Ловкий ход - Эдуардо Де Филиппо

КЬЯРИНА. Это ты сошел с ума!

АРХИТЕКТОР (направляясь к окну). Синьорина…

КЬЯРИНА. Не приближайтесь. (К Лоренцо) Это ты сумасшедший! (Затем обращается к остальным мужчинам, указывая половником на брата) Он утратил всякую способность понимать, до какой глупости может дойти человек, утрачивая при этом собственное достоинство. Он совсем уже ничего не соображает, просто впал в детство.

ЛОРЕНЦО. Ну, допустим даже, что я впал в детство, но почему же ты мне угрожаешь?

КЬЯРИНА. А разве не то же самое делаешь ты? Разве не вовлекаешь и меня вместе с собой в пропасть, в которой решил закончить свои дни? Этой нравственной пропасти я предпочитаю настоящую. (Упрямо). И если архитектор и рабочие тотчас не покинут наш дом, я продемонстрирую тебе полет ангела.

ЛОРЕНЦО (искренне растерявшись). Но почему? Разве ты не знала, что в доме вот-вот начнутся работы? Разве мы не договорились с тобой, что квартиру нужно отремонтировать, придать ей более современный вид?

КЬЯРИНА. Договорились? Мы с тобой? Ошибаешься.

ЛОРЕНЦО (удивившись). Ошибаюсь? Что ж, я, наверное, и в самом деле впал в детство. Я же рассказывал тебе о своих планах, показывал чертежи, архитектор вот уже три месяца слоняется по комнатам с рулеткой в руках…

КЬЯРИНА (двулично). Я не заметила его. А когда ты что-то внушал мне, не вникала в твои слова.

ЛОРЕНЦО. Выходит, ты глухая и слепая.

КЬЯРИНА (парируя). Ошибаешься. И слышу и вижу очень хорошо, даже то, что за Везувием делается. Но я не желаю мириться с несправедливостью, лицемерием и эгоизмом. Когда ты настаивал, что этот дом, который столько лет был поистине колыбелью нашего детства, нужно превратить в какое-то другое помещение, нечто весьма далекое от святых воспоминаний, столько лет — и в добрые, и в трудные времена — связывавших нас, понятно, что я притворилась, глухой и немой.

ЛОРЕНЦО. И дотянула до начала работ, даже не намекнув мне о своих возражениях? И вынуждала меня беспокоить архитектора и рабочих, а теперь угрожаешь, что выбросишься из окна?

КЬЯРИНА. Я молчала. Каждый раз, когда ты заводил разговор на эту тему, я не отвечала ни да, ни нет. Ты же не станешь утверждать, будто принимал мое молчание как знак согласия. Мы с тобой брат и сестра и понимаем друг друга с единого взгляда. Ты не мог не заметить мое враждебное отношение к твоей затее. Но ты ведь решил осуществить ее, невзирая на мое отношение к ней, поэтому тебе было удобнее по-своему толковать мое молчание.

ЛОРЕНЦО (уступчиво). Ну, ладно… Кьяри, слезай сейчас же с подоконника. (Обращаясь к мужчинам) Там крутой обрыв… Пропасть метров в тридцать… (Кьярине) Ну, что ты затеяла? Ненароком оступишься, и все это представление превратится в трагедию для нас обоих.

КЬЯРИНА. Каменщики и архитектор должны уйти.

ЛОРЕНЦО (отчаявшись). Но ты же просто загоняешь меня в угол? Хочешь, чтобы все вокруг смеялась над нами? Ну-ка, слезай оттуда быстро, а не послушаешься, так я сейчас же вызову пожарных.

КЬЯРИНА. И поглядим, кто прибудет к подъезду раньше, — пожарные или я. (Поворачивается на каблуках и делает шаг к наружному краю подоконника).

ЛОРЕНЦО (в ужасе кричит). Стой, ненормальная!

КЬЯРИНА приостанавливается и оборачивается к брату.

АРХИТЕКТОР (Примирительно). Профессор, знаете что, мы пошли. Если так хочет ваша сестра, мы и уйдем. А когда договоритесь…

ЛОРЕНЦО. Ничего подобного. Я не желаю терпеть такое насилие над собой. Вы никуда не пойдете.

АРХИТЕКТОР. Но она же грозит выброситься из окна. Значит, нам надо удалиться.

ПЕРВЫЙ КАМЕНЩИК (рабочим). Пошли.

Все направляются к двери.

АРХИТЕКТОР (испуганно). Подождите! Ведь я останусь единственным свидетелем. Нет уж, лучше уйдем все вместе.

ЛОРЕНЦО (в порыве искреннего возмущения). А почему я должен отправляться в тюрьму? Разве существует закон об ответственности за чужое уголовное безрассудство? (Излагая проблему с легкой иронией). Если синьорина Кьярина Савастано в силу каких-то личных соображений, которые нас не касаются, желает отправиться в мир иной, спорхнув с окна, при чем тут мы?

