Спросите у берез… - Владимир Хазанский

Как завидовала Аниська им, старшим! Эти парни казались ей совсем уже взрослыми.

Завидовала и позже, в первые дни войны, когда под обстрелом и бомбежкой комсомольцы вместе со всем населением создавали на перекрестках дорог вдоль бывшей границы оборонительные сооружения, рыли противотанковые рвы. Парни ушли в истребительный отряд. Его возглавил брат Аниськи — Григорий. Отряд не знал покоя ни днем ни ночью. Стояли в дозоре на дорогах, проверяли документы, выезжали на поиски вражеских парашютистов…

Далеко за деревню перешагнул фронт, и внешне казалось — присмирели, притихли комсомольцы. На самом деле это было не так.

Может быть, это и некрасиво подсматривать, но Аниське очень хочется узнать — для чего соберутся сегодня ребята на кладбище.

Конечно, туда она не пойдет. Могут заметить. А вот спрятаться в Юлькином огороде — в самый раз. Ее картошка подходит к самому кладбищу. Оттуда все видно.

Аниська открывает дверь и, выждав немного, быстро перебегает двор. У калитки прижимается к тополю и внимательно вглядывается в конец улицы, туда, где за Юлькиным домом чернеют деревья и кусты кладбища. Девочка осторожно идет вдоль забора и вдруг замирает. Кто-то цепко хватает ее за руку.

«Вася? Гриша? Петя?..» — шепотом гадает Аниська, немного оправившись от неожиданности. Страх сменяется неловкостью, стыдом. Девочка пытается вырваться, но холодная, неприятно скользкая рука, что сжимает ее пальцы, не отпускает. Незнакомо и сиплое дыхание, от которого бросает в дрожь.

— Гы-гы-гы! Попалась, коза-стрекоза, в лапы пешего лешего, — гудит над самым ухом.

— А! Ленька Ярыга… Пусти, черт! Пусти, а то скажу ребятам — поколотят тебя, — грозит Аниська.

— Пеший леший не боится ребят-котят, — в рифму отвечает Ленька.

— Пусти, черт юродивый! — пробует вырвать руку Аниська.

— Всего один поцелуй и беги в три ноги, коза-стрекоза, — пытается обнять Аниську Ленька.

Скрипнула калитка напротив. От неожиданности вздрогнул, расслабил пальцы Ленька. Этим и воспользовалась Аниська — рванулась всем телом, высвободила руку и побежала во весь дух. Бежала не только от Леньки, а от каждого, кто мог увидеть ее с этим шалопаем.

Сердечко у Аниськи тук-тук, тук-тук. Запыхавшись, забежала за Юлькин дом и шмыгнула в огород. Притаилась там.

Странный парень этот домоновский Ленька. Расхристанный, зарос, как обезьяна, говорит-рифмует, норовит каждую встречную девушку поцеловать.

Думая о Леньке, Аниська совсем забыла о том, что привело ее в Юлькин огород. Оказалась здесь будто случайно. Но ведь именно сюда она и спешила. Сейчас, после всего случившегося, решила уйти, но чьи-то близкие шаги заставили ее снова затаиться.

Невдалеке, за березками, мелькнула тень. Остановилась, осмотрелась и двинулась дальше. На минуту все утихло. Затем прошмыгнули новые тени — одна, вторая, третья…

Через несколько минут, когда они подошли к освещенному луной кладбищу, Аниська хорошо разглядела Мишку и Васю с каким-то свертком в руках. Среди трех девушек она сразу узнала Марию Прошко и Женю Фроленок. И только потом уже — Тоню Фролову, что приехала недавно к родственникам из Себежа.

Чуть в стороне от всех стоит Петр Лукашонок. Он куда-то пристально всматривается. Вдруг из-за дерева к нему быстро подходит еще кто-то. Владимир Иосифович? Неужто и директор школы с ними? Точно — он! Удивительно…

Собравшись и о чем-то поговорив, все повернули к лесу, гуськом пошли узкой лесной тропинкой.

Любопытство снова вернулось к Аниське. Осторожно ступая, она стала пробираться следом. Больно бьют по лицу ветки, царапают колючие иглы, но Аниська не сбавляет шага, чтобы не потерять из виду тех, кто впереди.

А они вышли на небольшую поляну, присели. Мишка положил на колени сверток, развернул. Лунный свет осветил темный предмет, заиграл на нем голубыми бликами. Бутылка! Обыкновенная бутылка из-под вина. Так вот для чего они украдкой собрались здесь. Чтобы выпить…

Нет, не может быть. Они не такие, как Мишка Сорокин. Да и зачем таиться? Тут что-то другое.

