Дельфины - Николай Быльев

Я расхохотался, погладил Мурку, а птичку спрятал в коробочку из-под лекарства.

Тополь

Летом встречался я в Крыму с испанскими ребятами. Сидели мы как-то в тени тополей у моря и беседовали. И вот что рассказал мне один пионер про своего старшего брата Пабло.

Было тогда Пабло лет десять.

Отец их долго оставался без работы. Им совсем нечего было есть. Весной удалось отцу наняться к богачу-садоводу. Нужно было обрезать густые ветви на тополях, которые заслоняли солнце от фруктового сада.

Это — опасная работа. Не всякий за нее возьмется. Тополя — высоченные. Стволы у них прямые, толстые — не обхватишь. А сучья — длинные, тонкие, по всему стволу вверх растут.

И забираться нужно на самую верхушку, оттуда и начинать: над головой ветки срубать, а за нижние держаться и так постепенно спускаться. А когда ветки будут обрублены, то уж по гладкому стволу не полезешь.

Тополя росли в ряд вдоль забора. Целую неделю работал отец Пабло, да вдруг рассек топором руку. Остался необрубленным только один крайний тополь.

А богач-хозяин денег не отдает. Сперва, говорит, закончи всю работу.

Тогда Пабло сказал отцу:

— Я за тебя кончу работу.

Взял топор и залез на тополь. С такой высоты отец на земле казался ему совсем маленьким. Дома — точно игрушечные. А коровы в поле — не больше мышей. Ветром сильно раскачивало верхушку тополя. Пабло прижался к стволу и стал срубать сучья.

Вдруг тяжелый топор выскользнул у него из рук. Хотел Пабло поймать его на лету, да сорвался и полетел вниз головой…

Отец закричал и в ужасе закрыл глаза.

Пабло летел вниз сквозь ветви, которые — с треском ломались под ним. Он не растерялся: загреб наудачу руками и прижал попавшиеся сучья к груди — и так задержался.

Но тонкие сучья не выдержали его тяжести, перегнулись и обломились. Пабло сорвался опять. Прямо лицом больно наткнулся он на ветку пониже, но тотчас обхватил ее.

Длинная ветка далеко отклонилась от ствола. Пабло держался за самый конец. Он повис высоко в воздухе. Отец, бледный как скатерть, в ужасе смотрел на него.

— Не бойся, папа! — крикнул Пабло.

А ветка все больше перегибалась в дугу и стала уж трещать.

Пабло стал осторожно раскачиваться, как на качелях, и вдруг ловко уцепился ногами за ствол, выпустил свою ветку и схватился за толстый сук.

— Теперь уж не страшно! — веселым голосом воскликнул он и спустился на землю за топором. Отец никак не хотел пускать его второй раз. А Пабло поцеловал отца и тотчас снова залез на тополь. И обрубил все ветки.

— А где же теперь Пабло? — спросил я мальчика.

— Теперь он летчик. На фронте сражается с фашистами, и про него говорят, что он ничего не боится.

Орел

Это было во время гражданской войны.

Красный партизан Михо нашел в горах орленка с перебитым крылом Подобрал его Михо, вылечил и выкормил Вырос орленок в огромного орла-беркута. Михо назвал его «Раши», что значит стремительный.

Беркуты — это самые сильные из орлов. Они не боятся вступать в бой даже с волками.

Раши часто охотился на крупных козлят-джайранов и возвращался с добычей на свист своего хозяина.

Товарищи Михо, красные партизаны, не раз угощались свежей дичью.

Все любили Раши. А он любил своего Михо.

Иногда кто-нибудь в шутку повалит Михо на землю. А Михо свистнет на помощь орла. И Раши налетал на обидчика, да так, что тому поневоле приходилось выпустить Михо.

Однажды ушел Михо в разведку. В узком ущелье он неожиданно столкнулся с конным отрядом белогвардейцев. Враги ранили его и схватили. Один белый привязал Михо к седлу перед собой и поскакал по дороге в штаб. Офицеры в штабе допросят партизана, где скрывается отряд. Но ничего не скажет белякам Михо. И еще не было случая, чтобы белогвардейцы оставили живым пленного красного партизана.

— Прощайте, товарищи, и вы, родные горы, прощай, солнышко, — шептал Михо.

А белый гнал лошадь, торопился.

Вдруг знакомая тень бесшумно мелькнула над головой. Михо тихо свистнул. Как молния, налетел Раши на белого и так клюнул его, что тот свалился с седла.

Лошадь рванулась, понесла и ускакала с привязанным к седлу Михо.

Белый остался далеко позади, за выступом горы. Слышно было, как он громко кричал.

Михо видел, как его орел поднялся высоко над скалой.

— Спасибо, Раши, спасибо, друг, — шептал Михо.

Вдруг раздался выстрел.

И, подстреленный белым, орел перевернулся в воздухе и с жалобным криком упал далеко вниз, в глубокое ущелье.

