Морской старик - Трофим Борисов

– Где Митя? – спросила она.

Митя подбежал к матери и обнял ее. Маленькая эвенка пододвинулась ближе.

– Откуда эта девочка? Куда мы приехали? А где Гибелька?

– Да, да, где же, в самом деле, Гибелька? – спохватился Василий Игнатьевич. – Ты, друг, не видел еще одну нарту? Гибелька на ней каюрит.

– А-а, Гибелька! У него пестрый передовик? Вот умная собака! Однако, триста рублей стоит; однако, больше стоит. Гибелька? Он придет. К урасе придет. Он знает. Старый каюр. Хороший передовик у него! Такого еще не найдешь. На оленей не пойдет, как твой… Манька, – сказал громко эвенк, – отведи их в урасу, а мы собак привяжем на цепочки, а то олени опять придут.

В урасе было дымно и тесно. Гибелька сидел у очага и курил трубку. Мать Мани готовила строганину из свежего сига.

Елена Петровна неловко уселась на одну из оленьих шкур и усадила с собой Митю.

– Гибелька, у нас нарта сломалась. Вы бы сходили туда, к мужчинам, и помогли им.

– Что ж, помогать-то можно, так можно…

Маня вошла в урасу с охапкой сухого хвороста. Она присела на корточки и, ломая прутья, подсовывала их одним концом в огонь. Это были сучья ивняка; горели они без треска, и дым от них был не такой густой и удушливый. Но все же у Мити и его матери на глазах появились слезы.

Пламя лизало красными языками чайник. У очага стало теплее.

Девочка лукаво взглянула на Митю и подала ему коробочку, полную крупных ягод брусники.

– Маня, – обратилась Елена Петровна к девочке, – сходи к нашей нарте за маленьким чемоданчиком с провизией. Митю надо покормить. Ты понимаешь меня?

Мальчик поднялся со своего места:

– Мама, я пойду, я знаю, какой чемоданчик.

– Иди! Вдвоем больше притащите.

Дети вышли из урасы. Солнце спряталось за гору. Стало холоднее. Освещенные зарей сопки выделялись каждой складкой, как будто были начерчены углем на белой бумаге.

Маня схватила ремень маленькой охотничьей нарты и крикнула:

– Садись, Митя!

Митя опешил, а девочка смеялась:

– Садись, садись!

Вдруг Маня стала серьезной и подошла к Мите. Вглядевшись в его белое лицо, она быстро протянула руку и своими тоненькими пальцами погладила Митину щеку.

Маня опять звонко засмеялась: ей понравилась белая и нежная кожа мальчика.

– Садись!

Но Митя не сел, а схватился рядом вместе с Маней за ремешок и потянул нарту.

– Ты молодец! – сказала Маня и хлопнула мальчика по плечу.

Через полчаса в урасе пили чай. Маня сидела, поджав под себя ноги, около Мити. Он угощал ее сдобными лепешками, сахаром, конфетами, а сам жадно ел бруснику с медом. От меда Маня отказалась: она его не знала. Черные волосы девочки были гладко причесаны, а в ушах болтались большие серебряные серьги с зелеными камешками. Девочка беспрерывно смеялась и сейчас, сидя в урасе, казалась совсем маленькой.

Взрослые сосредоточенно ели: хозяева и Гибелька – строганину из сига и оленины, а гости – захваченную с собой подмерзшую еду. Насытившись, хозяин урасы спросил:

– Откуда идешь?

– Из Москвы.

– Чего так? Каждый человек сюда приходит только из Москвы! Какой это такой город? Что, он больше Николаевска?

– Больше, много больше! Вот поедем на будущий год с нами – посмотришь.

– Однако, на оленях до Москвы долго будешь ехать.

– Да, на оленях долгонько, пожалуй месяца четыре. Но мы на аэроплане полетим.

Эвенк, пожевав губами, сказал:

– Хорошо. Так бы не пошел, а на аплане пойду в Москву… Только скажи: зачем людей так много из Москвы к нам приходит? Чего-то совсем, ать, другое делают. Раньше к нам купцы больше приходили. Икру покупали, деньги нам платили, чего-чего товар разный давали; за банку икры пятьдесят копеек платили. Вот как! Теперь икру продавать нельзя-а-а… Пошто так? Раньше солили и в город возили, там на базаре продавали. А чего сейчас делают? В ящики икру сажают, маленьких рыбок выводят, а потом в море пускают… Какой толк!

– Обманщики ваши купцы были.

– Вадымир Петрович – обманщик?! – Эвенк и его жена удивленно взглянули на рыбовода. – Такой добрый был человек! Бабе красный платок дарил, даже часы один раз дарил. Вот как! Девчонке конфеток, пряники, сахар давал, а меня водкой угощал. Ать?

– А вы знаете, почем он в городе пудовую банку икры продавал? По тридцать рублей за банку продавал. Понимаете? Вам полтинник, да других расходов три-четыре рубля на пуд, а продавал по тридцать! Понимаешь? Ты сколько банок икры свежей ему в лето доставлял?

