В мире гость - Пер Лагерквист

Описывая отношение к Палачу в две разные эпохи, Лагерквист показывает, как в средние века, несмотря на темноту и суеверие (с этой точки зрения, кстати сказать, повесть тоже представляет большой интерес - вряд ли еще где-нибудь в шведской литературе можно найти такую "энциклопедию" средневековых народных преданий и поверий), реакции людей естественны, человечны. Палач как олицетворение своего ремесла внушает страх и отвращение. Палач как человек внушает еще и жалость. По общему мнению, это ужасное ремесло не может не быть в тягость ему самому. "Он, поди-ка, сам муку принимает от того, что творит. Известно же, палач всегда прощения просит у осужденного, прежде чем его жизни лишить". У людей же, веселящихся в современном ресторане, все представления сместились, черное считается белым, белое - черным, они говорят вещи абсолютно дикие, не укладывающиеся в сознание нормального человека: "Всякий сильный народ радуется занесенной над ним плетке и чувствует себя при этом превосходно!", "Окопы - вот единственное место, где порядочный мужчина чувствует себя хорошо. Надо бы и в мирное время жить в окопах, а не в домах, они только изнеживают людей", "Война равнозначна здоровью", "Слава убийцам! Слава убийцам!"

В вопросе о том, какие свойства человеческой психологии помогли идеологам фашизма заставить такое большое количество людей принимать черное за белое, а белое за черное, Лагерквист попытался разобраться в написанной в 1944 году повести "Карлик".

Действие повести отнесено к периоду Ренессанса и происходит при дворе итальянского князя. Фон повести условен. Это некие страшные времена беззакония и злодеяний. Произведения Лагерквиста нередко сюжетно прикреплены к прошедшим эпохам, но это почти всегда только условность: история интересует его как подсобный материал, помогающий разобраться в острых, больных вопросах сегодняшнего дня. Несмотря на ренессансные декорации, повесть "Карлик" не менее актуальна, чем "Палач".

Многие прогрессивные писатели - буржуазные гуманисты - видели психологические истоки фашизма в том или ином комплексе неполноценности. Неполноценность, ущербность являет собой и Карлик. Это не значит, что сам он чувствует себя в чем-то обделенным, "богом обиженным", наоборот, он говорит: "Так я создан, и мне нет дела, если другие созданы иначе". Скорее можно предположить, что автор для того и сделал его безобразным карликом, чтобы подчеркнуть, образно выразить его объективную неполноценность. А заключается она в том, что Карлик олицетворяет ют ограниченный, заземленный, чуждый всему высокому и отвлеченному обывательский "здравый смысл" (или его оборотную сторону - снобистский интеллектуальный скептицизм), которому непонятно все, что не измеряется, говоря словами пушкинского Моцарта, "презренной пользой". Все вокруг он пытается объяснить исходя из низменных, эгоистических побуждений, лишить ореола. Ему непонятно, зачем люди наблюдают звезды, спорят о высоких материях, ему непонятны ни художественный энтузиазм, ни жажда познания, ни нравственные ценности, ни человеческие чувства, а более всего непонятна и ненавистна любовь. Люди сложны и противоречивы. Карлик же прост, однолинеен, всегда одинаков. Сам он считает это мудростью своего карличьего племени - тех, кто рождается стариками, кто ничему не радуется, кого ничем не удивишь, в чьих глазах никто не велик. Он гордится этим. Таким, как Карлик, в обыкновенной жизни скучно. Они не знают, чем себя занять. Для развлечения им необходимы катаклизмы. "Страшен тот, у кого нет музыки в душе", - писал в свое время В. Г. Белинский.

Позднее, в повести "Мариамна", создавая образ Ирода, воплощающий в обобщенном виде черты единовластного диктатора - главы фашистского (или близкого к фашистскому) режима, Лагерквист подчеркнет в нем все ту же сосущую пустоту души, которая гонит его в военные походы и толкает на злодеяния.

В повести "Карлик" прозвучала с особенной силой и еще одна тема, очень важная для всего творчества Лагерквиста, намеченная уже и в "Палаче", а в позднем творчестве писателя приобретающая особое значение - тема любви. Страницы, посвященные любви княгини к дону Рикардо, или трогательному чувству княжеской дочери Анжелики и Джованни, хотя чувства эти и даны через восприятие Карлика, перерастают в гимн любви. Любовь делает жизнь драгоценной, а человека - счастливым. "Я и не знала, что существует такое чувство, как любовь, - пишет Анжелика в своей предсмертной записке. - Но когда я увидела Джованни, я поняла, что любовь - это единственное, что есть на свете, все остальное ничто".

