Стихи о главном - Лаэрт Добровольский

«Истекающий кровью глядит в облака кучевые…»

Истекающий кровью глядит в облака кучевые;Затухающим взором что ищет он за облаками?..Истекающий речью всё ищет слова ключевые —Уходящую жизнь заключить ключевыми словами.

Истекающий верой – гнездо потерявшая птицаНа излёте закатного часа нелётной пороюТоже ищет, к чему бы душой прислониться.Но лететь невозможно, а солнце уже за горою.

Истекающий мыслью, свободный от веры и речи.Ищет синее небо – как в детстве далёком, такое.Где бы облако с солнцем без противоречий,И вокруг – тишина, и сознанье покоя – в покое.

«Не бродить по травам росным…»

Не бродить по травам росным.Не плутать по их коврам —Пестроцветным, медоносным.Полевым, тонкоколосным.По приземистым и рослымИ прохладным по утрам…

Не читать на небе синемТайных писем облаков.Их над нами проносилиВетры с севера России…Мы месили-колесилиГрязь окопами веков…

Не стучаться в дом родимыйНочью зимней, летним днём —Здесь, где месяц нелюдимыйХодит целый, невредимый —В три наката в пласт единыйУложило нас огнём…

«Бронзовея, прямые, как совесть…»

Михаилу Дубину

«Бронзовея, прямые, как совесть.Смотрят старые сосны в закат»;Каждый день – как отдельная повесть.Каждый ствол – как отдельный солдат:

Знает место своё в обороне.Прочен в деле, не резов в речах.Серебрятся могучие кроны.Утопая в закатных лучах.

Жала пуль и осколков в древесныхДо поры затаились телах.Что же ныне в ряды неуместныхВстали речи о ратных делах?..

Бередят засмолённые раныОтнимая покой по ночамИ скрипят старики-ветераны.Не спеша обращаться к врачам.

Что теперь о свинцовых привесках,О довесках осколков стальных —Бьётся новое время в подлесках.Как в истерике, в ритмах шальных.

То ли хмари болотной завеса.То ли мозглый холодный туман.Обнимает подножие леса.Наводя на деревья дурман…

Только в кронах всё резче суровостьИх судьбы позади перекат…«Бронзовея, прямые, как совесть.Смотрят старые сосны в закат».

Дом истории

Дому Истории ветхость прилична; к лицуБукли седой бересты и бумажные свитки.Чтобы стремились забвения травы к крыльцуМягким надбровьем надгробий и каменной плитки.

Значили что эти стёршиеся словесаПризрачной тенью от тени минувшей эпохи? —Словно в пустынных покоях слышны голосаПрежних владельцев – их тихие речи и вздохи.

Что исповедовал череп смеющийся сей.Так ли был весел и так ли он был беззаботен.Как на Сенной беспробудно весёлый Евсей —Шут площадной – безобеден и век безработен.

Солнечный ветер и тонкая звёздная пыльЛики явлений стирают, не глядя на личность;В доме Истории с мифами прыгает быль,В диких прыжках попадая во внеисторичность.

Где ты. История, очи разверзни свои.Внемлешь ли толпам людским: их в расщелинах разумНе принимает на веру уроки твои —С материками спускается он к дикобразу.

«Есть веко у каждого века…»

Есть веко у каждого века.Что в свой поднимается часИ смотрит век на человека.На каждого смотрит из нас.

Глядит неподкупное око.Свой взор отводить не спеша,И чья-то в смятенье глубокомИспуганно смотрит душа

Встревоженной выстрелом птицей.Понять не успевшей ещё.Что, может быть, дней вереницыВнезапно предел сокращён;

Но чудо бывает, бывает:И листьев шуршат кружева,И к пирсу волна прибывает.Как прежде, и птица жива.

Но всё-таки был не напрасенУдаривший в сердце испуг:Дороже – размыт или ясен —Становится солнечный круг.

И как от утраты случайноСпасённый, глядит человекА око, исполнено тайны.Скрывается веком навек.

Иваново, 1905 г

Платочки, сарафаны, полушалки.Картузы, сюртуки и кирзачи…Их раньше столько не было на Талке:Сходились на собрания ткачи.

Был тёплый май; секли дожди косые.Вбивая в землю тополиный пух;Кто знал бы, что в текстильный край РоссииС весной врывался и мятежный дух.

О чём вчера под страхом божьей карыПроизнести и слова не могли —Большевики предсказывали с жаромКак первооткрыватели земли.

В домах тоскливо бабы голосили:– Нечистая куда вас понесла!..—Был стон и плач впривычку на РоссииИ был как разновидность ремесла.

Соединились действие и слово:Прёодолён заветный рубикон.Зажглась заря свободы с силой новой;Совета слово в городе – закон.