– Разно так: когда сто, когда больше. Другие тоже давали.

– Вот видишь, тебе заплатил пятьдесят рублей, и то не деньгами, а дешевеньким товаром, а сам выручил тысячи три. Никак не меньше! Ты понимаешь, как это много?

– Ать? – Эвенк пожевал губами и, подумав, ответил: – Это триста червонцев да еще больше!

Эвенк передернул плечами, и на его висках выступили капли пота. Он нетерпеливо вытер лоб, почесал за ухом и стал переговариваться с женой и Гибелькой на родном языке.

Хозяин урасы вдруг крякнул и ударил себя по колену:

– Верно говоришь!

– Он не только тебя и других эвенков, он весь ваш край обворовал. Кеты теперь, небось, мало ловится на морских промыслах и в речках?

– Это верно! Правду ты сказал: три года в нашей речке рыбы не было.

– А все потому, что вы с Владимир Петровичем только икру брали. Скажи, сколько ты бросил рыбы, когда икру брал? Так, напрасно, без всякой пользы бросил?

– Ать? А я разве считал!

– До десяти тысяч штук ежегодно только ты выбрасывал. А раньше, до икрянщика, как дело было? Приходил оленный человек летом на речку, немного порсы[12] делал, немного себе юколы[13] да собаке корму. Всего-навсего пятьсот-шестьсот штук для себя вылавливал. Тогда каждый год всем рыбы хватало.

– Ты шибко хитрый человек!

– Но ничего, – продолжал рыбовод, – мы поправим дело! Опять рыба придет в вашу речку, опять сколько хочешь порсы наделаешь. Теперь, при советской власти, вы сами хозяева. Говоришь, давно рыбы не было? А вот в этом году много кеты придет. Владимир Петровича давно прогнали. Завод пятый год работает… Будет кета, покажу тебе кету. Кстати, не знаешь ли ты, где тут эвенк Егор кочует со своим братом?

– Егор-то? Это я и есть.

– Ты?! Вот как хорошо случилось! На ловца и зверь бежит! – воскликнул Василий Игнатьевич.

– Я-то это я, а тебе зачем? – удивился эвенк восклицанию незнакомого человека.

– Ты мне очень нужен будешь в августе.

– Что так?

– Помнишь, пять лет тому назад рыбоводы на речке весной маленьких рыбок метили, тебе с братом показывали, а ты смеялся?

– Откуда ты знаешь, что я смеялся?

– Рыбоводы всё на бумаге записали: сколько мальков меченых пустили, кто был при этом и кто всех сильнее смеялся над рыбоводами.

– Катя тоже была и тоже смеялась.

– О Кате не написано. Значит, она мало смеялась.

– Понятно, мало. Чего баба понимает! А я понимаю. Какой толк? Всем рыбкам половину правой щечки срезали и пускали… Разве она придет в нашу речку? Никогда! В руках держал и пускал. Никакой зверь обратно в капкан не приходил. Понял?

– Прошлый год часть нашей рыбы пришла. Хотели тебе показать, да ни тебя, ни брата не нашли. В это лето много меченой кеты вернется, – сказал спокойно рыбовод.

– Так-то бы ладно. Жить-то тогда хорошо можно бы, если бы раненые звери на стан к охотнику приходили.

Эвенк растягивал слова и успокаивающе качал головой, но в его глазах светились недоверие и насмешка.

– Табак есть? Давай покурим, и я пойду: нарты направлю, оленей запрягу. Так сделаю, как сказал тебе. Сегодня спать дома будете.

– Запомни: летом я тебе много рыб со срезанными жаберными крышками покажу.

Усаживались путешественники на маленькие нарты совсем в темноте, при свете костра. Всех их укутали в одеяла и оленьи шкуры, а затем привязали ремнями. Маня суетилась, как большая, но больше около Мити.

– Ничего, хороший парень будешь! – проговорила она, похлопав по свертку с Митей, когда нарты тронулись.

Олени бежали очень быстро. Эвенкские коротенькие нарты ежеминутно толкались в заледеневшие после теплого дня кромки дороги, вдоль которой тянулась темная стена деревьев. Было тихо. Бодрящий запах хвои наполнял воздух.

Митя думал об эвенке Мане. Ему очень не хотелось расставаться с ней.

«Приеду на завод – устрою в лесу маленькую урасу и буду жить с Маней, – мечтал Митя. – У нас будет белый олень и маленькая нарта. Мы будем ездить по лесу и стрелять белок… Белок будет так много, что хватит маме на шубу. Потом я вырасту большой, стану летчиком и прилечу за Маней. В Москве она испугается. А чего испугается? Понятно, трамвая… Он так страшно и противно скрипит на поворотах. А я повезу Маню в голубом автомобиле и прямо в Зоопарк. Покажу ей там большеротого бегемота… А потом пойдем с ней в цирк…»

Звезды меркли, по верхушкам елей полз легкий туман; Олени быстро бежали по дороге.