Аниська подымает голову, и ее взгляд скользит по лицам, склонившимся над бутылкой, которую держит Василий. Его окружили товарищи. Каждый достает из кармана какую-то бумажку, скручивает ее в трубочку и запихивает в бутылку. Василий загоняет в горлышко пробку и заворачивает бутылку в тряпку. Несколько секунд стоит неподвижно. Застывают в молчании и остальные.

Наконец Василий подходит к высокой ели и опускается на колени. То же самое повторяют и другие. Некоторое время возятся, словно выполняют какой-то таинственный обряд. Потом все разом встают и тихо, как и пришли, идут назад в деревню. Идут без бутылки. Значит, оставили ее в лесу.

Вот так пьянка!

Первым желанием было броситься к тому месту, где они только что стояли, и отыскать загадочную бутылку. Заглянуть, что в ней. Но стоило всем уйти, как Аниська забыла и то место, где это происходило, и то дерево, под которым колдовал Василий. Одна на другую похожие, словно сестры, вытянулись молодые ели вокруг небольшой поляны. Попробуй узнай, под какой из них спрятана бутылка?

Вызов в управу

Все перепуталось в жизни, словно в метель в поле. Дорог много, а какая из них главная, единственная? Хорошо, когда рядом такие проводники, как Григорий, его друзья из Освеи.

Серый жеребец снова появился в Прошках. Но сегодня пан Гудковский даже не зашел в дом к старосте. Вызвав Герасима Фроленка на улицу, он, не слезая с брички и не здороваясь, спросил:

— Где ваш бухгалтер? Этот самый, как его, Лукашонок…

— Бухгалтер? — староста задумался. — Вы бы, господин бургомистр, отдохнули с дороги, чайком побаловались.

— Некогда, не тяни резину. Отвечай быстрей, когда спрашивают.

Лицо старосты стало сосредоточенным. Помедлив секунду, он ответил вопросом на вопрос:

— А зачем вам, господин бургомистр, понадобился специалист бухгалтерского дела? Не для работы ли в волости?

— Бери повыше, — буркнул Гудковский. — А вообще, бес его знает, зачем этого Лукашонка требуют в управу.

Весть о том, что Василия вызывают в управу, быстро распространилась во все концы деревни. Вездесущие мальчишки сообщили о ней и Аниське. Она бросилась через дорогу, к дому напротив. Пробежала мимо растерянной Марии Петровны и, запыхавшись, остановилась возле Василия. Он сидел за столом и ел яблоко…

— За тобой… Полицейский… И бургомистр…

— Ну… — Василий нехотя улыбнулся. Его улыбка тут же погасла. Он бросил через окно недоеденное яблоко и стал застегивать ворот рубашки-косоворотки, словно хотел предстать перед теми, кто за ним приехал, в наилучшем виде.

— Говорят, в самую управу повезут, в Освею, — немного отдышавшись, уточнила Аниська.

— В самую, говоришь? — Василий улыбнулся опять, но теперь улыбка была другой — хитроватой, дерзкой.

Аниська удивилась. Ему бы прятаться, бежать — кто может знать, зачем вызывают новые власти. А он спокоен, даже весел и, по всему видно, готов повиноваться.

Бургомистр встретил его с начальственной ворчливостью:

— Везет же всяким шельмам! Поедешь, как барин, на бричке. Потому как и самому тоже надо в управу.

Но, подъезжая к Освее, пан Гудковский высадил своего случайного попутчика. Негоже бургомистру быть в одной компании с человеком неясной репутации, которого бог весть зачем требует начальство.

— Должен явиться к заместителю бургомистра Владимиру Владимировичу Симацкому, — сказал он, не оборачиваясь. — Да не мешкай, а то — смотри!

Мешкать Василий не стал. Сразу же направился к большому деревянному дому на пересечении двух улиц. Хотел войти, но, заметив возле двери группу людей, которые внимательно что-то разглядывали на стене, остановился. Лица у всех были молчаливы и сосредоточены. За их спинами Василий увидел белый листок, приклеенный к стене. Рядом были развешаны другие листки, порядочно пожелтевшие. Василий с интересом стал читать их.

В одном из приказов комендатура требовала от домовладельцев в двухдневный срок сообщить о всех квартирантах, которые приехали к ним после начала войны из других мест. В другом — семьи командиров Краской Армии и коммунистов обязывались пройти перерегистрацию. Причем должны были это сделать в течение суток. За такой же срок все евреи поселка обязаны были изготовить желтые шестиугольные звезды и пришить их к одежде. В четвертом содержался запрет передвижения от сумерек до рассвета.

Содержание приказов разное, а концовка одна: за неисполнение — расстрел!

Интересно, о чем же новый приказ? Протиснувшись ближе к стене, Василий прочел:

«К сведению граждан Освеи!

С завтрашнего дня все мужское трудоспособное население поселка в возрасте от шестнадцати и до шестидесяти лет обязано проходить раз в пять дней перерегистрацию в комендатуре.