И как ей это удается? - Эллисон Пирсон

Запихиваю тряпку в переполненное ведро и лезу под раковину за новой. Пусто. А чего ты ждала, Кейт? Тебя дома нет — следовательно, и новой тряпки нет. Выуживаю из ведра тухлую, замачиваю в горячей воде и засыпаю «Деттолом». Последняя забота на сегодня — выложить для Эмили ее ангельские крылышки и нимб.

Уже выключив свет и двинувшись к лестнице, я торможу от неприятной мысли: если Пола обнаружит в ведре коробки из «Сейнсбериз», весть о Великом Кулинарном Подлоге немедленно станет достоянием всех окрестных нянек. Дьявольщина. Достаю коробки из ведра, заворачиваю в старые газеты, выношу приличных размеров сверток во двор и сую в огромный черный мусорный пакет — предварительно покрутив головой и убедившись в отсутствии свидетелей. Улики благополучно похоронены, и я наконец могу отправляться в постель к мужу.

В окне на лестничной площадке сквозь декабрьский туман желтеет лунный серп, прикорнувший над Лондоном в своем небесном шезлонге. Даже луна и та хоть раз в месяц да завалится на отдых. Лунный мужик, само собой. Будь это женщина, она не присела бы ни на секунду. Верно ведь?

Зубы чищу не торопясь. На каждом зубе считаю до двадцати. Если потяну время и Ричард успеет уснуть, ему не захочется секса. Не будет секса — утром обойдусь душем вместо ванны. Обойдусь душем — успею просмотреть электронную почту, что скопилась за время командировки, а возможно, и кое-что из подарков купить по дороге на работу. До Рождества каких-нибудь десять дней, а у меня ровным счетом девять подарков. Соответственно, впереди еще двенадцать плюс ассорти для детских рождественских чулок. А от «Квик Той», службы заказа подарков онлайн, до сих пор ни ответа ни привета.

— Ты идешь, Кейт? — зовет из спальни Ричард. Сонным голосом. Очень хорошо. — Кейт! Мне нужно с тобой поговорить.

— Минуточку. Только проверю, как они там. Поднимаюсь еще на один лестничный пролет.

Ковровая дорожка здесь до того вытерлась, что шуршит при каждом шаге, как жухлая трава под свадебным шатром на шестой день после свадьбы. Определенно кто-нибудь расшибется в ближайшее время. На верхней площадке перевожу дыхание, в душе кляня лондонские дома, такие узкие и высокие, черт бы их побрал. В ночной тиши из-за дверей детских доносятся одинаково сонные, по вполне различимые звуки дыхания — принцесса вздыхает, ее братик сопит как поросеночек.

Поверьте, я мечтала бы только о сне, если бы мозги мои не были слишком заняты для мечтаний; и, когда мне не спится, я люблю пробираться в спальню Бена и тихонечко сидеть в голубом кресле, глядя на сына. Моя кроха всегда выглядит так, будто сам себя метнул в обморок; как махонький человечек, пытающийся вскочить на ходу в автобус. Сегодня он вытянулся плашмя во всю длину кроватки, разбросав ручонки, крепко сжав кулачки. У щеки притулился безобразный плюшевый кенгуренок, отрада Бена. Подумать только — шкаф ломится от самых лучших игрушек, которые только способны купить безумные родители за безумные деньги, а ребенок спит в обнимку с косоглазым сумчатым чучелом с распродажи. Объяснить, что он устал, Бен пока не умеет, поэтому просто говорит «Ру». Спать без своего Ру он не может, поскольку Ру для него и есть, собственно, сон.

Я не видела сына четыре дня. Четыре дня, три ночи. В Стокгольм, где потребовалась моя личная встреча с чересчур нервным новым клиентом, позвонил Род Тэск и приказал мотать в Нью-Йорк — подержать за ручку давнишнего клиента, которого внезапно обуяла тревога, что новый клиент отнимает у меня слишком много времени.

Бенджамин никогда не держит на меня зла за отлучки. Мал еще, наверное. Всякий раз он приветствует меня, с беспомощным восторгом молотя ручонками в воздухе, как кинофанат на голливудской премьере. Его сестра совсем другое дело. Пятилетняя Эмили исполнена ревнивой мудрости. Каждое возвращение мамочки для нее — сигнал к запуску очередной серии родственных пыток.

— Вообще-то эту сказку мне Пола читает.

— А я хочу, чтоб меня папочка выкупал. Королеве-матери есть чему поучиться у моей дочери, когда требуется выразить презрение недостойным ее монаршего величия поведением. Но я терплю. Сердце сжимается, но терплю. По-видимому, в душе согласна со справедливостью кары. Оставив мирно посапывающего Бена, тихонько открываю дверь соседней комнаты. Окутанная янтарным светом ночничка «как у Золушки», моя дочь, по обыкновению, спит в чем мать родила. (Любая одежда, за исключением туалетов невесты и принцессы, раздражает ее неимоверно.) Стоит мне набросить одеяло, как она начинает дергать ногами на манер лабораторной лягушки. Укрываться Эмили ненавидит с самого рождения. Когда я купила ей спальный мешок на молнии до горла, она вертелась в нем волчком и надувала щеки, точно бог ветров из старого атласа, пока я не признала поражение и не отказалась от этой идеи. Даже персиковая безмятежность на сонном личике моей дочери не способна смягчить упрямую линию ее подбородка. Из ее школьного табеля я узнала, что «в Эмили весьма силен дух соперничества, и ей нужно научиться проигрывать».

