Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает - Олди Генри Лайон

Рабыни? Служанки?

Кем бы они ни были, шесть или семь девушек, ничуть не смущаясь, вились вокруг меня. Бросали откровенные взгляды, одаривали лукавыми улыбками. Подступали ближе, ближе. Поначалу легкие, словно бы случайные касания делались уверенней, настойчивей.

Чего они хотят? Чего хочет Сфенебея?!

Щеку обдало жарким дыханием. Бесстыдный язычок скользнул по шее. Проворный пальчик забрался под хитон. Мягкое бедро прижалось к плечу. Хоровод вертелся, кружил голову, тащил на дно.

2

Циклоп и Владыка Собраний

– Я осквернен убийством! Не прикасайтесь ко мне!

Чей это голос: хриплый, срывающийся? Неужели мой?

Девицы замерли, не спеша, однако, отстраниться. Обернулись к Сфенебее: что скажет госпожа?

– Похвальная забота. Но скверна не передается таким путем.

А это чей голос? Юношеский, звонкий. Нет, это уж точно не мой. В словах звенело неприкрытое возбуждение, природа которого была мне непонятна. Служанки подались в стороны, и я увидел насмешника.

Вряд ли он был старше меня больше чем на год. Мягкая бородка, завитая мелкими колечками, казалась приклеенной к гладкому лицу юноши с тонкими чертами. Темно-синий гиматий с узорчатой пурпурной каймой был уложен изящными складками, открывая правое плечо и часть груди. Под гиматием виднелся бордовый хитон, сколотый на плече золотой фибулой. На поясе тоже сверкали вставки из золота. К поясу юноша прицепил кинжал в ножнах с серебряными накладками и тремя крупными сердоликами – скорее украшение, чем оружие.

Судя по всему, он любил и умел производить впечатление. Поймал момент, когда меня окружили девицы – и вышел из ворот незамеченным. Вот, стоит, красуется.

– И как же она передается? – спросил я.

– У нас еще будет время об этом поговорить. Радуйся, Гиппоной, сын Главка!

– Беллерофонт, – поправил я.

Я ждал вопросов, подобных тем, которые задавала женщина, но юный щеголь кивнул с таким видом, будто мое прозвище развеяло его последние сомнения насчет гостя.

– Радуйся, Беллерофонт! Я – Анаксагор, сын Сфенебеи…

Клянусь, он нарочно выдержал паузу, назвавшись по матери. Желал полюбоваться моим вытянувшимся лицом. Анаксагор, подумал я. Владыка Собраний. А можно сказать иначе: Владыка Рыночной Площади. Хорошее имя для такого красавчика[1]. Как ни крути, а все же владыка.

– …и Мегапента, ванакта Аргоса.

– Радуйся, Анаксагор, сын Мегапента.

Решив не спорить с местными обычаями, я добавил:

– …и Сфенебеи.

– Ты слышала, мать? Нет, ты слышала?! – рассмеялся великолепный Анаксагор. – Этот изгнанник мне нравится! Определенно нравится! Не теряется в сложных ситуациях, знает толк в обхождении. Даже имя сменил! Хорошее имя, громкое. О многом говорит, если ты понимаешь, о чем я…

– Тогда, быть может, ты и проводишь его к отцу?

– С удовольствием!

Мать и сын беседовали друг с другом, словно я был для них пустым местом. Для кого тогда это представление? Белоликая Сфенебея махнула мне рукой:

– Мы еще увидимся, Беллерофонт. До встречи, я и так задержалась.

Царственной походкой она двинулась прочь. Девушки цветастым хвостом потянулись за госпожой к воротам. У Анаксагора тоже имелся свой хвост. Телохранитель, советник, доверенный слуга – кем бы ни был этот человек, до сих пор он маячил живой бессловесной тенью за спиной своего господина. Но едва женщины покинули нас, как он выступил из-за плеча Анаксагора и принялся медленно, нога за ногу, обходить нас по дуге, держась шагах в пяти.

Казалось, он прогуливается по берегу моря, любуясь чайками и облаками.

Первое, что приковывало в нем внимание – это левый глаз. Мутное, незрячее бельмо в окружении старых шрамов, похожих на древесные корни, бугрящиеся под кожей. Взгляд здорового глаза вонзился в меня, как дротик с зазубренным наконечником – не вырвать, не освободиться. Пришельца оценивали: добыча? Враг? Бесполезный кусок плоти? Годен ли в пищу?