КЬЯРИНА Вот именно! Но почему ты говоришь «мы»? Это же ты один во всем виноват. Ты вынуждаешь меня выброситься из окна. Или думаешь, эти господа не повторят в суде все, о чем мы сейчас говорим? (Меняет интонацию, словно читает в присутствии воображаемого суда обвинительный приговор против брата) Это истина! Клянусь! (указывая пальцем на Лоренцо). Если он мечтал избавиться от меня, то это ему великолепно удалось. Когда он понял, что от меня ему больше нет никакого проку, он сделал все, чтобы вынудить меня броситься из окна (с подозрением и коварством). Сядешь в тюрьму! В тюрьме и закончишь свои дни!

ЛОРЕНЦО (смирившись). Ну ладно. Архитектор, извините. Подождите на улице вместе с каменщиками. Постараюсь убедить сестру и позову вас.

КЬЯРИНА. Нет, они должны уйти совсем. Или ты ничего не понял? Я не желаю больше видеть их в доме.

АРХИТЕКТОР. Профессор, ничего не поделаешь. (Каменщикам). Пошли, ребята. А будет другой приказ, профессор даст мне знать, и я снова пошлю за вами.

ЛОРЕНЦО. Да, именно так…. и пожалуйста, извините. (Шепотом архитектору). Позвоните в соседнюю квартиру и скажите синьоре Матильда, чтобы пришла сюда. Лучше позвать кого-нибудь, я не могу один оставаться с нею.

АРХИТЕКТОР (жестом, выражая согласие). Хорошо. (Каменщикам). Уходим.

Архитектор и каменщики уходят.

ЛОРЕНЦО. Может быть, теперь скажешь мне, какая муха тебя укусила?

КЬЯРИНА (готова расплакаться). Что с тобой говорить. Ты перестал понимать меня. А вот мама понимала… это верно. Только мама. Если б мы не потеряли родителей…

ЛОРЕНЦО. Но мы уже взрослые люди, Кьярина. Родителей рано или поздно мы все равно должны были лишиться. Очевидно, ты не очень-то представляешь, сколько времени прошло с тех пор (с некоторым коварством), и все потому, что осталась старой девой и все еще полагаешь, будто тебе по-прежнему пятнадцать лет.

КЬЯРИНА. Я прекрасно знаю, сколько мне лет. И уже чувствую их тяжесть… Потому и защищаюсь. А будь мне пятнадцать, как ты говоришь, то не стояла бы я тут сейчас на подоконнике, у окна, пытаясь объяснить тебя понять, что ты не вправе делать в доме, что тебе вздумается, и не смеешь обращаться со мной, как со служанкой, которую в любой момент можно выставить за дверь.

ЛОРЕНЦО. Да кто же собирается выставлять тебя за дверь?

КЬЯРИНА. Да, действительно, ты этого не делал, потому что не хватало смелости. Но дал понять, что хочешь именно этого. (Повышая голос). А я не уйду, понял? Ты просчитался. И жену свою вези в другую квартиру, и ремонт делай в ее доме. (С иронией). Жениться в таком возрасте. С ума сошел. И еще говорит, что я думаю, будто мне пятнадцать.

ЛОРЕНЦО. Не понимаю… Разве я объявлял кому-нибудь, что женюсь? Вот еще один нелепый плод твоего больного воображения.

КЬЯРИНА. Ты что, уж совсем за дурочку меня держишь? Или в самом деле считаешь, что мне пятнадцать лет. Уже восемь месяцев прошло, как в нашем доме впервые появилась эта немка, и с тех пор я глаз с тебя не спускаю. Я сразу смекнула, что к чему, когда ты выписывал счет за пять отреставрированных тобой картин. Еще немного и ты вообще ничего не взял бы с нее за свою работу. А когда она явилась сюда давать тебе советы, как лучше отремонтировать квартиру, я ведь ничего не говорила, я только слушала. (Имитируя резкий немецкий выговор). «Для твой комната мы выбрать очень легкий краска… И на маленький террас будем делать бельветер…» Когда я услышала это «будем делать», мне все стало окончательною ясно.

ЛОРЕНЦО. Ну и что? Что из того? Допустим даже, я влюбился в немку, так при чем здесь ты, уже восемь месяцев не спускающая с меня глаз. Что это еще за тайная полиция такая? Мы что с тобой контракт подписали, я и ты? Или официально обязались перед какими-то властями всю жизнь быть неразлучными, привязанными друг к другу, словно сиамские близнецы. Кьяри, послушай своего брата: все эту галиматью ты городишь только потому, что ты — старая дева. А будь у тебя муж…

КЬЯРИНА (задетая за живое последними словами ЛОРЕНЦО, не может не разрыдаться и плачет по-детски). Гадкий ты человек! Не смог не унизить меня! Женись на ком хочешь… делай, что хочешь. (Намекая на саму себя) А эту старую деву, язву и сумасшедшую, для которой закрыты все пути к спасению, выстави на улицу. Если кто-то глупо идет по жизни, значит, он заслуживает такой судьбы (и продолжает плакать).