Михо выпутал руки, развязался, пересел в седло и по горным тропам грустный вернулся к своим товарищам.

Гусь и ястребы

Я плыл в лодочке по реке. Поглядел на небо и вижу: летят на юг гуси, а вдали показался самолет.

Вдруг два ястреба стремглав поднялись из леса, отбили от косяка одного гуся и стали его терзать.

Один снизу налетел, а другой сверху гуся клевал.

— Эх, пропал гусь! — невольно вскрикнул я. — Вот был бы я на самолете, я бы показал ястребам!

И тут самолет вдруг повернул на птиц.

Должно быть, летчик тоже заметил гуся и пожалел его.

Ястребы мгновенно разлетелись в разные стороны. А гусь в страхе ринулся вниз и спрятался в камышах.

Мне стало смешно. Самолет спас гуся. А гусь-то, должно быть, подумал, что еще один враг, страшней ястребов, тоже хотел напасть на него.

Первая охота

Я давно мечтал стать охотником. Да только не было у меня ружья… Но я каждую неделю ходил в тир учиться стрелять.

И вдруг в школе премируют меня ружьем и всем охотничьим снаряжением.

За отличную учебу.

На всем свете в этот день, наверно, не было школьника счастливее меня.

И вот, дождавшись осени, когда разрешают стрелять дичь, отправился я на свою первую охоту.

Иду по лесу. Сшибаю ногой поганки. И от каждого шороха у меня сердце: тук, тук, тук… Все я жду, что вот выскочит на меня заяц или тетерка. И держу ружье наготове.

Вдруг слышу: издали утка крякает. Подкрался я поближе и вижу — озерцо. А за кустами, у самого берега, плавают утки — штук пять. Сердце у меня замерло. Я прицелился и выстрелил… Гляжу — что такое? Дробь попала в самую стаю, водяные брызги взлетели вверх, а утки даже не всполошились.

Но кусты вдруг как зашевелятся. Выскочили оттуда двое дяденек. С ружьями. И давай на меня кричать:

— Ах ты такой-сякой! Ах ты горе-охотник! Ведь ты, пустая голова, по манкам стрелял… Это — деревянные утки. Мы их для приманки пустили, а сами в кустах сидим и крякаем. Ведь ты чуть в нас не попал! Убирайся скорее, пока мы тебе не задали!

Вскинул я свое ружье и со стыдом убежал прочь.

Блесна

Кто из ребят хоть раз видел Кирова, никогда этого не забудет.

А у меня с ним были даже две удивительные встречи.

Как-то удил я пескарей в Парке культуры и отдыха на островах. Целый день удил и обедать не ходил. Заругают дома — ну, да ладно.

Зато пескарей поймал целых двадцать пять штук. Плавали они у меня в ведерке, все ребята видели.

Вдруг кто-то сказал:

— Киров идет!

Гляжу: пионеры идут толпой, а в середине несколько мужчин. Один — впереди. Небольшого роста, в гимнастерке, в светлой фуражке. Глаза у него такие добрые, веселые. Разговаривает с ребятами и всё улыбается.

Это и есть Киров, Сергей Миронович…

Загляделся я на него и забыл совсем про своих пескарей.

А он посмотрел на меня да как крикнет вдруг:

— Рыболов! Гляди — удочку упустил!

Я обернулся — удочка-то моя поплыла.

Бросился я за ней, да как-то ведерко ногой задел.

Ведерко — набок, пескари мои шлепнулись в реку, хвостиками вильнули, только я их и видел…

Ребята кругом как засмеются. А мне обидно. Ведь целых двадцать пять пескарей было. Выходит, весь день зря проудил.

Я едва слезы сдерживаю — стыдно заплакать при Кирове…

А он улыбается.

— Ну что, — говорит, — всех своих щук растерял… Как тебя зовут?

— Петька!

— Подожди-ка, Петя. Мы это дело, кажется, сейчас поправим.

Порылся он в карманах и протягивает мне блесну — блестящую жестяную рыбку с тремя крючками.

— Вот тебе пескаря — щук ловить. Привяжешь на длинный шнур и пустишь с лодки. Щука подумает, что это живая рыбка, схватит и попадет на крючки.

Зажал я подарок в руке.

От радости хочется мне крикнуть, — голос у меня всегда во какой: на том берегу слышно! — а тут, точно это не я; бормочу чуть внятно:

— Спасибо, Сергей Миронович…

Киров улыбнулся и пошел с ребятами дальше. И я хотел за ними, да у меня удочка запуталась. Пока я ее распутал и ребят догнал, Киров уж уехал.

Вот вскоре после этого поехал я к дедушке погостить. А дедушка мой — егерь. Сторож такой в лесу, куда охотники ездят на охоту. Он сколько раз Кирова на охоте видал. Да только дедушка мой — чудак. Все молчит, не любит рассказывать.