Циклоп-людоед, честное слово!

Заметив мою неприязнь, Циклоп ухмыльнулся и продолжил обход. Мы с ним срослись, превратились в единое целое, в живой скафис – чашу солнечных часов, какие в Эфиру привозили говорливые торговцы из далекого Баб-Или[2]. Я был прутом, вбитым в центр скафиса, он был тенью, движущейся вокруг прута. Оказаться спиной к этой подвижной, этой опасной тени мне не хотелось, но передо мной стоял сын и наследник аргосского ванакта. В итоге я лишь поглядывал через плечо, провожая одноглазого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Приметы собирались воедино, сцеплялись в понимание.

Лоб выбрит наголо до самой макушки. Длинные волосы цвета воронова крыла на затылке собраны в хвост, перетянутый кожаным шнурком. Нагрудник дубленой кожи с бронзовыми бляшками. Простой серый хитон выше колен. На поясе – меч-ксифос в деревянных ножнах. За поясом кривой нож. Лет тридцати, тридцати пяти. Крепок, жилист, плотно сбит…

Циклоп ушел из поля зрения. Я чувствовал, как взгляд его единственного глаза буравит мне спину. Шагов Циклопа я расслышать не мог, как ни старался.

«Он из народов эвбейских, – подсказала наука наставника Поликрата, но почему-то в манере странствующего аэда, – дышащих боем абантов. Если мечей многостопная грянет работа, в бое подобном они опытны боле всего, мужи, владыки Эвбеи, копейщики славные…»

Абантов[3] в Эфире я видел, хотя и редко. Облик их в точности соответствовал облику Циклопа, включая бритый лоб и хвост на затылке. Разве что у тех абантов оба глаза были зрячие.

– Значит, ты ищешь очищения?

3

«Жаль, у меня нет братьев»

Пока я пытался уследить за Циклопом, Анаксагор без стеснения разглядывал меня. Кажется, осмотр его удовлетворил. Или просто надоел?

– Да.

Как положено изгнаннику-просителю, я склонил голову, уставившись в равнодушную аргосскую пыль. Раз нам не предлагают встать, останемся на земле.

– Ты убил своего брата?

Я с трудом сглотнул. Надо отвечать, если я хочу, чтобы меня очистили.

– Да.

– Как ты его убил?

– Случайно.

Сын ванакта хмыкнул. Одобрение? насмешка? – не разберешь. Мне хотелось поскорее закончить тягостный разговор, но это было не в моих силах. Что происходит? Таких изгнанников, как я, сразу гонят прочь – или предлагают еду, омовение и кров, беря под защиту закона гостеприимства. Первое значит отказ, второе – очищение. Да, меня не гонят, но и в акрополь пустить не спешат. Ванакт не желает меня видеть? Зачем тогда ко мне вышла его жена? Сын? Что им от меня нужно?!

– Разумеется, приятель. Убей ты Беллера нарочно, а главное, сумей судьи это доказать… Тебя бы казнили, а не изгнали.

– Беллера?!

Я не выдержал, поднял взгляд на Анаксагора. Сын ванакта улыбался.

– Беллера, кого же еще? Твоего брата, – он говорил со мной как со слабоумным. – Ты сам назвал себя Беллерофонтом – убийцей Беллера.

– Беллерофонт означает Метатель-Убийца. А моего брата звали Алкимен.

– Вот как? Значит, мне неверно донесли. Весь город только и шумит: «Убийца Беллера! К нам едет убийца Беллера из Коринфа! Уже приехал!» Выходит, молва ошиблась? Что ж, Метатель-Убийца – это даже лучше. Убивать вообще – это правильней, чем убивать только каких-то Беллеров. В особенности если этих Беллеров зовут Алкименами. Повторяю вопрос: как именно ты его убил?

– Дротиком.

– С какого расстояния?

Это спросил не Анаксагор. Циклоп завершил круг, изучив меня со всех сторон, и встал рядом с сыном ванакта. Ну, почти рядом: за левым плечом, отступив на полшага. Слуги так себя не ведут, даже доверенные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Кто бы он ни был, ему я отвечать не обязан.

– Отвечай! – потребовал Анаксагор.

– С двадцати шагов.

– Не впечатляет, – заметил Циклоп. – Ты его хорошо видел?

Анаксагор кивнул, веля мне продолжать.