого жеста, каждого слова и даже каждой мысли есть не что иное, как встроенность в изобильный ритм вселенской жизни. Поэтому управление в конфуциевой традиции есть прежде всего исправление (оба знака в китайском языке звучат и пишутся почти одинаково). Исправление себя, в первую очередь. Возвращение к тому, что изначально заложено в нас, к „первозданной чистоте сердца“, к чистоте, освещенной светом сознания, исполненной бесконечно долгим усилием воли»[10]. «Светила в небесах, по представлению древних китайцев, образуют „небесный узор“ (тянь вэнъ), и этот древний образ мирового согласия полностью подобен „узору“ человеческой культуры (вэнъ) как образу стилизованной и доставляющей эстетическое наслаждение жизни. Конфуций потому и стал отцом китайской традиции, что он каждой черточкой своего поведения, каждым словом давал понять, что в мире существует всеобщий порядок, принимающий в равной мере природу и человека, материальное и духовное, и этот порядок воплощен в незыблемых законах роста всего живого и в жизни самого сознания. Духовное свершение для Конфуция – это просто сполна прожитая жизнь»[11].

Сущность ритуала для Конфуция – это музыкальная настроенность души на глубину жизни. Каждый фрагмент человеческого существования должен репродуцировать целостность бытия. Поэтому «Учитель говорил:

– Кто утром слышит о Пути,

Тот может вечером и умереть спокойно»[12].

С ли связан у Конфуция и образ идеального человека «цюнь цзы» (буквально: «сын правителя»). Тонкий анализ взаимосвязи этих понятий предпринят Гербертом Фингареттом: «Благородный (в духовном смысле) человек – это тот, кто трудится над алхимическим сплавлением социальных форм (ли) и проявлений человеческого существования таким образом, что они превращаются в бытие, реализующее дэ – свойственную человеку добродетель, или способность к совершенству… Человек обретает свою человеческую подлинность, когда его стихийные порывы под воздействием дэ принимают определенную форму. А ли являет собой исполнение человеческих порывов, их культурное выражение, которое не имеет ничего общего с лишающим человеческих черт формализмом. Ли образует форму динамического взаимоотношения людей, придающую им человеческие черты… Если „побеждать“ себя и всегда быть обращенным к ли, то требуется в буквальном смысле только изначальный ритуальный жест в надлежащем обрядовом контексте, и тогда все „происходит“.

Важно понять, что отсутствие усилий нельзя рассматривать как нечто происходящее „механически“ или „автоматически“. В противном случае церемония, как на это постоянно указывает Конфуций, оказывается мертвой, выхолощенной, пустой: в ней нет духа. Когда „заступает“ подлинная ритуальность, она становится разновидностью спонтанности: ритуал совершается „сам по себе“. В нем заключается жизнь, поскольку те, кто в нем участвуют, исполняют его со всей искренностью и серьезностью. Подлинное исполнение ритуала требует непосредственного „участия в жертвоприношении“, в противном случае „его как бы и не было“… Прекрасное и результативное совершение ритуала требует, чтобы личное участие сочеталось с ритуальным мастерством. Это соединение составляет подлинное ли как сакральный ритуал»[13].

Таким образом, ритуал выступает у Конфуция и как форма символического мышления, и как принцип иерархического понимания бытия, и как метод структурирования космоса и социума.

«Учитель сказал:

– Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность»[14].

Однако вернемся к коллизиям жизненной судьбы «Учителя десяти тысяч поколений», как именовали Конфуция на родине. С годами росла слава Кун-цзы, тем не менее признание не помогло служебному продвижению Кун-цзы. Два года он проживает в царстве Ци и даже удостаивается аудиенции у правителя Цзин-гуна. Однако вместо ожидаемой должности правитель предлагает ему удел, обеспечивающий достаток, но ставящий Кун-цзы в полную зависимость от своего царственного покровителя. Поразмыслив, Конфуций от подарка отказался.

В пятьдесят лет судьба, казалось бы, улыбнулась ему. Учителя Куна берет под свое покровительство Дин-гун из могущественного семейства Цзи. Сначала он занимает пост правителя города Чжунду, затем – главы ведомства общественных работ и верховного судьи. Впервые Конфуций приобретает высокое положение при дворе и возможность хотя бы частично осуществить на практике свое понимание «праведного Пути». Но как свидетельствовал печальный опыт другого великого учителя – Платона, заручившегося покровительством тирана Дионисия, любовь сильных мира сего к мудрецам – дело хрупкое и быстротечное. Уже по прошествии четырех лет, обиженный пренебрежительным отношением к нему со стороны государя, Конфуций покидает Лу и направляется в царство Вэй. Начинается четырнадцатилетний период скитаний Учителя и безуспешные попытки поступить на службу. Из царства Вэй он переезжает в царство Сун, оттуда через год следует в царство Чэнь, через два года – в Чу, по прошествии двух лет вновь возвращается в Вэй. Затем – опять в Лу. Здесь, окруженный заботой преданных учеников, Конфуций завершает работу над хроникой «Чунь цю», приводит в порядок церемониальную музыку Лу и производит окончательную редакцию канонических книг.

В 479 году до н. э. после непродолжительной болезни «Учитель десяти тысяч поколений» мирно скончался на 73-м году жизни.

Но и сегодня, по прошествии почти двух с половиной тысяч лет после смерти Конфуция, удивительно современно звучат некоторые из поучений древнего мудреца: «…Когда под Небесами следуют пути, будь на виду, а нет пути – скрывайся. Стыдись быть бедным и незнатным, когда в стране есть путь; стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути»[15].

В XVIII столетии философы Просвещения чаяли наступления в скором времени на Земле Царства Разума и Добра.

В XIX – позитивистски настроенные мыслители искренне верили в мессианское предназначение науки в деле достижения справедливого и высокогуманного общества, прогресс науки с неизбежностью должен был снять все острые социальные проблемы.

В XX веке нам суждено было с горечью пережить крах этих прекраснодушных иллюзий. Наше время показало, что человеческий разум и добро, вопреки мнению Сократа, вещи не тождественные – разум можно использовать и по-дьявольски.

Развитие науки не явилось панацеей для решения кардинальных социальных проблем, оно лишь резче выявило противоречия, заложенные в основе современной цивилизации.