Теряли в весе мудрые гадалки —Пошёл на убыль стойкий их доход:Как знать, чем обернётся там, на ТалкеРабочий революционный сход?

Империи дрейфующая льдинаК большой воде пробиться не могла.Ещё удар, теперь посередине —И трещина по Талке пролегла.

Камни на дамбе

Упираясь лучами в щербатую ленту бетона.Солнце вставало над Волгой из-за Костромы;Юрьевецкая пристань изгибом дуги камертонаНад волнами дремала в оправе лесной бахромы.

Солнце взглядом по дамбе скользнулоневольно – и словноВзгляд его зацепился за острые кромки камней.Выдававших и видом, и сутью своей безусловно.Что взросли они, вспоены сокомвоенных корней.

И Светило припомнило: – Я уже видело этиОстроверхие камни; как чирья на коже земной.Прорастали они на цветущей и юной планете —На прекрасной планете, пока ещё лишь на одной.

Невозможно понять, что же там, на Земле,происходит:Я слежу за телами, летящими вместе со мной.Но чудовищ стальных, как на этой Земле,не находитРастревоженный взгляд, продираясь сквозькосмос немой.

Подозрение есть, но оно подтвердится не сразу.Что на этой планете, единственной в нашем краю.Не знакомый Вселенной воинственный действует разум.Как гадёныш, яйца оболочку прорвавший свою.

На малютке-Земле вновь я вижу камней нагноенья.Чует сердце моё – неспроста это, ох, неспроста…Дочь – Земля! Если ты не найдёшь исцеленья —Нам для связи с мирами другого не видеть моста…

Поднимаясь над Волгой, заметило Солнце: на дамбе.Рядом с местом, где волны весной проточили проран.Очень буднично, просто, не так, как актёры на рампе.Пацану о камнях говорил фронтовик – ветеран…

И в глазах пацана – кинолент замелькавшие кадры:Тотчас ожили камни – и вновь на свои рубежиПротянулись от дамбы, и надолбы в схемах и картахПрочертили страну многоточием острых вершин…

– Пролетели года, времена миновали лихие…Эти камни, что видишь сегодня ты перед собой.Устояли в борьбе с необузданной силой стихии.Как на фронте бойцы, они первыми приняли бой.

Их корить не спеши, что они безобразною грудойВ плавном росчерке дамбы – немыслимо злой диссонанс:Ведь таким, как они – неотёсанным, острым и грубымМы обязаны жизнью… Они постояли за нас…

«Имя Твоё в интернете искать ли…»

Имя Твоё в Интернете искать линочами напрасно? —В стоге душистого сена, где клевер,люпин и ромашкиКорпоративно, подобно наградам —за гробом – на красномМиссию выполнить смогут ужебез промашки.Там ли иголку искать, что внезапнопронзит и беспечноСердце приколет в коллекциик бархату неба…В стоге созвездий искать ли тебя.Неизвестный Навечно,Где так заманчиво млечностьтечёт в бесконечность?..

«На розовом носу – очки того же цвета…»

На розовом носу – очки того же цвета:Оправа и винты, и дужки, и стекло;На всём печать решений Розового Света —Быть розовым во всём, пока не истекло

Быть розовым во всём отмеренное время;Взор розовую розу в ризе криза зритИ розоватость визы визави – не бремя.Но ризеншнауцер так розово грозит.

Кто розов – резов тот. Визира зев изрезан.За розовым штрихом – лишь розовый исход.На розовом лугу гоняет Гитлер с КрезомПесочные часы под розовый восход.

«Надежд слепая круговерть…»

Герману Гоппе

Надежд слепая круговертьКоснувшись вскользь, промчится мимо…Непоправима только смерть.Всё остальное – поправимо.

Непоправим бросок в високСвинца на тонкой струйке дыма.Непоправим на волосок —Всё остальное – поправимо.

Всё поправимо… Пыль и прахИзбудут униженье Рима:Державный гнёт и рабский страх,И остальное – поправимо.

К пещере каменной пыляВ скале, пробитой караимом.Телег кривая колеяИ в наше время поправима.

Всё поправимо до черты.До планки, поднятой тобою.До той поры, пока что тыНе утерял готовность к бою.

Когда же, смертью смерть поправИ дела светлого во имяТы прорастёшь средь буйных трав.Неповторим непоправимо.

Души беспечный мотылёкВспорхнёт с ладони серафимаИ новой жизни уголёкЗаймётся вновь необоримо

И кто-нибудь с душой твоей.Как с телевизором в прокате.Начнёт отсчёты новых днейИ так же жизнь свою прокатит

И, может быть, поймёт, дышаПеред концом неумолимым —Неповторима лишь душа.Лишь смерть души непоправима.

«Ни тебя, ни меня не отыщет…»