Двойня в подарок-2. Семья (СИ) - Волкова Виктория Борисовна

— Ляг отдохни, — киваю я напоследок.

И скатившись с лестницы, в коридоре сталкиваюсь с Богданом.

— Ты чего такой? — изумленно спрашивает друг.

— Мама, — бросаю я негромко. Только одно слово. Но Дан все понимает правильно.

— Я с тобой, — заявляет он решительно.

Киваю, натягивая куртку. И обернувшись, натыкаюсь на Леру, стоящую посреди лестницы. Вытянувшись по струнке, жена застывает лишь на секунду. В карих глазах плещутся недоумение и обида.

«Как маленькая девочка, честное слово», — морщусь я мысленно.

Наши взгляды встречаются на один короткий миг. И Лера, вспыхнув как спичка, разворачивается и несется наверх.

— Детский сад, блин, — бухтит Богдан, выходя из дома.

Понурив голову, иду следом.

Вот чего обиделась? Да еще в такой момент!

Но разбираться нет времени и сил. Потом все равно скажет, не вытерпит.

— Помнишь, твоя мама про нас говорила: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней»?

— Она много чего говорила! — улыбаюсь я через силу. Щелкаю брелком, открывая Крузак.

— Я поведу? — предлагает Дан.

— Не-а, я сам, — мотаю головой. — За рулем мне лучше.

Печально оглядываюсь на дом. Его для матери построил отец. Замечаю в окошке жену. Подняв руку, машу на прощанье. Лера в ответ шлет воздушный поцелуй.

«Моя крепость», — размышляю я, цепляясь взглядом за резной конек мансарды. Рассматриваю панорамные окна первого этажа.

«Наша крепость», — поправляюсь поспешно. Никому не позволю навредить моим жене и дочкам.

Перед глазами тут же появляется расплывшееся в улыбке лицо тещи. Или кем она там мне приходится?

«Тоже мама. Только Лерина», — размышляю я дорогой.

— А помнишь, как тетя Роза нас ругала, когда мы в лес пошли за земляникой?

— Ага, — киваю я, улыбаясь. — Да она просто ангел… была, — добавляю с горечью. — Сколько нам тогда исполнилось? Пять или шесть?

— Вот и я о том же. Это ж надо додуматься, удрать из детского сада и пойти в лес!

— Я бы сдох, если б мои красавицы такое откололи, — выдыхаю я чистосердечное.

— Ты, я смотрю, образцовымпапашей заделался, — усмехается Дан. — Выиграешь приз «Отец года».

— Почему, собственно, года? — хмыкаю я самодовольно. — На всю жизнь!

— Ты же обещал матери, что никогда не женишься и детей не заведешь, — фыркает Богдан.

— Наврал, ваша честь, — усмехаюсь горестно и добавляю со вздохом: — Они теперь там и видят нас.

Поднимаю палец вверх и чувствую, как захлестывает острая боль утраты.

Стискиваю зубы, смаргиваю подкатившие слезы. Сжав руль покрепче, вспоминаю родителей.

Будто снова вижу их наяву. Молодых, красивых, счастливых.

Если вдуматься, люди прожили вместе больше сорока лет. Не изменяли друг другу. Как попугаи-неразлучники, были зациклены друг на друге. Жили, строили, не замечая людской зависти и козней.

«Мне бы так!» — думаю мечтательно. И сам себя ловлю на странной мысли.

Любви не существует? Правда, Фей?

3. Мы вместе?

Лера

Сжав губы, смотрю в окно, как муж с Даном усаживаются в Крузер.

«Мне велел оставаться дома и спать, а сам поехал с Даном. Получается, его выбрал. Не меня!» — с головой захлестывает обида. И жгучая ревность. А плечи опускаются от отчаяния.

Муж выбрал не меня.

Я привычная к такому повороту. Но сейчас нестерпимо больно. Все-таки надеялась, что в собственной семье я у мужа на первом месте.

Нет, я, конечно, все понимаю! Они — друзья с детства. И Богдан хорошо знал Розалию Тимофеевну. А я даже не была с ней знакома.

Но мне хотелось быть рядом. Как там в старых брачных клятвах: «В горе и в радости». Осекаюсь, вспоминая наше «волшебное» бракосочетание. Какие клятвы и церемонии? Морозов поступил так, как ему взбрело в голову.

А теперь отверг.

Где-то внизу хлопает калитка, а затем входная дверь.

— Лера! — негромко зовет Надежда.

На ватных ногах спускаюсь вниз.

— Давай чаю попьем, — предлагаю ей.