— Никого тебе не напоминает, Кейт? — поинтересовался тогда Ричард, по-щенячьи взвизгнув, что с ним в последнее время случалось.

В этом году, решив, что Эмили достаточно подросла, я не раз пыталась ей объяснить, почему мамочке приходится работать: потому что маме и папе нужны деньги на дом и на всякое другое; что мама многое любит — балетную студию, к примеру, или путешествия; и, кроме того, мамочка очень хорошо делает свою работу, а для женщин работа так же важна, как и для мужчин. Каждая речь неизбежно увенчивалась бурным финалом — трубным ревом, хоровым пением, рея-нием флагов женского союза, — где я уверяла Эмили, что она все поймет, когда станет совсем большой девочкой и сама захочет заняться чем-нибудь интересным.

К несчастью, равенство полов, давным-давно нашедшее признание в либеральном западном обществе, — пустой звук в системе ценностей пятилетнего ребенка. Для Эмили нет Бога, кроме мамочки, и папочка — пророк ее.

По утрам, пока я собираюсь на работу, Эмили твердит один и тот же вопрос с таким несносным упорством, что я готова ее пришибить, а потом всю дорогу до офиса глотаю слезы оттого, что едва не ударила свою дочь.

— Сегодня ты меня уложишь? Кто меня сегодня уложит, мамочка? Ты, мамочка? Уложишь меня сегодня, мамочка? Уложишь?

Знаете, сколько существует способов сказать «нет», не произнося этого слова вслух? Лично я знаю.

Костюм ангела для Эмили. Прицениться к ковровой дорожке на лестницу. Вынуть лазанью из морозилки для субботнего обеда. Купить рулон бумажных полотенец, средство для чистки нержавейки, подарок и открытку на день рождения Гарри. Сколько ему? Пять или шесть? Завести календарь дней рождения, как у любой нормальной матери. Купить елку и модные гирлянды, как в рекламе «Телеграф». (Где продают — в «Селфриджз» или в «Хабитат»? Не помню. Черт.) Подарок тире взятка няне на Рождество (что лучше — наличные или билет «Евростар»?). Эмили хочет писающего младенца (только через мой труп). Подарок для Ричарда (билет на дегустацию вин? На матч «Арсенала»? Новую пижаму?) и книгу для свекра со свекровью — какие-то там «Затерянные сады»? Попросить Ричарда забрать вещи из химчистки. Что надеть на вечеринку в офисе — в свой черный бархат не влезаю — немедленно прекратитъ жрать! Сиреневые ажурные чулки. На возню с воском нет времени, ноги придется побрить. Записаться на антистрессовый массаж. В срочном порядке записаться в парикмахерскую (корни торчат — стыдоба). Паховые мышцы качать, качать, качать! Противозачаточные пилюли заканчиваются!!! Праздничный торт («Королевская» глазурь? — уточнить у Делии[2]). Клюква. Мини-сосиски. Марки для открыток (40 шт.). Подарок учительнице Эмили? Разбиться, но отучить Бена от соски до встречи Рождества с родителями Ричарда. Добраться до «Квик Той», черт бы побрал эту никчемную фирму. Поход к гинекологу — горит! Вино, джин. Позвонить маме. Куда я сунула рецепт гуся, которого Саймон Хопкинс советует «высушить феном»? Начинка? Хомяк???

2

Работа

06.37

«О, дай нам Его о-бо-сжать,О, дай нам Его о-бо-сжать,О, да-ай нам Его обо-ожа-ать!»

После не возымевших действия объятий и прочих ласк Эмили удается разбудить меня рождественскими гимнами. Дочь заняла позицию у кровати, и дочь желает знать, где ее подарок. «Их любовь купить нельзя», — любит повторять моя свекровь, явно никогда не пытавшаяся проверить это утверждение крупными суммами.

Я как-то попробовала явиться из командировки домой с пустыми руками, но уже по пути из аэропорта струсила и, заставив таксиста остановиться, нырнула в «Хаунслоу», где к стрессу от смены часовых поясов добавила шопинговую лихорадку. Если дело так и дальше пойдет, то Эмили, обладательнице кукол Барби сомнительной нравственности со всего света, не составит труда пробиться к Гиннессу. Барби — исполнительница фламенко, заводная миланская Барби (во фривольном комбинезончике и пижонских ботинках), Барби — таитянка (маленькая гибкая распутница, способная выгнуться «мостиком» и укусить себя за пятку) и Барби, прозванная Ричардом «Клаусом», — сверх всякой меры блондинистая девица устрашающего вида, с невидящими глазами, в галифе и черных сапогах.