Танге Тингл и туманы - Анче Колла
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Счастливы были родители, как не гордиться таким сыном!
Но все ж была одна странность, о которой мать только и знала. И, хоть и беспокоилась, а виду не подавала.
По осени и по весне по лесам тинглов протягивались особо плотные туманы. И тогда Танге становился задумчивым. За обедом мог ложку пару раз мимо рта пронести и на том еду закончить, к вечеру все больше молчал. А ночью (только мать и просыпалась) неслышно уходил из дома, чтобы вернуться уже под утро.
И так всякий раз. Только туман прогуляется по лесу – и ночью уходил приемный сын из дому.
А наутро Танге был счастлив. И работа спорилась ладнее обычного, и песни пелись громче. Будто там, посреди липкой мороси, был источник жизни и радости.
Не раз и не два пыталась мать спросить, зачем и куда он уходит по ночам.
– Показалось тебе, сон привиделся. – вот и весь ответ.
Потом наступало долгое лето, когда туманы сторонились поселений, уползали в самые дальние чащи, хоронились до поры. И захочешь отыскать – не дойдёшь! И ночные вылазки Танге забывались.
А затем он и вовсе влюбился! Не говорил, конечно, но Самиша, соседская дочка, теперь стала часто бывать у них дома. То силки поможет Рахе вязать, то с пирогами на кухне полдня проведёт.
До самой поздней летней ночи гуляли они с Танге по окрестностям. На деревьях сидели, глядя на близкие звёзды, до большой воды добегали и, наперегонки с приливом, носились по кромке.
Ближе осень, все счастливее был приёмный сын Тинглов. А как зарядили дожди, потянулись туманы – снова заметила мать: высовывается в окна, вдыхает морось и будто светится радостью изнутри.
На шестой день девятого месяца года, дождавшись ночи, Танге снова ушёл в туман и вернулся лишь с рассветом. И снова только мать и видела. Не счастливый пришёл на этот раз. Задумчивый. Потерянный. Будто радость в лесу позабывший.
И наутро грянуло несчастье. Самиша заболела. Да так, что и самые старые знахарки из тинглов не знали, что же с ней такое творилось. Не лихорадка, не сыпь, не болит ничего. Но будто замёрзла изнутри всегда веселая девчонка. Знай себе – сидит в углу комнаты и смотрит в угол. Молчит, глаза, словно мутное стекло. И растирали, и тормошили, и отварами поили. Все без толку. Старухи шепотом, чтобы родители не услышали, все переговаривались – уж не с ума ли сошла за ночь девка?
– Самиша заболела, ты б сходил, сынок, – сказала мать Танге.
Помолчал сын, вздохнул устало. Взялся стрелу точить и тихо так ответил:
– Не хочу. Незачем.
И будто холоднее стало у жарко растопленной на пирог печи.
Кто в целом свете любит крепче матери? Нет такого зла, что не оправдала бы ее любовь, нет силы, способной поколебать ее веру. А потому, когда заглянул к вечеру отец Самиши да рассказал, что дочку в ночи видели выходящей из дому, мол, не Танге ли позвал? – мать ответила, что у самой кости старые болят, до утра глаз в ту ночь не сомкнула и точно знает: сын был дома и крепко спал.
На том и порешили. Сама девчонка в лес ни с того, ни с сего пошла, в тумане заплутала да несчастье в дом и принесла.
Танге скоро снова повеселел. Но впредь ни мать, ни отец не видели, чтобы он девушек приводил. Все один был, особняком, часто уходил погулять – и тоже без компании. И все так же по ночам норовил выбраться в туманный лес.
А зимой пропала ещё одна девушка. Жила с родителями на самой окраине поселения тинглов, хороводы водила, пела, что заслушаешься!
Снарядились охотники в лес на поиски. Долго ли ходили, нет ли, а нашли насмерть замёрзшей у лесного озера. Знахарки сказали, сердце ее остановилось задолго до того, как мороз сковал кровь.
Танге стал молчаливей прежнего. И матери неспокойно было. Хотя и не видела никогда, чтобы общался сын с погибшей девушкой, но болела душа недобрым предчувствием. Никаких бед не случалось летом в бестуманье. А как поползли белые закатные рукава по лесу – и все странно стало, и несчастья на порог заторопились.
Так, до первоцветов, ещё две девушки «замёрзли», как Самиша. Что есть они, что нет. И стали соседи недобро косится в сторону семьи Танге. Припомнили, как нашли никому не ведомого мальчика посреди туманной ночи, как водился он с Самишей до осени, а как заболела – не навестил ни разу. Детвора истории выдумывала – одна страшнее другой: то оборотнем называли Танге, то самим дьяволом, обманом пробравшимся в человеческую семью… Мать плакала украдкой и молилась о лете…
– Он по ночам ходит в лес. Каждый раз, когда туман…
– Почему ты раньше не говорила? – Раха пытался развести огонь в печи дрожащими руками. – Теперь страшно из дому его выпускать. Соседи, того и гляди, кинутся!
– Но он не мог! Пусть не родной мне, но вырастила его я. Не мог он зла сделать девушкам!
– Ой, женщина! И я люблю сына, но все странно в этой истории… А если ещё и по ночам ходит…
Входная дверь скрипнула, и Танге вошёл в дом. Посмотрел на лица родителей, голову опустил:
– Я ничего им не сделал. Только с собой повёл. А они…
Но договорить не успел. Кто-то постучал в дверь. Раха открыл, невольно собой заслоняя сына от нежданного гостя. На пороге стояла Яшеся, старуха, что людей лечила в деревне.
– И ты тут! Туманы не забрали! – возмутилась, глядя на Танге.
– Не смей, старая! – вступилась мать. – Не подходи!
– Да я-то что! Не со злом пришла, не от меня вам таиться. Уходить тебе, сынок, надо. И срочно. Деревня гудит, наутро придут люди, самосуд устроят. Все наперебой тебя душегубом зовут!
Танге побелел совсем. Вроде и вырос статным парнем, а вот-вот заплачет навзрыд.
– Никому я обиды не сделал!
– Знаю, – ответила Яшеся. – А только докажи, поди. Вся вина твоя только в том, что любил ты их. А тебе любить не всякую можно. Не зря кочевники таких, как ты, детьми ещё с обрывов бросают. Подальше от