И в рассказе "Свадьба", где любовь выступает не в роскошных ренессансных одеждах, с такими романтическими атрибутами, как ночные прокрадывания в замок, кинжал и яд, а в самом что ни на есть обыденнейшем обличье (в рассказе описывается замужество старой девы, провинциальной лавочницы), она остается великим чувством, "великой, божественной любовью, не подвластным разуму дивом, которое все собою освящает".

Простая человеческая любовь (не религиозная любовь к ближнему) - та альтернатива реакции, мракобесию, насилию, злу, которую находит Лагерквист в своем позднем творчестве, и в этом - смысл его повести "Мариамна".

В 1950 году Лагерквист стал лауреатом Нобелевской премии и с тех пор написал еще ряд прозаических вещей. Стиль его окончательно оформился, и творчество отмечено все тем же благородством и богатством содержания. Проникнутая редкой поэтичностью повесть "Мариамна" представляет в сборнике этот период его творчества. Сюжет ее заимствован из древней истории - это рассказ о любви царя Ирода к простой девушке Мариамне. Этот сюжет, как, скажем, история Саломеи, соблазнял уже не одного писателя и до Лагерквиста, но Лагерквист интерпретирует его по-своему. Он сталкивает две силы господствующие силы реакции, мракобесия, антигуманизма в лице Ирода и воплощенную человечность в лице Мариамны. Сначала посещая страшного, нелюбимого тирана, затем согласившись стать его женой, Мариамна приносит себя в жертву, чтобы защищать от него осужденных, гонимых, весь страдающий от беззаконий режима народ. Жертва ее оказывается в конце концов напрасной, ибо ее влияния хватило ненадолго. Более того, одержимый манией преследования, Ирод начинает подозревать Мариамну в связях с заговорщиками, покушающимися на его жизнь. Он подсылает к Мариамне наемного убийцу, и она гибнет от его руки. Но любовь гонит злодея к умирающей, и он горько кается в своем поступке. Любовь в конечном итоге побеждает. Повесть, несмотря на грустный фон и несчастливый конец, исполнена веры в будущее торжество светлых идеалов.

Разумеется, наивно было бы видеть в концепции Лагерквиста о любви, побеждающей все, о любви - альтернативе мировой несправедливости действительное решение проблемы. Однако же его гимн любви звучит отрадным диссонансом в современной западной литературе, на страницах которой, пусть даже и у самых прогрессивных авторов, столь широко и полно отражается девальвация и деформация этого чувства, характерная для западной жизни. Серьезное отношение к чувству, непримиримость к предательству в любви (ср. рассказ "А лифт спускался в преисподнюю"), придают творчеству Лагерквиста особую привлекательность.

Заключая свою автобиографическую повесть, Лагерквист говорит о юности, как о самой сложной и ответственной поре в жизни человека. Думается, что и наша молодежь в эту ответственную пору найдет в предлагаемом сборнике повод для раздумий и по достоинству оценит большого, интересного писателя, художника высокой нравственной чистоты и непримиримости.

С. БЕЛОКРИНИЦКАЯ

В МИРЕ ГОСТЬ

Как во всех прочих, был и в этом шведском городишке при станции ресторан. Само здание станции подступило так близко к рельсам, что все закоптилось от паровозного дыма, а то дом был бы белоснежен и словно предназначен на роль сказочного дворца, волшебного замка; весь он был в башенках и зубцах, в балкончиках, на которые никто не выходил; весь он был разубран резьбой и лепкой и разукрашен нишами, где бы стоять цветочным вазам; а на крыше торчали голые флагштоки. И все же это был просто-напросто облезлый и закопченный дом. Однако же он не пустовал, и было в нем даже что-то праздничное; проезжающие заходили сюда выпить кружку пива, подкрепиться перед отходом поезда, а по вечерам в саду играла музыка. Да, дворец использовался не по назначенью, а может, он просто пришел в упадок оттого, что пир в нем шел без начала, конца и края. Линолеум обшарпался, плюшевые диваны продавились и залоснились, в кафе третьего класса взбугрился щербатый пол, стулья расшатались, продырявились сиденья, но никто на это не смотрел, никого это не останавливало, посетители валили сюда и требовали, чтоб им тотчас подавали еду. Никто не приглашал их на пир во дворец, но они являлись, пили и ели, покуда поезд поджидал их, меняя путь, и покуда колокольчик на перроне не звал их опять в дорогу. Покоя тут не было, вечно сновали тут суетливые проезжающие. А замок стоял себе в убранстве башен и зубцов, флагштоков, балконов, пустых ниш - неуместный, сказочный, всех и всегда призывающий на пир.