— Не хочу, — мотает она головой. Отряхнув клеенчатый плащик, вешает его на дверь в кладовку. — Я дома поела, — добавляет, будто оправдываясь, и замечает печально: — Ужасная новость.

— Ты уже знаешь? — охаю я в изумлении.

— Шанск — город маленький, — усмехается Надя, обувая пушистые тапки. И поясняет, как маленькой: — Дан с дороги написал.

— А-а, — тяну я, заходя на кухню. На автомате открываю холодильник. Выуживаю оттуда вчерашние пироженки, сыр, мясную нарезку.

— Посиди со мной, — прошу я Надежду. — Малышки спят. Кормить их нескоро.

— Хорошо, — вздыхает она и, усевшись за стол, жалобно тянет: — Рано ушла тетя Роза. Могла еще пожить. На девчонок полюбоваться…

— Да, конечно, — соглашаюсь я на автомате. Смотрю на еду, расставленную на столе, и кусок не лезет. От волнения сводит внутренности в тугой узел, а горло запечатывает ком, сотканный из обиды, ревности и отчаяния.

Мне бы сейчас к Тимофею. Обнять его. Сжать ладонь. Просто быть рядом. Но он решил иначе.

Дрожащими руками кладу ломтик запеченного мяса на кусок ржаного хлеба. Наливаю чай из пузатого чайника. И с ужасом смотрю на еду.

— Не могу есть, — честно признаюсь я Надежде.

— Давай, — кивает она на мою тарелку. — Тебе надо девчонок кормить.

— Тяжело, — вздыхаю я невольно.

— Тиме сейчас тяжелее, — понимает мое признание по-своему Надежда. — Ты должна его поддержать, Лера.

«Я не нужна ему!» — хочется закричать.

«Одна поездка — еще не повод», — напоминает здравый смысл.

Откусив бутерброд, жую на автомате. Даже вкуса еды не чувствую.

— Надо, значит надо, — кисло улыбаюсь я Надежде. И осекаюсь, когда в коридоре приглушенно звякает домофон.

— Ешь, я открою, — подскакивает она с места. С кем-то переговаривается негромко. Открывает калитку.

«Как у себя дома», — думаю раздраженно. И выглянув в окно, замечаю, как по дорожке спешат расстроенные соседи.

Вот только сейчас не хватало наплыва скорбящих знакомых!

В доме новорожденные дети. Наверняка кто-то чихает и кашляет. Надя должна понимать…

— У нас так принято, — оправдывается она. — Народ переживает.

Киваю, но внутри просто взорваться готова.

Люди! А я нет? Да и Тимофею сейчас полный дом гостей просто необходим.

— Вот интересно, — роняю я, включая чайник. — Если бы у среднестатистической тети Дуни кто-то помер, все бы точно так же пришли? Или только к мэру города?

— Не злись, тебе не идет, — печально улыбается Надежда. — Тут только свои. С нашего квартала. Ты их тоже знаешь. У нас так принято…

— Понимаю, — вздыхаю я тихо. Наблюдаю, как дом постепенно заполняется соседями. Меня обнимают, тормошат, рассказывают какой-нибудь эпизод из жизни покойницы. А мне ничего не остается, как поить народ чаем, печально кивать и помалкивать.

Не нравится мне это! Сейчас бы лучше в тишине побыть. Мне и Тиме. Возиться с дочками, неспешно беседовать.

— А это еще кто? — настороженно крякает сидящий напротив дядя Коля. — Надюш, посмотри. Вроде не из нашенских.

— Лер, твои, — обескураженно роняет Надежда и добавляет скороговоркой: — Видимо, кто последний заходил, калитку не захлопнул.

«И что теперь делать?!» — стараюсь не заорать я. В ужасе гляжу, как озираются по сторонам мама и Нина. Не проходят, но и не отступают.

Выйти к ним? Объяснить, что не звала в гости? Так уже через пять минут весь Шанск будет знать, какая злыдня жена у мэра! Родную мать на порог не пустила.

Но и общаться не хочется. Это все равно как змей приютить.

Но и сделать ничего не могу. Ситуация безвыходная!

Нехотя бреду в коридор. И накинув ветровку, выхожу навстречу.

— А мы к тебе, Лерочка! — ласково сообщает мама. Но на меня не смотрит. Жадным взглядом окидывает дом, качели, кусты смородины.

— А ты тут хорошо пристроилась, — пыхтит недовольно Нина.

— Проходите. Будьте гостями, — бросаю я, стараясь соблюсти приличия. Пытаюсь не обращать внимания на выпады сестры.

Сейчас из кухни за мной наблюдают несколько пар глаз. И не успею я войти в дом и сказать хоть слово в свое оправдание, как сплетни снежным комом понесутся по Шанску.