Ген Истины - Майра

– Нет. Я уже восемь лет состою в этой, как ты выразился, секте.

– Ты?!

Их глаза встретились, и Гудерлинк понял, что Алсвейг не шутит.

– Но почему? Как это случилось?

Журналист с горечью усмехнулся.

– Ты так меня спрашиваешь, как будто я подхватил дурную болезнь.

– Просто мне всегда казалось, что ты смотришь на жизнь трезво и прагматично.

– Это верно. Попробуй и ты посмотреть так же – и увидишь: человечеству осталось совсем немного. Неужели в этом еще можно сомневаться после утренних событий?

На минуту между друзьями повисло неловкое молчание.

– Почему ты решил рассказать мне об этом? После стольких лет тайны…

– Не обижайся. Я чуть было не доверился тебе однажды, но ты тогда вращался в какой-то странной компании. Одно неосторожное слово могло погубить и тебя, и меня, и еще многих.

Гудерлинк передернул плечами с неожиданным для него самого раздражением.

– Какое-то детство – вся эта секретность, уж извини! У нас никого не преследуют за религиозные убеждения.

Алсвейг ничего не возразил, только внимательно и, как показалось писателю, с жалостью, взглянул на него.

– А что, разве не так? Ну… По крайней мере, если эти убеждения не влекут за собой вред для окружающих или… Ну, ладно, ладно! Допустим, ты был прав, что ничего не говорил мне раньше. Но сейчас-то что изменилось?

– С этой точки зрения – ничего. Как видишь, секретность продолжается. Просто мне очень нужна твоя помощь.

Гудерлинк замер и поежился. Неожиданная откровенность Алсвейга отчего-то была ему неприятна. Он уже почти жалел, что пригласил журналиста к себе. Нужно было оборвать этот разговор, перевести его на другие, менее безумные темы… Но что могло быть безумнее того, что случилось в мире этим утром?

Алсвейг ждал. Он не настаивал, не упрашивал, не взывал к совести приятеля, не напоминал об услугах, которые сам не раз оказывал Гудерлинку. На его лицо тенью легло отчуждение, будто сказанное в мгновение ока сожгло все мосты, которые связывали их больше десяти лет. Писатель почувствовал себя виноватым.

– Франк, я готов сделать для тебя все, что не выходит за рамки закона. Ты не должен требовать от меня, чтобы я пошел против своей совести или против общественных правил.

– Разумеется. Мне просто нужно доставить в одно место одну очень важную вещь.

– Нет уж, давай начистоту! Какую и куда?

Алсвейг испытующе взглянул в лицо друга. Черты его лица смягчились.

– Я скажу тебе. Я никогда не привлек бы тебя к этому делу, если бы был уверен, что смогу добраться один. Но меня могут убить, и кому-то нужно будет идти дальше.

– Да о какой вещи идет речь? – снова завелся Гудерлинк. – Что это – технология беспроблемного клонирования? Чертежи нового планетарного оружия? Формула космического топлива? Рецепт элексира бессмертия?

Журналист глубоко вздохнул. Недоверчивость друга явно и забавляла его, и удручала.

– Бери выше, Томаш. Такого ты не встретишь ни в одном романе. Нам удалось выделить ген Истины.

Писатель раздраженно передернул плечами.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню. Ты ведь давно меня знаешь, верно? Разве я когда-нибудь вел себя как идиот или сумасшедший? Ты сам только что сказал, что нет. Так вот, попробуй воспринять мои слова не как бред воспаленного воображения. Ты не раз писал в своих книгах о людях, рождающихся с заданными способностями, которые проявляются в них с запрограмированной интенсивностью. Ученые рассматривают под микроскопом генные цепочки, перетасовывают их так, как считают правильным, и тем самым вмешиваются в то, чем во все времена ведало одно Провидение…

– Читаешь мне лекцию против генной инженерии? Ты опоздал лет на сто, Франк. Уже ничего не изменить.

– Неправда, – Алсвейг взял Гудерлинка за плечи и приблизил свое лицо к его. – Можно изменить. Именно за этим ты мне и нужен. В истории науки не раз случалось, что открытие, которое могло бы принести много добра, использовалось во зло. Наоборот бывало редко, намного реже. Как раз сейчас есть возможность обратить человеческую гордыню во благо. Нам удалось изготовить сыворотку, содержащую ген Истины. Тебе ведь доводилось читать Евангелие? Помнишь Луку и других апостолов, на которых после воскресения Христа сошел Святой Дух? Один из наших специалистов заподозрил, что это должно было изменить их генетическую природу, так как оказалось связано с мгновенным раскрытием новых способностей. Они ведь обрели талант говорить на разных языках, читать, писать, а до этого большинство из них были попросту неграмотны! Истина поселилась в них на уровне даже не органа или химического элемента – гораздо глубже. Они получили дополнительный ген, вернее, целый набор генов, и их святые мощи должны были сохранить его. Беда в том, что могилы почти всех апостолов неизвестны или утрачены. Наверняка можно было говорить только о мощах святого Луки… Если бы ты знал, каких трудов стоило распознать и добыть этот ген!

– Да, но что он дает? Какую именно истину ты имеешь в виду? – Гудерлинк осторожно отодвинулся. Вещи, о которых говорил Алсвейг, звучали дико. В свое время писатель действительно интересовался достижениями генной инженерии. Первое, что он вынес из своих штудий: в этом нет никакой мистики, – и теперь все в нем восставало против слов журналиста. То, что Алсвейг может всерьез говорить о таком, да еще и самолично входить в какой-то тайный религиозный орден, совершенно не вязалось с тем образом, к которому писатель привык за годы знакомства. – И почему из этого открытия сделали такую страшную тайну?

– Истина – только одна, Томаш. Когда начинаются разговоры о том, что есть много разных, часто противоречащих друг другу истин, это значит, что сама Истина уже никого не интересует, а для каждого важно лишь его собственное мнение. Что касается таинственности… Ты, как и большинство современных людей, живешь с закрытыми глазами. Не обижайся, но это так. Кто-то искренне не подозревает, кто-то просто не хочет видеть – вокруг нас уже тысячи слуг зла. Их нельзя распознать, пока твой дух спит, а когда дух пробуждается, они это чувствуют и начинают охотиться за тобой. Ты думаешь, я ушел с военной службы только из-за ранения? Нет. Просто это было время, когда я начал видеть их – и они увидели меня. Мне пришлось на несколько лет сделать вид, что я отказался от борьбы, стал ничем. Тот пост, который я занимал в армии, позволял мне влиять на многих, а я не был уверен, что смогу долго сопротивляться внутренним и внешним нападениям тьмы. Рано или поздно я мог сломаться и превратиться в одного из… Не смотри на меня так.

Гудерлинк отвел глаза. Ему было тоскливо и хотелось домой. Алсвейг, замолчав, опустил голову. Они стояли, глядя на непрекращающийся дождь, избегая смотреть друг на друга. Наконец журналист, с явным усилием, снова заговорил.