Вам хорошо, прекрасная маркиза? - Алина Кускова

Гримерка Заславского по иронии судьбы располагалась как раз напротив нашего пристанища. Профессионально орудуя утюгом, через полчаса я услышала его зычный бас, от которого дребезжали тонкие стенные перегородки:

– Пшел к черту, Богомольцев! Умри, несчастный! Я все сказал.

Хлопнула дверь, погас свет… У нас всегда гас свет, когда кто-то хлопал дверью. Я не понимала связи между этими двумя явлениями, но она определенно была. На всякий случай отключив утюг, я вышла в коридор. Там, грозно размахивая кулаками в сторону двери Заславского, стоял режиссер Богомольцев.

– Собирай свои манатки и проваливай! – кричал он, обращаясь непосредственно к двери.

Дверь многозначительно молчала.

Увидев меня, Богомольцев едва не задохнулся от ярости, гикнул и понесся вскачь к выходу. На мгновение в коридоре воцарилась зловещая тишина. Я испуганно прислушалась, не раздастся ли щелчок курка пистолета. Заславский грозился покончить жизнь самоубийством, если его выставят из театра. Мне было б его жаль.

Я постучалась к нему.

– Изыди, сатана!

– Это не сатана, Иван Сергеевич, это я, Катерина.

– Катерина? – трагически простонал актер. – Тогда входи!

Мужчины довольно непредсказуемые создания, я это знала. Но каждый раз сомневалась. Вот и уволенный Заславский представлялся мне стоящим у окна с приставленным к виску пистолетом. Наяву он сидел в кресле и наливал себе водки в большой граненый стакан.

– Может быть, не надо? – тоскливо поинтересовалась я, собираясь начать успокаивать человека.

– Надо, Катя, надо, – тоном Гамлета произнес Заславский и поднес стакан ко рту.

И тут в дверь постучали.

Интеллигентно так постучали, можно сказать, что поскреблись. Мы с Иваном Сергеевичем напряглись. В нашем театре так никто не мог просить разрешения войти. Значит, гость был пришлый, не от мира сего и, чем черт не шутит, вполне возможно – поклонник Заславского. Давненько их не было у старого актера. В таком случае можно было привести Богомольцева и ткнуть поклонником в его наглую морду, указав, как народ любит и ценит Ивана Сергеевича.

– Все хорошо, прекрасная маркиза, – пропел Иван Сергеевич, подмигивая мне.

– Дела идут, и жизнь легка, – подпела ему я.

Мы переглянулись, и я толкнула дверь, открывая ее.

Каково же было мое удивление, когда на пороге показался сероглазый!

Неужели я обманулась насчет великих талантов Заславского?! Этот симпатичный проницательный парень приходил на спектакли ради Ивана Сергеевича?! Давно пора научиться разбираться в людях, мир на самом деле не так жесток…

– Добрый вечер, – сказал сероглазый и приподнял бровь, глядя на меня.

– И вам того же, – хмыкнула я, стараясь не волноваться.

Есть у меня такая глупая привычка. Если мужчина мне нравится, то я начинаю краснеть, бледнеть и даже дрожать. Но если мне все равно, какие у него глаза, то ничего подобного не происходит.

– Давыдов, – представился он, протягивая руку Заславскому.

– Заславский, – пожал ее тот.

– Очень приятно.

– Весьма признателен.

Мужчины, они такие… мужчины.

– Я хотел бы поговорить с вами на довольно щекотливую тему, – начал Давыдов и покосился на меня.

– Баронесса! Пошла вон!

Смотрели оперетту Иоганна Штрауса-сына про летучую мышь? Так вот эта фраза оттуда. И на этот раз она относилась непосредственно ко мне.

– Так нечестно, – заявила я упрямо. – Отсылать меня на самом интересном месте!

– Боюсь, – прищурился Давыдов, – вас мое предложение не заинтересует.

– А вы не бойтесь, – подсказала я ему, – говорите.

– Катерина! – повысил голос Заславский. – Я что сказал? Придешь позже.

Конечно, у меня было чувство гордости и все такое. А еще мне очень нравился Давыдов. Нет, не до такой степени, чтобы я увидела его и сразу безоглядно влюбилась. Но захотелось постоять рядом с ним подольше, вдыхая аромат парфюма для настоящих мужчин. Его еще рекламировали по всем телеканалам. Парфюм, конечно, рекламировали, а не Давыдова. Хотя я б на месте рекламщиков задумалась над этим вариантом.

– Позже это когда? – ненавязчиво, как мне показалось, спросила я.

– Когда мы завершим наш разговор, – вместо Заславского ответил Давыдов.

– Тогда одна нога там, другая здесь? – игриво попятилась я к двери.

– Обе – там, – рявкнул в нетерпении Заславский и выставил меня за дверь.

А я еще пришла ему посочувствовать!

Мир жесток и несправедлив. Особенно жестоки некоторые особи мужского пола, возомнившие себя непревзойденными красавцами! Нет, определенно в Давыдове что-то было, что цепляло и не отпускало, как липкая лента наивную муху.

Вот женский мир гораздо умнее и изворотливее мужского. Я громко для вида топотала, показывая вид, что ухожу навсегда, а сама тем временем припала к замочной скважине. Хорошо, что двери, как и сам театр, были старые и такие древние, что еще помнили Гражданскую войну. Воевать я не собиралась, без меня как-нибудь обойдутся, а вот послушать, о чем мужчины будут говорить, мне захотелось до умопомрачения. Когда меня одолевало любопытство, то я, как всякая нормальная девушка, теряла над собой контроль.

– Мое положение обязывает… ш-ш-ш-ш-ш…

– Мне нужно подумать… ш-ш-ш-ш-ш…

– Времени мало… ш-ш-ш-ш-ш…

– Пять минут… ш-ш-ш-ш-ш…

Шептуны, блин! Я досадовала, что половину услышать не смогла. А наверняка-то дело стоящее, иначе бы Заславский вообще не думал. Он и мозги – это разные категории человеческого бессознательного. М-да, иногда я могу завернуть такую заумную фразу, что сама ее не понимаю. Ну, в ообщем, вы меня поняли…

– …ш-ш-ш тысяч…

– Хорошо! Я согласен! – внезапно прогромыхал голос Заславского. – Ваши доводы кажутся мне довольно убедительными.

На что он подписался?! Почему так быстро сдался? Сумма слишком велика? Ох, Иван Сергеевич, большие деньги приносят большие беды, вам ли этого не знать…

– Тогда мне еще нужна жена, – решительно сказал Давыдов.

О, эту фразу я слышала отчетливо.

– Ваша дочь, – уточнил он.

– Моя дочь?! – задумался Заславский.

Я поняла, что ничего не поняла. Откуда у закоренелого холостяка Заславского дети? Возможно, я просто мало о нем знала. Вдруг он не холостяк, а разведенный? И у него в наличии пять бывших жен и куча детей, мал мала меньше. Ванда Вольфовна говорила, что Заславский всю жизнь любил только ее одну. С его стороны это была жертвенная любовь без взаимности. Впрочем, моя наставница признавалась, что поначалу взаимность была, и какая! Их с Иваном Сергеевичем уносило на волнах безумия в мир страсти и грез. Но потом Заславский как-то после спектакля остался наедине с поклонницей, а затем после еще одного спектакля со второй… Ванда Вольфовна его бросила и вышла замуж за другого.